Читать интересную книгу Мэрилин Монро - Игорь Беленький

К сожалению, наше сознание, долгое время скованное своего рода идейным (нерелигиозным) пуританизмом, сводит любое изображение обнаженного (полуобнаженного) тела к взаимоотношениям полов, к сексуальной пропаганде, к привычной дихотомии «нравственность — безнравственность», к порнографии и тому подобным горящим темам. Но если посмотреть на процесс раскрепощения чувств (и чувственности, конечно) как на тенденцию культурного развития общества, тогда понятие о том, что нравственно, а что нет, станет не априорным, но конкретным, зависимым от уровня общественного развития. Первые шаги в шоу-бизнесе ничего не подозревавшей Нормы Джин как раз и совпали с переменой в общественных вкусах, уже назревавшей и вот-вот долженствующей прорваться, с общественными дебатами относительно нравственности и допустимости отказа от привычных поведенческих запретов. Удивительно ли, что лакмусовой бумажкой этих дебатов оказалась одежда? Ведь если до чувства еще надо добраться, то одежда (или ее отсутствие) на виду.

Анекдот о старушке, которая считала неприличным смотреть на мужчин, ибо «под одеждой все они голые», надеюсь, известен всем. Только функционально, то есть как перечень вещей, защищающих тело от непогоды и сшитых тем или иным способом, удобным для ношения, одежду не воспринимают уже давно. Во всяком случае, в нашем столетии одежда воспринимается прежде всего как тип вещей, как способ их ношения и метод покроя, отражающие жизненную философию и общественные вкусы конкретного времени, и мода на одежду или способ поведения становится лишь признаком происшедшей смены одних вкусов и настроений другими. А так как носителями этой моды (равно как и одежды) оказываются, понятно, живые люди, то смена типа манекенщиц или фотомоделей обозначит не меньшие перемены в жизни общества, нежели, скажем, смена президента. Такая смена общественного миро-чувствования неумолимо надвигалась на Америку к середине сороковых годов вместе с окончанием второй мировой войны и возвращением домой из Европы и Юго-Восточной Азии тысяч молодых американцев, истосковавшихся в окопах или в плену по нормальной, мирной жизни. Освобождение от цепей войны (пусть в Штатах эти цепи и были слабее, чем в Европе) не могло не подтолкнуть тот процесс раскрепощения чувств, о котором говорилось выше.

На пороге этих перемен, на разграничительной линии между пуританской Америкой и «новыми временами» и оказалась молоденькая протеже Дэйвида Коновера. В ее свежем и в этой свежести неординарном личике, одновременно открытом и задумчивом, причудливо соединившем чувственность и невинность, уже первые фотографы разглядели будущих героев и героинь обновляющегося американского общества. На фотографиях Поттера Хьюта, первых в жизни Нормы Джин принесших коммерческий успех, она изображена как бы не сама по себе, а в некой роли. В предыстории имиджа Мэрилин это важное обстоятельство — ведь впоследствии на фотоизображениях, обошедших весь мир (о кино я пока не говорю), Мэрилин будет только самой собой, сама по себе, от себя, в себе. Первые коммерческие фотографии Нормы Джин отразили, по сути дела, переходный период в развитии общественных вкусов, в восприятии образцов моды (в данном случае моды на людей), когда натурщица сама по себе еще ничего не значила и должна была кого-то изображать. Роль, чисто внешняя, так сказать, типажная, в которой, помимо воли, выступила Норма Джин, по-английски называлась girl next-door, то есть девушка, живущая по соседству. Раз живущая по соседству, значит, такая же, как и все. Это еще одно важное обстоятельство, потому что индивидуальности Мэрилин («сама по себе»), составляющей ее имидж, в дальнейшем будет придано в своем роде неземное сияние, которое сделает ее вовсе не такой, «как все». Пока же Норма Джин, все еще работница на «Рэйдио Плэйн», изображена в самых обычных житейских позах, знакомых любой женщине Побережья: купающаяся в океане, стоящая с закатанными брючинами по щиколотку в воде, вытирающаяся на пляже полотенцем, загорающая, делающая себе завивку, держащая на руках ягненка, просто упершаяся руками в бока и проч. Разумеется, ее природная полевая контактность, «диалог» с фотографом делали изображения привлекательными, придавали им веселость, шаловливость. Но сегодня в них видится (не знаю, виделся ли в ту пору) существенный недостаток — доморощенность. Полужизненная-полумифическая роль девушки, живущей по соседству и, по видимости, ничем не отличающейся от своих соседок, конечно, вполне соответствовала и характеру Нормы Джин, и ее месту в обществе: чья-то жена, фабричная работница, смазливая девочка, привлекшая внимание заезжего фотографа. Такой — симпатичной женой некоего мистера Дахерти — она и представала на фото, выполненных Дэйвидом Коновером и Поттером Хьютом. Но, соответствуя жизненному положению миссис Дахерти, эта роль никак не соответствовала ситуации, складывавшейся в американском обществе, затрагивающей публичные нравы, вкусы, привычки и требующей от кандидата в кумиры, в образцы, в примеры для подражания и обожания не уравнивания с любым и каждым, но, напротив, каких-то необыкновенных качеств, свойств характера ли, внешности ли, которые подняли бы избранника над толпой, зажгли бы его (ее) имя неоновым светом. Вот почему в дальнейшем никаких признаков доморощенности, girl next-door в имидже Мэрилин больше не будет.

