Читать интересную книгу Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов) - Ирвин Шоу

Мистер Клей оборвал смех, и на лице его проступило удивление — мимолетная реакция на слова дочери.

Вскоре компания человека в твидовом костюме покинула бар — поехала развлекаться в Поукипси. Маргарэт встала из-за стола.

— Куда же ты? — не понял мистер Клей.

— Что-то расхотелось здесь есть. — Она надевала пальто.

Положив на столик несколько купюр, он последовал ее примеру.

— А я надеялся, ты мне все расскажешь; беспокоился… Ты, кажется, ждала от меня совета…

Маргарэт промолчала, и они направились к двери.

— Вовсе он и не похож на болельщика Колумбии! — Миссис Тейлор проходила мимо. — Даже не может спеть «Держись, Колумбия!».

— Да уж! — поддержал ее мистер Тейлор. — Слишком упакован в твид, в пуловер…

— За здоровье Невилла Чемберлена! — Миссис Тейлор обхватила тонкими пальцами высокий стакан с очередным коктейлем. — Итак, сегодня вечером я напиваюсь, а завтра не иду в церковь!

Закрыв за собой двери бара, Маргарэт пошла с отцом к машине мимо освещенного рекламного щита на лужайке, — он сотрясался от ветра, бросавшего на него копны сухих листьев.

Была осень 1938 года — Колумбия победила тогда со счетом двадцать семь — четырнадцать в первой же игре сезона.

Главный свидетель

Лестер Барнум спустился по ступенькам крыльца, перешел через улицу, завернул за угол, стараясь не оглядываться. Маленький, изможденный, аккуратный, женатый человек. Шел он медленно, сонно, словно ему никогда не приходилось высыпаться вволю, смиренно, робко свесив голову, опустив подбородок на серое пальто; по сероватому лицу, по сжатым в нерешительности губам можно было догадаться, что он, не впадая в особенное отчаяние, обдумывает какую-то свою личную проблему.

«Ну, вот и год в тюрьме», — думал он; покачал головой и все же, сделав над собой усилие, оглянулся, посмотрел на громадное серое здание тюрьмы, где просидел целый год. Но, заворачивая за угол, уже об этом не думал — зачем, если и эта опостылевшая серая громадина, и год, проведенный там, остались позади, за спиной, вне поля зрения. Он бесцельно шел вперед, без всякого интереса разглядывая людей, гуляющих на свободе.

Ему не по нраву пришлись те, с кем он столкнулся в тюрьме. В кино — все по-другому: камеры заселены добрыми, великодушными, беззлобными и безвредными людьми; за год, проведенный за решеткой, ему что-то не подвернулся ни один такой заключенный. С ним сидели только ужасно грубые, крепко сбитые, крупные, отчаянные мужики; им доставляло удовольствие подсыпать ему перец в чашку с кофе, вбивать гвозди острием вверх в его деревянную койку или в момент охватившей их ярости бить его палкой от швабры или помойным ведром. А на прогулках в тюремном дворе, примерно раз в месяц или почаще, появлялся какой-то коротышка с лоснящейся рожей и назойливо нашептывал ему на ухо:

— Расколешься — твоя следующая остановка в Гробленде. Предупреждаю — ради твоей же собственной шкуры!

Почему-то все вокруг были абсолютно уверены, что он располагает секретной, важной, тянущей на «вышку» информацией, — полиция, окружной прокурор, осужденные. Барнум только вздыхал от всех этих воспоминаний, безучастно шагая по улицам, — сколько же здесь людей — свободных, энергичных — и как они суетятся… Он нерешительно остановился на углу: куда идти дальше? Ему, в сущности, все равно — туда ли, сюда: ни одна из этих улиц не приведет его к пристанищу. Нет у него дома, и идти ему, стало быть, некуда. Впервые за сорок три года нет своего, только ему предназначенного приюта, где в шкафу висит его одежда и ждет постель, чтобы поспать. Жена удрала в Сент-Луис с автомобильным механиком и забрала с собой двух их дочурок.

— Теперь могу тебе и признаться! — заявила она ему в комнате для посетителей в тюрьме — он уже просидел три месяца. — Все это тянется довольно давно. А теперь он уезжает в Сент-Луис… Ну, пришло время и тебе узнать. — И поправила маленькую шляпку с какими-то загогулинами (никогда с ней не расставалась) и еще корсет таким жестом, словно он нанес ей страшное оскорбление и поэтому она уезжает теперь от него на запад. Узнал он также, что в типографии, где работал семнадцать лет, появился профсоюз и теперь его рабочее место, и с гораздо большей зарплатой, занял какой-то бородатый румын.

Барнум уныло насвистывал сквозь зубы, вспоминая о зыбких, давно минувших годах, когда вел обычную простую жизнь, приносил каждый вечер детишкам комиксы, дремал после обеда, а жена все жаловалась, недовольная то одним, то другим. То была незамысловатая, незаметная, не запутанная жизнь, — ему тогда не доводилось разговаривать с важными шишками — окружным прокурором, детективами-ирландцами — и никакие мошенники или мелкие торговцы наркотиками не подсыпали ему перец в чашку с кофе.

