Окончив нью-йоркскую школу по дизайну интерьера, она прошла стажировку у более опытного дизайнера, а затем уже открыла свое собственное небольшое дело. Не обладая талантом новаторства, Валери была способна организовать и выполнить вполне профессиональную работу для клиенток, жаждавших приобщиться к высшему обществу хотя бы тем, что нанимают дизайнера из этого круга, да еще из старой, с традициями семьи.
Валери брала со своих клиенток ровно на тридцать три и три десятых процента больше того, что составляли затраты по выполнению работ, плюс гонорар за дизайн. С помощью ассистента и секретаря-бухгалтера ей удавалось выполнить несколько заказов в год. А поскольку никто не догадывался, что Малвернам нужны деньги, она продолжала получать заказы.
Конечно, размышляла Валери, слегка покачиваясь на сиденье мчавшегося по шоссе лимузина, и она, и Билли, и их дети могли бы переехать в Филадельфию, на родину ее предков по материнской линии, в прекрасную Филадельфию, где ей больше не пришлось бы напрягаться и поддерживать видимость того, чего уже нет, где ей больше не нужно было бы ходить в этот ужасный офис, где они могли бы спокойно жить на имеющийся доход и по-прежнему занимать достойное место среди коренных семей города. В этом городе, с одной половиной которого Валери находилась в родстве и со второй – в дружеских отношениях, где в первую очередь ценилось не то, что ценилось в Нью-Йорке, к ним относились бы как к людям, имеющим столько денег, сколько необходимо.
Но Билли, увы, представлял первое поколение семьи, которому удалось завоевать место в обществе. Ему чуждо было мироощущение людей из семьи, где наследство передается из поколения в поколение, аристократов по рождению, которые не унизились бы до борьбы за место в социальной иерархии Нью-Йорка, превратившегося в 1990 году в сущий бедлам. Напротив, Билли ослепляло его положение в обществе, и он решительно отказывался переезжать в Филадельфию, которую считал старомодной, безвкусной и невероятно провинциальной.
О разводе не могло быть и речи. Валери знала, что брак с презентабельным мужчиной, каким бы бесполезным, тщеславным и кичливым он ни был, гораздо лучше, чем жизнь в одиночку, когда ей пришлось бы, как каждой разведенной женщине, полагаться только на себя, в то время как Билли, впрочем, как и любой свободный мужчина, да еще такой привлекательный – а он навсегда таким останется, – немедленно будет подхвачен какой-нибудь мультимиллионершей.
Всякий раз при мысли о разводе Валери содрогалась от глубокой внутренней неприязни, поражаясь, как ее младшая сестра Фернанда выдерживала такую жизненную качку: рано овдовев, она успела с тех пор трижды выйти замуж и развестись и теперь жила с пятым мужем, который, очевидно, просуществует не дольше остальных. Но Фернанда, похоже, даже преуспела от неразберихи своих матримониальных авантюр, имея незыблемую поддержку в виде средств, оставленных ей первым мужем, и зная, что, помимо обаяния, красоты и ума, обладает еще неким не поддающимся определению качеством, которое гарантирует, что мужчины всегда будут домогаться ее внимания...
Как хорошо, что газеты и журналы постоянно называли их с сестрой не иначе как наследницами испанских земельных грантов, мелькнуло в голове Валери, и при этом она быстро подавила скривившую губы язвительную усмешку. Большинство полагало, что они с Фернандой уже унаследовали огромные, окруженные романтическим ореолом земли. Все это очень хорошо, за тем исключением, что слово «наследницы» означало лишь ожидание. Ни она, ни сестра, ни их дети не получили от отца ничего, кроме обычных подарков на Рождество и ко дню рождения.
Все деньги Майка Килкуллена лежали в непроданной земле. Если проследить, как возрастала стоимость земли округа Оранж, – а она-то это делала, уж будьте покойны, – то за ранчо Килкуллена инвесторам пришлось бы выложить сегодня миллиарды долларов, да еще стоять в очереди, чтобы купить и начать разрабатывать эти нетронутые богатства на Платиновом побережье.
Но пока отец жив, он ни за что не продаст землю. Он принял такое решение в тот день, когда почувствовал себя достаточно взрослым, чтобы задуматься над этим, и Валери знала, что этот упрямый, непробиваемый, глухой к доводам здравого смысла человек никогда не изменит своего решения. Его земля – это он сам, и он скорее даст отрезать себе руку, чем расстанется хотя бы с такой ерундой, как пять тысяч акров.
Бросив на Билли короткий взгляд, Валери признала, что он, как всегда, очарователен и все еще любим ею, но если рассудить трезво, то он давно разочаровал ее: муж был достаточно умен, чтобы выдержать конкуренцию в бизнесе, которым занимался, и в то же время не настолько глуп, чтобы об этом стало известно.
Билли Малверн, чьи гены дали жизнь трем дочерям и ни одному внуку, который мог бы завоевать любовь ее отца.
Последний отрезок шоссе до поворота казался бесконечным. Слава богу, хоть этот уик-энд будет коротким. Они пробудут на ранчо только до утра понедельника, когда кончится фиеста. Необходимость вернуться на работу послужит хорошим поводом для них обоих, а детям надо в школу. Валери надеялась, что в этом году ей удастся взбежать приезда на ежегодный праздник: в субботу они приглашены на особенно престижный прием в Нью-Йорке, но все надежды рухнули после разговора с матерью, которая, позвонив из Марбеллы, заявила: о том, чтобы не поехать, не может быть и речи.
– Вы с Фернандой не были на ранчо почти восемь месяцев, – резко сказала она старшей дочери. – И я просто не понимаю, почему вы так глупо себя ведете, что одна, что другая. Не заблуждайтесь, будто достаточно лишь изредка отправлять детей в Калифорнию.
– Но отец обожает моих девочек, – попробовала возразить Валери.
– Ерунда. Не девочки, а ты и Фернанда его плоть и кровь. Как ты думаешь, почему Джез приезжает туда каждый уик-энд? Она не дура и прекрасно понимает этого человека, и если мы не побеспокоимся, то скоро она станет тем самым сыном, которого у него никогда не было. Вам понравится, если Джез вытеснит вас из завещания?
– Отец так никогда не поступит. – Она пыталась говорить с уверенностью старшей дочери, одновременно удивляясь, как удается ее матери, живущей в Испании, всегда точно знать, что происходит в ее жизни. И как всегда в таких случаях, ее охватывала ярость.
– В отличие от вас мне лучше знать, на что способен ваш отец, – невозмутимо отпарировала Лидия Стэк Килкуллен. – Он поступит так, как ему удобнее, и именно в тот момент, когда вы меньше всего ожидаете этого. Сколько раз надо повторять, что он эгоистичное чудовище и раб своих внезапных прихотей? Я ни секунды не сомневаюсь, что с годами он стал еще эгоистичнее и импульсивнее. Ему шестьдесят пять, Валери, и он не вечен.