Восхищенный красотой своей натурщицы, ее отзывчивостью на объектив, Поттер Хьют познакомил ее с миссис Эммелайн Снайвли. В ту пору она возглавляла студию и рекламное агентство «Блю бук моделинг» (что-то вроде каталога по позированию). Чтобы почувствовать атмосферу подобных агентств и постараться заглянуть в прошлое экранных кумиров, полезно, думаю, процитировать описание визита (в июне 1945 года) Нормы Джин к специалистке по моде и моделированию, которая фактически и превратила Норму Джин в Мэрилин. Вот как описывает этот визит Морис Золотов.

«Норму Джин провели прямо в офис мисс Снайвли. Маленькая, бойкая женщина вскочила из-за стола и энергично затрясла руку Нормы Джин. Та уже собралась было сесть, но мисс Снайвли сказала: «Милочка, пройдитесь, пожалуйста, до двери и обратно». Так, походка не Бог весть что — очень неровная. Волосы просто плохие. Типичная блондинка по-калифорнийски — верх светлый, низ темный. Нужен хороший парикмахер. Коротко постричь и обесцветить. Но улыб ка обворожительная, изумительные ноги, превосходная грудь, и вообще от нее веет свежестью. В белом она серьезна, точно «херувимчик в церковном хоре». Так думала мисс Снайвли. И сказала:

— Поттер Хьют наговорил мне о вас много лестного, и я вижу, что это справедливо. Хотите быть моделью?

Когда это требовалось, Норма Джин умела быть и скромной, и стеснительной:

— Я не знаю… Я думаю, я могла бы, и когда… то есть я хочу сказать, когда я видела [на стенах] все эти фото с натурщицами… Не знаю, достаточно ли я красива. Но если бы вы дали мне шанс, я… я попыталась бы…

— Попытаться! Вот-вот! Именно! Если у вас будет желание как следует работать, успех обеспечен, ибо вы обладаете, милочка, редчайшим даром в мире — шармом! Шарм — вот что у вас есть.

Норма Джин скромно потупилась….

— Так, мисс Дахерти…

— Мм… миссис Дахерти, мэм.

— Хорошо, миссис Дахерти. Итак, позирование сегодня — целая наука. Не то что бы вы просто шли по улице без всякой подготовки и ничего об этом не зная. Нет, милочка, вы должны получить знания.

По счастливому совпадению мисс Снайвли руководила не только агентством, но и школой позирования, где за сто долларов предлагался трехмесячный курс подготовки.

— Я полагаю, вы простите меня, — заметила Норма Джин, — но у меня нет денег.

— Миссис Дахерти, не беспокойтесь, это ровным счетом ничего не значит. Сейчас вам ничего платить не придется. Вы заплатите из того, что заработаете позируя. Вы ведь хотите всерьез заняться этим делом?

— О да!

— Только вам предстоит серьезно потрудиться. Вы неправильно улыбаетесь: вы поднимаете улыбку, вместо того чтобы опустить ее, в результате нос делается слишком большим. Волосы вам следует выпрямить и обесцветить, и вы станете изумительной блондинкой — драматической…

— Но, мисс Снайвли, у меня и в мыслях не было стать крашеной блондинкой».

Пустейший разговор, подумаете вы. И ошибетесь. Я имею в виду не только то, что после этого разговора представление о Норме Джин, сложившееся у ее подруг, сотрудниц и семейства Дахерти, стало постепенно исчезать, словно знакомое им всем лицо подернулось туманом, из которого начали проступать дотоле неведомые черты; и не только то, что все, сказанное Эммелайн Снайвли (а еще больше несказанное), суть азбука шоу-бизнеса, без которой были бы невозможны ни торговля в условиях свободного рынка, ни развитие моды. Все это, конечно, так, и, как увидим, разговор этот оказал на жизнь Мэрилин, на ее судьбу самое серьезное воздействие. Но я имею в виду и другое. Не напоминает ли этот разговор кое-что, нам уже знакомое? Вспомните-ка душеспасительную беседу, которую провела с пятнадцатилетней девочкой ее «тетушка» Грэйс. Абсолютная уверенность в том, что подросток в одном случае, молодая женщина — в другом суть лишь человеческий материал, а не человек, не индивидуальность, — вот что объединяет двух опытных женщин, которым судьба доверила жизнь и будущее Нормы Джин. «Тетушке» Грэйс надо было избавиться от девочки, сплавить ее в другие руки, что она делала неоднократно и что сделала и в тот раз, в 1942 году. Хорошо еще, что Джим Дахерти оказался порядочным парнем, а если бы нет? Спустя три года Эммелайн Снайвли, увидев, что называется, «свеженькую» и тотчас же учуяв перспективы и не только для юной миссис, но и для своего агентства, в свою очередь развернула настоящее наступление. Перечитайте строчки с грубой лестью насчет шарма или отметьте ухмылку старой мегеры по поводу ног и груди юного «херувимчика», и вы поймете, что, пожелай даже Норма Джин уйти в тот момент из «Блю бук моделинг», вряд ли ее так просто отпустили бы. Чего стоит хотя бы рассрочка оплаты за подготовительные курсы! Хорошо еще, что Эммелайн Снайвли содержала не публичный дом, а только рекламное агентство…