Все началось год назад, когда он по ошибке свернул на Коламбус-авеню вместо Бродвея: тихо-мирно возвращался себе домой с работы, с тревогой вспоминая, как босс, чем-то рассерженный, весь день ходил взад-вперед по цеху за его спиной, цедя сквозь зубы:

— Нет, этого я не в силах вынести! Всему есть предел! Нет, не в состоянии!

Барнум так и не понял, чего именно не может вынести босс, но все равно эта мысль где-то в подсознании его беспокоила, — вполне вероятно, босс не может вынести его, Барнума… Усталый, шел он домой, думая о том, что его, как всегда, на обед ждет жареная треска и придется провозиться весь вечер с детьми, так как жена посещает какой-то женский клуб, где, по ее словам, берет уроки вязания.

В глубине души чувствовал, конечно, хоть и расплывчато, что вечерок предстоит не из приятных — скучный, бесцельный, как тысячи точно таких же в его жизни.

И вот тогда все и произошло. Какой-то высокий, очень смуглый человек, с засунутыми в карманы руками, торопливо его обогнал. Вдруг из соседнего подъезда выскочил другой, в серой шляпе и в пальто, и схватил первого за плечо.

— А-а, попался, сукин сын! — заорал тот, что в серой шляпе.

Смуглый бросился наутек. Серая шляпа выхватил из-под мышки пистолет и завопил:

— На этот раз не уйдешь, испанец паршивый! — И выстрелил в него четыре раза подряд.

Смуглый медленно, словно скользя, опустился на тротуар, а серая шляпа крикнул:

— Ну что, не нравится?! — И тут он бросил ледяной взгляд на Барнума — тот стоял рядом, разинув рот. — Та-а-ак… — протянул он, грозно зарычал перекошенным ртом и мгновенно исчез.

Барнум, стоя на том же месте, не мог отвести взора от высокого смуглого человека, безмолвно лежавшего на тротуаре, — а он, оказывается, не такой уж высокий… Кровь хлещет из него. Барнум вдруг спохватился и закрыл рот. Словно во сне, неуверенно подошел к упавшему на тротуар человеку: на него уставились остекленевшие глаза мертвеца…

— Послушайте, послушайте, эй, мистер! Что здесь случилось?

Рядом с Барнумом стоял мужчина в фартуке мясника и испуганно глядел вниз, на тротуар.

— Я все видел! — авторитетно начал Барнум. — Этот парень обогнал меня, а другой, в серой шляпе, выскочил из подъезда и закричал: «А-а, попался, сукин сын!» Потом заорал: «На этот раз не уйдешь, испанец паршивый!» И бам, бам, бам! Потом ему: «Ну что, не нравится?!» Потом мне: «Та-а-ак…» — и куда-то исчез. А этот джентльмен… умер.

— Что здесь произошло? — К ним бежала через улицу, от магазина модных шляпок, полная женщина и кричала на ходу.

— Убили человека, — объяснил ей мясник. — Вот он все видел. — И ткнул пальцем в Барнума.

— Как это случилось? — подчеркнуто вежливо осведомилась модистка.

К этому времени подбежали еще трое, а потом — четверо мальчишек. Все стояли и глазели на труп.

— Ну, — снова заговорил, чувствуя собственную значимость, Барнум, когда этот разноголосый галдеж наконец прекратился, — шел я по этой улице, а этот парень обогнал меня, а какой-то человек в серой шляпе выскочил из подъезда и закричал: «А-а, попался, сукин сын!» Этот парень бросился наутек, а другой закричал: «На этот раз не уйдешь, испанец паршивый!» Вытащил пистолет — и бам, бам, бам, бам! Потом ему: «Ну что, не нравится?» Потом мне: «Та-а-ак…» — Барнум перекосил рот, как это делал на его глазах убийца, и даже пытался сымитировать его грозное рычание. — И куда-то исчез. А этот вот… убит.

Теперь около трупа толпилось человек пятьдесят.

— Что здесь случилось? — задал теперь вопрос тот, кто подбежал последним.

— Я шел по улице, — поторопился ему ответить Барнум — как можно громче, гордо сознавая, что все глаза устремлены на него одного, — по этой улице, и вот этот парень меня обогнал…

— Послушай-ка, приятель, — какой-то коротышка с красной физиономией бесцеремонно толкнул его под локоть, — шел бы лучше домой! Ни черта ты не видел…

— Нет, видел! — разволновался задетый за живое Барнум. — Все видел — собственными глазами! Какой-то человек в серой шляпе выскочил из подъезда… — Рассказчик даже подпрыгнул для убедительности, а толпа уважительно расступилась перед ним, чтобы освободить ему побольше места, и он мягко, как кошка, приземлился. Колени его подкосились, но все же выдержали, только напряглись. — Выскочил и закричал: «А-а, попался, сукин сын!» А этот парень, — он махнул в сторону трупа, — бросился наутек… — Барнум даже сделал два быстрых, маленьких шажка, демонстрируя всем, как побежал мертвец. — А этот, в серой шляпе, вытащил пистолет и заорал…