Читать интересную книгу Анахрон. Книга первая - Елена Хаецкая

Девка пришла псу на помощь. Негодующе заорала, вцепилась в Сигизмунда, попыталась кобеля от него вызволить.

— Да уйди ты! — рявкнул Сигизмунд. — Неужто свою собаку под кипяток суну?

Девка знаками показывать начала, чтобы он, Сигизмунд, сам под кипяток лез, коли такой дебил. А она, девка, и сама не дастся, и кобеля увечить не позволит.

И вдруг кукиш ему показала.

Вот мерзавка, а!

Сигизмунд снова включил воду — проверить, не проснулась ли в водопроводчиках совесть. В кране захрипело, зарычало, кроваво плюнуло и сгибло. Вода кончилась. Навсегда.

Сигизмунд пошел в коридор, забрал купленную в киоске книгу про дураков и вернулся к девке. Раскрыл на первом попавшемся месте и прочел с выражением:

— …"Пещера, где она жила, была не что иное, как огромная глубокая яма; на стене висела икона с горевшей пред ней лампадой, на полу лежала ветхая одежда труженицы, и она сама с заступом в руках, босиком, в одной рубашке и с распущенными волосами, распевала звонким голосом духовные песни. Это была наша Маша, доведенная до этого состояния своими родственниками, видевшими в ней средство наживы. Приходившие к ней предлагали ей разные вопросы, но она на них почти не отвечала, опускали ей в яму сдобные пироги, калачи, сайки и деньги, а взамен этого брали из ямы песочек и щепочки»…

Он остановился, пораженный сходством прочитанного с собственной гипотезой. Землянка, таежный тупик, звероподобные родственники… Много лет шла благая весть о «Сайгоне» по миру, пока не добралась до таежного тупика. Бежала оттуда наша Маша, себя не помня, в одной только рубашоночке. Брела, скорбная, лесами-полями, городами-весями, пока не добралась до Питера, а там глянь — «Сайгона»-то и нет, одни унитазы из витрины пялятся… Вот и поехала окончательно крыша у болезной…

— Бедная ты моя, — с чувством произнес Сигизмунд.

В этот момент кран глубоко-глубоко вздохнул, подавился и с блевотным звуком разразился бурными потоками.

Девка сильно подергала Сигизмунда за рукав. Показала на кран. А будто он сам не видел.

Сигизмунд выждал минутку. Вода шла уверенно, мощно. Дали-таки, уроды, воду.

Омыли кобеля, брата меньшого. Затем пиплицу. Ее Сигизмунд еще и дорогим шампунем полил. Желал, чтоб от девки пахло приятно.

Потом и о себе позаботился. Были там вши, не было их — теперь уж не заведутся.

Сразу на душе полегчало.

Выдал девке расческу, а сам пошел волосы сушить. Фен достал из шкафа. Обсушился. Не любил, чтоб мокрый волос к шее лип.

Девка нелепая выбралась было из ванной, но стоило включить фен, как в страхе метнулась обратно. Сигизмунд подергал дверь. Девка держала с той стороны.

— Волосья-то высуши! Простынешь мокрая.

Но девка крепко вцепилась в дверь и не открывала.

Сигизмунд плюнул, выключил фен и убрал его.

Девка выждала еще и только спустя минут десять опасливо выбралась из ванной. Глаза отводила. Кобель, нашкодив, так себя ведет, и потому Сигизмунд заинтересовался: что еще полоумная натворила. Оказалось — расческу пластмассовую о свою гриву сломала. Сигизмунд только рукой махнул.

Она сразу повеселела. Патлами затрясла.

Сигизмунд вспомнил молодость и сказал:

— Классный хайр.

Она насторожилась, замерла, будто прислушиваясь. Голову набок склонила.

— Что? — засмеялся, наконец, Сигизмунд. — Хайр, говорю, классный.

И на ее волосы показал.

Она покачала пальцем и проговорила:

— Хаздс… хаздс!

Взяла пальцами прядь длинных волос и повторила в третий раз:

— Хаздс!

Будто поправить его хотела.

— Хаздс! — старательно повторил лох-сигизмунд, подражая девкиному гортанному выговору, и тоже подергал себя за волосы.

Но девка снова покачала головой.

— Нии! — Тронула его за волосы. — Скофта!

И взаимопонимание, вспыхнувшее на миг, рассыпалось. Мир девкиных представлений показался Сигизмунду чрезмерно дремучим. Как это — одно слово для ее волос, другое — для его волос? Как у чукчей, что ли, где пятнадцать наименований снега?

Откуда ж такая взялась? Что за микронародность такая, чтобы волосья по-разному назывались?

А девка, видать, задалась целью загнать Сигизмунда в логический тупик. На пса кивнула и добавила:

— Тагль!

Стало быть, для песьего волоса — третье слово. А для оленьего, поди, четвертое… Ну тебя, девка, на фиг с твоим таежным наречием.

— Пошли-ка лучше водку пить, — сказал Сигизмунд хмуро.

* * *

Водка «Смоленская роща» оказалась ужасной гадостью. Сигизмунд понял это после первой же стопки.

Девка сидела напротив него и мелко грызла торжественно преподнесенное ей большое голландское яблоко. Кобель лежал мордой на девкиных коленях и стонал. Клянчил.

