– Сенька развел руками. – В мясную лавку снес. Взамен требухи.
– А и к черту! – в сердцах бросил Вонлярлярский. – Нечего хлам коллекционировать. Хотя, признаться, у этого зонта имелась крайне примечательная история… Да! – обрадовано воскликнул он. – Расплачусь я с вами, господа, венецианскою зрительной трубою, авторства, поговаривают, самого Галилея, – он извлек из шкапа на свет сплошь испачканную чем-то желтовато-липким подзорную трубу. – Правда, в нее уж не насмотришься – потому как, перенеся не одно боевое сражение, раздроблены линзы – но бьюсь об заклад, цены ей по-прежнему нет. Мне же в свое время эта вещица помогла улизнуть от ассасинов. Дело было под Манцикертом, – граф подбросил подзорную трубу на ладони и воскликнул: – Это чистейшей воды анти́квар!
Затем он направился к Ободняковым и протянул им трубу.
– Право же, – смущенно начал Крашеный. – Это вы не к месту… Это излишне…
– К чему такие жертвы? – добавил Усатый, подозрительно косясь на старинный предмет.
– Полно обзывать жертвой то, что зовется принсипом! – нравоучительно пояснил граф. – Ваш провьант, конечно, благороден, – он бросил короткий взгляд на стол, – но фон Ляры – это исконное наше наименование – издревле говорят так: «Нам не нужны подачки. Всё, что нам нужно, мы вольны брать сами». Если хотите, фамильный девиз, – добавил граф с достоинством. – Ведомые Духом, предки мои, когда надо, брали полюбившуюся девушку с целью осчастливить ее браком и семейною жизнию, воевали гнусного соседа, дабы его серебро, нажитое бесчестьем, спровадить на благие дела, – граф помолчал. – Эдак вы можете подумать, что мы из разбойников. Но нет, токмо ведомы Духом. Недаром геральдический крест и лилия, означающие… – Вонлярлярский на секунду задумался, вспоминая. – А впрочем, черт бы с ним! – воскликнул он и нетерпеливо махнул рукою. – Берите трубу, да и замажем дело с концами!
Ободняковым ничего не оставалось, как покорно принять дар.
– И знайте: Вонлярлярские ничего просто так не берут, – напомнил граф, после чего высморкался.
Сенька тем временем принялся вынимать продукты из пакетов. Стол заполнился кусками мяса, рыбою, копченостями, колесами сыра, головами свежего хлеба, бутылками вина, пучками зелени. В комнате сразу словно бы подобрело. Снедь пахла так вызывающе аппетитно, что Ободняковы и Вонлярлярский стали то и дело поглядывать на стол.
– Не изволите ль откушать? – наконец не выдержал Усатый.
– Нет, – горделиво заявил Вонлярлярский и отвел взгляд от заваленного яствами стола. – Я совсем недавно изумительно употребил у задолжавшего мне подпоручика Андронова тетерева с лимонами. Да и к тому же ничто так не способствует долголетию, как умеренность в еде, – он назидательно посмотрел на гостей и Сеньку. – Обжираться свойственно свиньям, а есть умеренно приличествует людям достойным.
Сенька – то ли в шутку, то ли всерьез – хрюкнул и выразительно уставился на барина, Ободняковы же, несколько смутившись, уселись у стола и от конфузу, молча, принялись употреблять продукты за обе щеки. Сенька, недолго думая, присоединился к ним. Начали с хлеба и сыра, затем откупорили бутылку вина. Сенька довольно хмыкал и работал челюстями. Вонлярлярский всё ходил вокруг да около, глубокомысленно поводя ноздрями и поигрывая ножнами. Он часто бросал беспокойные взгляды на сидящих, и когда те перешли к телятине, не выдержал и спросил:
– Что это вы там едите?
– Телятинку, – пробубнил с полным ртом Крашеный, прихлебывая вина.
– Ооо… – заметил Вонлярлярский, громко сглотнув. – Телятинка. Лучше этого нет. Знаете ли вы, что у императора Петра Великого одним из любимых блюд была холодная телятина с хреном?
Вонлярлярский приблизился к столу, заскорузлыми пальцами с длинными грязными ногтями отщипнул небольшой кусок мяса и отправил себе в рот.
– Ммм… – проговорил он, пожевав. – Клянусь, это вкуснейшее из вкуснейших блюд на земле! И глядя на вас, судари, поедающих с таким аппетитом, невозможно не заразиться оным. Ей-богу, складывается такое впечатление, словно бы в моем рту со вчерашнего дня не побывало и маковой росинки.
Через минуту Вонлярлярский сидел, сгорбившись, на краю лавки, чем-то походя на грифа, разметавшегося над своею добычей и работал челюстями не менее остальных. При этом не брезговал граф и другими, помимо телятины, продуктами, в том числе – пил вино стакан за стаканом.
– Глотка у меня не привередливая, – приговаривал он, жуя. – В военных делах обучен грызть чуть ли не камни.
Наконец с доброй четвертью из принесенных Ободняковыми товаров было покончено и Вонлярлярский, обведя плутоватыми расхмелевшими глазками стол и сидящих за ним, с несколько панибратским тоном обратился к гостям:
– Так вы, стало быть, артисты?
– Да-с, – скромно отвечали Ободняковы, обтирая губы.
– И что вы тогда думаете насчет апокалипсиса?
– А это требуется? – недоуменно спросили Ободняковы
– Аааа… – снисходительно заулыбался граф и погрозил Ободняковым пальцем. – Ещё как требуется! Вон что Его благородие Гогунский говорит… Давеча брал на папироски – так увлекся чтением, – он достал из кармана драного халата скомканный лист бульварной газетёнки «Petite», кое-как расправил тонкими пальцами и сбивчиво зачитал:
Гогунскый полагает, что мир спасут генiи
На вопросы нашей мини-анкеты о якобы близящемся светопреставлении любезно согласился ответить выдающийся режиссёр Аристарх Петрович Гогунскый.
Вопрос: Один французский ученый недавно соизволил предположить, что наша планета в ближайшие годы будет погублена. Так ли это? Как нам спастись?
Ответ: Господь готов был пощадить Содом ради десяти праведников. А наш мир, думаю, сохранится, пока в нём будет хотя б один гений. Я неслучайно провел параллель, поскольку именно искусство есть религия сегодняшнего дня.
Однако в последнее время ситуация действительно тяжелая – творческий человек измельчал; молодая поросль не радует, опытные тоже куда-то подевались. У нас, у режиссёров так. Либо ты гений – либо сходи с дорожки. Не может демиург быть посредственностью.
Значит ли это, что будет апокалипсис? Недавно мне был сон – я сейчас делаю большую постановку, свой opus magnum – так вот, во сне мне явился некий светозарный юноша. Он просто глядел на меня и улыбался. И я в очередной раз понял, что всё делаю правильно. Другую ночь он мне вновь явился и сказал: «Не сомневайся». А я и не сомневался. Проснулся в слезах.
В общем, за апокалипсис не переживайте, а лучше посетите премьеру моего спектакля – она будет в августе в Ашкуни.
– Какая скверная редактура слов Гогунского, – возмутился Крашеный. – Он едва бы стал так жеманничать.
Усатый покивал.
– И как у вас насчет успешности? – с вызовом спросил Вонлярлярский, убирая листок в карман. Он, видать, был уязвлен тем, что артисты вслед за ним не восхитились заметкою.
– Не жалуемся-с.
– Что ж, я тоже был во дни оны озолочен и в некоторой мере артист, – заявил со вздохом Вонлярлярский. – Кабы не завистники, столица