Проводила я их за город. Там на окраине молча обняла сына, крепко его поцеловала.
- Делай всё так, как подскажет тебе твоя совесть, - сказала я ему на прощанье.
Долго ещё Олег оборачивался и махал кепкой.
Совсем разбитая, я вернулась домой. В нашем милом домике, где недавно было так шумно и уютно, полно радости и веселья, где не умолкал смех Олега, шутки дяди Коли и бабушки, стало пусто, глухо, одиноко. Всё было сдвинуто с привычного места, разбросано. И не было его, моего Олега...
В отчаянии я бросилась на пол и долго лежала так, немая, опустошённая...
ВРАГИ
Настали тревожные дни. Отступая, прошли через Краснодон последние воинские части. Город опустел; казалось, он вымер.
Все, кто не уехал, попрятались в домах и с тяжёлым предчувствием, как смерти, ожидали врага. Мы с мамой в доме остались одни, жили в тоскливом напряжении, стараясь не думать о страшном.
Но это страшное пришло. Утром 20 июля 1942 года двумя далёкими взрывами мы были разбужены от сна. Это на подступах к городу, как мы узнали потом, подорвались на минах два фашистских танка.
Вскоре я услышала нарастающий рокот, беспорядочную стрельбу, а затем в приоткрытые ставни окна увидела мчавшиеся по улице немецкие танки, стрелявшие на ходу куда попало. Следом за танками ворвались в город мотоциклисты, прочёсывая из автоматов пустые улицы.
Фашисты врывались в дома и, хватая перепуганных женщин и детей, крича и понукая автоматами, выгоняли их на улицу. Двое верзил, переодетые во всё русское, став во главе согнанной толпы, преподнесли своему офицеру, по русскому обычаю, "хлеб-соль", а другие щёлкали фотоаппаратами. Солдаты совали трясущимся от страха ребятишкам губные гармошки и вместе с ними фотографировались, улыбаясь в аппарат. Мотоциклисты глушили моторы и, угрожая пистолетами, сгоняли подростков, заставляя их тащить якобы заглохшие машины.
Было тяжело смотреть на этот отвратительный спектакль.
Они были похожи не на солдат, а на бандитов с большой дороги. Прежде всего эти "освободители" кинулись по квартирам и курятникам. Каждый из них что-то тянул: курицу, какие-то мешки, всяческую одежду. Они не брезгали ничем.
К нам в квартиру заскочили два ефрейтора, бегло осмотрели её и заявили, что здесь будет жить "большой офицер".
Увидев на дверях портьеру, один ефрейтор кинулся к ней, сорвал её и, скомкав, сунул в мешок. Другой увидел на стуле моё шёлковое платье, вытащил из кармана ножницы и тут же порезал платье на косынки. Потом они оба бросились к буфету, но мы предвидели грабёж и заранее попрятали всё ценное.
К вечеру Краснодон был переполнен немцами. В этот же день у нас поселился важный офицер. Чемоданов и сундуков у него было столько, что их некуда было ставить. Ими забили кладовую, коридор; в квартире стало тесно от них. Среди вещей были даже самовар и половая щётка. Одним словом, нашему квартиранту более подходило название большого грабителя, чем большого офицера.
С этих пор мой дом стал мне чужим. Меня только радовало одно: что нет здесь сейчас ни Олега, ни брата и что им не пришлось жить под одной крышей с врагами.
В первые же дни немцы стали вводить новые порядки. Были созданы немецкая комендатура, жандармерия, городская управа, дирекцион и биржа. По городу расклеены приказы и объявления. В каждом таком объявлении что-то запрещалось и за что-то полагался расстрел. За появление на улице после восьми часов - расстрел, за неявку на отметочный пункт - расстрел, за уклон от регистрации на бирже - расстрел.
Учёту подлежало всё - не только население, но и домашнее хозяйство, скот и даже птица, случайно уцелевшая после грабежей. Коммунисты, не успевшие эвакуироваться, комсомольцы и даже пионеры брались под особый контроль.
В короткий срок город изменил свой облик. Красавица школа имени Горького, в светлых, оборудованных классах которой ещё недавно учились дети горняков, была превращена в дирекцион No 10 так называемого "Восточного акционерного общества". В помещении районных яслей расположилась городская управа, возглавляемая фашистским наёмником, бывшим кулаком, теперешним бургомистром Стаценко. Замечательное по своей архитектуре здание клуба ИТР зачем-то начали перестраивать, и, когда наконец оно было перестроено, трудно было понять, церковь это или мечеть. Городская больница, с её бесчисленными кабинетами и палатами, была превращена в наводившее ужас на всех жителей города фашистское учреждение - гестапо. Городской парк, излюбленное место отдыха детей и взрослых жителей Краснодона, был частично вырублен и превращён в оружейный арсенал.
Я только рада была, что с нами нет родных.
Но случилось такое, чего никто не мог ожидать: 25 июля, в четыре часа дня, возвратились шестеро рабочих, а с ними Олег и мой брат с семьёй. Они доехали до Новочеркасска - дальше на восток все пути были уже отрезаны.
Невесёлой вышла моя встреча с Олегом.
Он был хмурый, почерневший от горя. На лице его уже не появлялось улыбки, он ходил из угла в угол, угнетённый и молчаливый, не знал, к чему приложить руки. То, что делалось вокруг, уже не поражало, а страшным гнётом давило душу сына.
- Мама... если бы ты знала, мама! - горячо шептал он мне. - Это же не люди, а какие-то чудовища, настоящие людоеды! Если бы ты знала, чего я только не навидался в дороге!
Далеко за полночь рассказывал Олег о страшном пути. Ураганный ливень, разразившийся над раскалённой пыльной степью, залил потоками воды дорогу, по которой бесконечной вереницей шли беженцы, утопая в оплывающей хляби и с трудом толкая застревающие повозки.
После мучительной холодной ночи, проведённой при скудных кострах, утром двинулись дальше.
У села Николаевки был первый налёт. Отбомбившись по растянувшемуся шествию, "юнкерсы" развернулись и снова пошли вдоль дороги, расстреливая на бреющем полёте группы и одиночек. Олег, прижимая маленького Валерку, спасся в хлебах, которые в тот день многих спасли от смерти.
Похоронив убитых в братской могиле, выкопанной тут же, в степи, люди шли дальше. И ещё дважды потом налетали фашистские стервятники, сея смерть и горе.
Но однажды люди не стали разбегаться, когда появились "юнкерсы": навстречу летели краснозвёздные ястребки, и завязалась горячая воздушная схватка. Люди словно ожили. Они кричали и плакали, восторженно подбрасывая в воздух шапки, когда фашистский стервятник, оставляя дымный хвост, стремительно падал вниз. Пятёрка советских ястребков не отставала до тех пор, пока фашистская эскадрилья, беспорядочно сбросив бомбы и потеряв несколько самолётов, позорно не обратилась вспять. Люди приободрились и дальше пошли уже веселее.
Но у города Шахты их настигли первые немецкие танки. Шрапнель рвалась над головами, оставляя на дороге всё новые и новые жертвы. Следом налетели мотоциклисты-автоматчики. Они метались, как бешеные собаки, обстреливая каждую рощицу, каждый кустик. Потом согнали всех в кучу, и началась "чистка". Хватали всё, что представляло какую-то ценность и что можно было увезти.