— Водяры хочешь? — спросил Сигизмунд. И достал вторую стопку. Налил. Подвинул к девке. — На, траванись.

Девка отложила яблоко. Осторожно взяла стопку. Понюхала. Передернулась. И стопку отодвинула.

— Ну и не надо, — решил Сигизмунд. И то правда, зачем дитя природы «Смоленской рощей» травить. Помрет еще. И открыл для нее «Разина».

К «Разину» девка отнеслась с одобрением. Смотри ты, таежная, из ямы, а в пиве понимает!

Они чокнулись. Сигизмунд проглотил вторую «Рощи». Девка глядела на него с ужасом. Видать, оценила, какую дрянь пить приходится.

Сигизмунд закурил и почти мгновенно окривел.

Никогда не поеду в Смоленск. Это решение пришло сразу и утвердилось навеки.

Девка пила пиво и ела рульку с хлебом. Сигизмунд посылал проклятие сраной табуретовке при каждой новой стопке. Ел рульку. Клевал маслины.

Чтоб девку табачным дымом не травить, вытяжку включил.

Но как только вытяжка заревела, девка наладилась бежать. Пришлось выключить.

Кобель под шумок схитил недоеденный бутерброд. Сигизмунд, не заметив, сделал себе новый.

— Ты пойми, — втолковывал он девке, наклоняясь к ней через стол и убедительно хватая ее за руку, — вот раньше все говенно было, но как-то по-нашему, по-свойски говенно. И ты знал, к примеру, как и куда в этом говне рулить, чтоб не засосало. А сейчас куда ни поверни — засосет. Вот был один китайский этот… император или как, он всех в говне топил. А у нас императора нет, а говно есть. Вот как по-вашему «говно»? В нашем великом-могучем знаешь сколько разных слов для этого дела есть?

Он потерял мысль и задумался.

— А вот скажи мне, Двала… А вот признайся мне, Двала, как на духу! У вас, в тайге, промеж людей говно есть?

Девка бессмысленно моргала белыми ресницами. И употребляла «Разина».

Потом переспросила:

— Гоно?

— Ну! — обрадовался Сигизмунд. — Дикая, а понимаешь. Говно, мать, оно…

И снова потерял мысль.

— Вот раньше, — рассуждал Сигизмунд, — кофе стоил четырнадцать копеек. КОПЕЕК! Посуди, КОПЕЕК! А если без сахара, то тринадцать. А были места, где и по семь, но дрянь! А в «Сайгоне» надо было брать двойной. За двадцать восемь. Это если с сахаром. А если без сахара, то двадцать шесть. Понимаешь? А сейчас полторы тыщи. И дрянь! И не в «Сайгоне». Нет, мать, «Сайгона». Вот ты думала, есть «Сайгон», а его… — Сигизмунд надул щеки и фыркнул. — Во как. Падлы, одно слово.

Он пригорюнился и налил себе еще водки. Позаботился — поглядел, есть ли у девки что пить. Достал для нее вторую бутылку пива. Не жалко! Своя девка в доску. Хоть и юродивая. Пущай пьет. Для своих — не жалко!

Вспомнил про авокадину.

— Во, — посулил, — сейчас мы ее зарежем…

Девка посмотрела на авокадо изумленно. Спросила что-то. Видать, интересовалась — что это и как его едят.

— А хрен его знает! — радостно объяснил Сигизмунд. — Мало у нас с тобой, девка, общего, но тут мы с тобой едины: ни ты, значит, ни я этого дела не ели.

Он разрезал авокадо пополам. Внутри обнаружилась дюжая кость.

— Гляди ты! — изумился Сигизмунд. — Вот дурят нашего брата! Сколько ж в этой дурости весу?

Девку кость заинтересовала не меньше. Выковыряла, повертела. На зуб попробовала. Косточка раскололась. Оказалось, это скорлупа, а внутри — белое семяще. Ни хрена себе! Сигизмунд отнял у нее косточку. Кобелю кинул. Кобель сдуру схватил, но грызть передумал.

На вкус авокадо оказался никаким. То есть что-то, конечно, было, но неуловимое. И невкусное. Девка, судя по всему, тоже была разочарована.

Вконец захмелевший Сигизмунд в сердцах швырнул авокадину кобелю. Кобель настороженно обнюхал и съел. Девка героически дожевала. Бережлива до еды, гляди ты. Что ж у них там, в тупике, и есть-то нечего, раз авокадо едят, бедные?

Сигизмунду вдруг потребовалось покурить.

— Я… сейчас… — сказал он девке, выбираясь из-за стола. Пошатываясь, пошел в свою комнату, сел и закурил. Включил автоответчик. Еще раз прослушал жизнеутверждающее сообщение бравого бойца Федора.

Открыл форточку. Вышвырнул окурок. Сам едва не выпал из окна. Очень испугался. Сел на кровати, стал стучать зубами.

От дрянной водки губы онемели. Худо дело.

Пошатываясь, Сигизмунд побрел обратно на кухню. А девка все ела и ела. Куда только в нее влезало? Водки оставалось еще на стопку. Сигизмунд вылил остатки водки и проглотил их с отвращением. Отнял у девки пиво и глотнул. Чтобы гадкий вкус «Смоленской рощи» забить.