В целом этот вечер ничем не отличался от прочих любительских вечеров, которые, как принято говорить, нравятся самим выступающим и их друзьям. А Фабиан так и не появился.
Глава XVII
В ночь с понедельника на вторник на море поднялось волнение. Вновь заскрипели переборки, и вновь вещи стали ездить по салонам. Задул сильный ветер, и вахтенный офицер приказал убрать паруса. Пароход, потерявший остойчивость, сильно качало. Весь день второго апреля на палубе никого не было. В салонах также. Пассажиры спасались в каютах, и две трети моих спутников не пришли ни на ленч, ни на обед. Игра в вист не могла состояться, так как столики уезжали из-под рук игроков. Шахматы тоже исключались. Немногочисленные смельчаки, устроившись на диванах, читали или дремали. Нашлись даже храбрецы, вышедшие под дождь. Там, на палубе, моряки в зюйдвестках[135] и клеенчатых шапочках прогуливались с философским видом. Старший помощник, взобравшись на мостик и надежно укутавшись в дождевик, нес вахту. На лице его, повернутом к ветру, маленькие глазки сверкали от счастья. Ему, этому человеку, было радостно, что корабль повинуется его воле.
Небеса и водная гладь сливались друг с другом в тумане в нескольких кабельтовых[136] от судна. Вокруг было серо. Немногочисленные птицы проносились с криком в мокрой мгле. В десять часов по правому борту впередсмотрящий заметил трехмачтовый барк[137], подгоняемый попутным ветром; однако принадлежность судна установить не удалось.
Около одиннадцати часов ветер ослабел и переменился на две четверти, став северо-западным. Дождь внезапно перестал. В облаках появились голубые разрывы. В одном из них показалось солнце, благодаря чему удалось весьма точно произвести астрономические наблюдения. В объявлении были указаны следующие цифры:
46°29' с.ш.
42°5' з.д.
Пройдено по курсу: 256 миль
Итак, несмотря на то, что кочегары сумели поднять давление в котлах, скорость набрать не удалось. Однако в этом скорее стоило винить западный ветер, который дул против движения и существенно замедлял ход судна.
В два часа вернулись туман и сырость. Ветер резко усилился. Видимость снизилась настолько, что офицеры на мостике не в состоянии были различать людей на носу судна. Эти плотные испарения, собирающиеся над водным пространством, представляют собой самую грозную опасность для навигации; из-за них происходят столкновения судов, избежать которых невозможно, а такое происшествие на море еще страшнее, чем пожар. И потому в плотном тумане офицеры и моряки вели наблюдение с повышенной бдительностью.
Она была далеко не лишней, поскольку уже в три часа дня на расстоянии всего трехсот метров от судна появился трехмачтовик, паруса которого потеряли ветер, и он стал неуправляем. «Грейт-Истерн» вовремя совершил маневр и избежал столкновения благодаря оперативности, с которой стоявшие на вахте успели подать сигнал рулевому. Эти заранее установленные сигналы подавались с помощью колокола, висевшего на носу. Один удар означал: корабль по курсу. Два удара: корабль по правому борту. Три удара: корабль по левому борту. И, соответственно, рулевой у штурвала принимал решение, какой предпринять маневр, дабы избежать столкновения.
Ветер крепчал до самого вечера. Тем не менее качка уменьшилась, потому что мы уже попали на мелководье Ньюфаундлендской банки[138]. А на вечер было объявлено новое «развлечение» сэра Джемса Андерсона. В назначенный час салоны были переполнены. Но на сей раз обошлось без карточных фокусов. Джемс Андерсон рассказал историю прокладки трансатлантического кабеля, в которой он сам принимал участие. Затем показал фотографические снимки, изображавшие разнообразные машины, придуманные для погружения кабеля. Он пустил по рядам образцы кабельных скруток, необходимых для придания правильного направления бухтам кабеля. В конце выступления капитан совершенно заслуженно удостоился троекратного «Ура!», относившегося как к его выступлению, так и в значительной степени к организатору всего предприятия достопочтенному Сайрусу Филду, который присутствовал на собрании.
Глава XVIII
На следующий день, третьего апреля, горизонт приобрел тот особенный оттенок, который англичане называют «ледяной блеск». Это белесые проблески, свидетельствующие о приближении крупных глыб льда. Дело в том, что «Грейт-Истерн» вошел в район, где появляются первые айсберги, оторвавшиеся от припая у берегов Девисова пролива[139]. Была организована специальная вахта, чтобы избежать прямых столкновений с этими огромными ледяными массами.
Все еще дул очень сильный западный ветер. Обрывки облаков, точно клубочки легкого пара, разлетались над поверхностью моря. В пространстве между ними голубело небо. Глухо раздавался плеск поднятых ветром брызг, и водяная пыль оседала на палубе в виде пены.
Ни Фабиан, ни капитан Корсикэн, ни доктор Питфердж больше не поднимались на палубу. Я пошел на нос. Там бортовые стенки сближались под удобным углом, создавая тем самым нечто вроде места уединения для тех, кто хочет удалиться от толпы. Я пристроился в этом убежище, прислонившись к щели и опираясь ногами на огромный блок подъемника. Встречный ветер, бивший прямо в форштевень, не обдувал у меня даже волоска на голове. Здесь можно было поразмышлять в одиночестве. Мне пришло в голову, как все же велик корабль. Я бросил взгляд на плавно уходящие к корме линии корпуса. На первом плане марсовой, вцепившись одной рукой в ванты, работал второй с завидной ловкостью. А ниже, возле надстройки, прогуливался вахтенный матрос, то удаляясь, то приближаясь с широко расставленными ногами, и пристально смотрел, помаргивая покрасневшими от брызг веками. Позади, на мостике, я разглядел офицера, который, перегнувшись и прикрыв голову капюшоном, стоял лицом к ветру. Разглядеть что-либо на море стало почти невозможно, лишь слабой черточкой просматривалась линия горизонта, видимая где-то позади колесных барабанов. Влекомый мощными машинами, пароход, тараня волны вздернутым форштевнем, дрожал, в то время как в одной из топок без устали разводили огонь. Клубы пара, гонимые ветром, который с невероятной быстротой превращал их в конденсат, оседали на концах выводных труб. Однако огромное судно, идущее против ветра и раскачивающееся на волнах, с большим трудом противостояло натиску моря. И хотя боковая болтанка почти не ощущалась, килевая качка заметно выводила из равновесия трансатлантический корабль.