Читать интересную книгу Энн в Грингейбле - Люси Монтгомери

— Ты права, Марилла, ей не следовало брать брошь, — согласился он, уныло глядя в тарелку, где лежала свинина с горохом: похоже, как и Энн, он считал, что эта еда не подходит для человека, у которого скверно на душе. — Но она же еще совсем маленькая девочка — и такая славная девочка. Неужели тебе ее не жалко? Она так мечтала об этом пикнике.

— Ты меня удивляешь, Мэтью Кутберт! Я считаю, что она еще легко отделалась. Она будто и не понимает, как скверно поступила, — вот это меня больше всего огорчает. Если бы я видела, что она раскаивается, мне было бы легче. И ты тоже, я вижу, совсем этим не огорчен — как всегда, готов во всем ее оправдать!

— Да что там, она ведь совсем ребенок, — повторил Мэтью, которому больше ничего не приходило в голову. — И нельзя забывать, где она выросла: ее же никто не воспитывал.

— Ну так вот, теперь я ее воспитываю! — отрезала Марилла.

Мэтью умолк, но остался при своем мнении.

После обеда, который прошел в атмосфере общего уныния, Марилла вымыла посуду, покормила кур и вспомнила: когда она в понедельник вернулась с собрания и снимала свою кружевную черную шаль, то заметила в ней небольшую дырочку. «Надо пойти ее зашить», — решила она.

Шаль лежала в ящике комода. Марилла вынула ее, и тут луч солнца, пробившийся сквозь завесу дикого винограда, закрывавшего окно, высветил что-то, сверкнувшее фиолетовым блеском. Марилла ахнула и схватила аметистовую брошь, которая висела на ниточке, зацепившись за нее застежкой.

— Боже правый, — проговорила она, тупо глядя на брошь, — как это понимать? Вот же моя брошь, и вовсе она, оказывается, не утонула в пруду. Зачем же эта девочка на себя наговорила? Нет, это просто черти со мной играли. Теперь я вспомнила: когда я в понедельник сняла шаль, я на минутку положила ее на комод. Вот брошь, видно, и зацепилась. Что же теперь делать?

Сжимая в руках свою находку, Марилла поспешила к Энн. Та уже перестала плакать и с подавленным видом сидела у окна.

— Энн Ширли, — серьезно начала Марилла, — я нашла свою брошь. Она зацепилась за кружевную шаль. Но что за басню ты сочинила мне сегодня утром?

— Но ты же сказала, что не выпустишь меня, пока я не признаюсь, вот я решила признаться, чтобы пойти на пикник. Я весь вечер придумывала чистосердечное признание и повторяла его много раз, чтобы не забыть. А ты все равно не пустила меня на пикник, так что я старалась напрасно.

Марилла рассмеялась. Но она чувствовала себя виноватой.

— Энн, до чего ты только не додумаешься! Но я была не права — теперь я это вижу. Я должна была тебе поверить — ты мне еще ни разу не соврала. Но зачем же было сознаваться в том, чего ты не делала? Это тоже нехорошо. Хотя я сама тебя к этому вынудила. Так что давай договоримся — если ты простишь меня, я прощу тебя, и все у нас будет хорошо. И давай быстрее собирайся на пикник.

Энн взлетела как ракета.

— Ой, Марилла, а разве я не опоздала?

— Нет, не опоздала. Сейчас два часа. Они, наверное, только начали собираться, а чай станут пить не раньше чем через час. Умойся, причешись, надень свое клетчатое платье, а я тем временем соберу тебе пирожков и пирожных. Их у меня в доме предостаточно. Я скажу Джерри, чтобы он запряг кобылку и отвез тебя на озеро.

— О Марилла! — в восторге завизжала Энн, бросаясь к умывальнику. — Пять минут назад у меня сердце разрывалось от горя и я жалела, что родилась на свет, а сейчас у меня прямо крылья выросли!

Вечером Энн вернулась домой в состоянии неописуемого блаженства.

— Марилла, это было просто умопомрачительно! 11равда, «умопомрачительно» — замечательное слово? Я его услышала от Мери Бэлл. Все было восхитительно. Мы пили чай с вкуснейшими пирожными и булочками, а потом мистер Хармон Эндрюс катал нас по озеру — по шестеро в лодке. Знаешь, Джейн Эндрюс чуть не свалилась за борт. Она перегнулась, чтобы сорвать лилию, и мистер Эндрюс едва успел ухватить ее за пояс. А то бы она упала и, может, утонула до смерти. Жалко, что это была не я. Как романтично чуть не утонуть до смерти. Я бы всем об этом рассказала. А потом мы ели мороженое. У меня не хватает слов описать, что это такое, Марилла, это что-то не от мира сего.

Вечером Марилла рассказала Мэтью про найденную брошь.

— Должна признаться, что я ошиблась, — горько вздохнула она. — Это послужит мне уроком. Когда я сейчас вспоминаю ее «чистосердечное признание», меня смех берет, хотя я должна на нее рассердиться за ложь — ведь это действительно была ложь. Но почему-то мне эта ложь не кажется такой уж предосудительной — во всяком случае, не такой, как если бы она потеряла брошь и отпиралась. К тому же я сама вынудила ее сочинить подобное «признание». Эту девочку иногда нелегко понять. Но сердце у нее доброе, и она вырастет честным человеком. И уж одного у нее не отнимешь — с ней не соскучишься!

Глава пятнадцатая

БУРЯ В ШКОЛЬНОМ СТАКАНЕ ВОДЫ

— Какой чудесный день — упоение! — воскликнула Энн, с наслаждением вдыхая лесной воздух. — И еще большее упоение — ходить в школу по этим чудесным тропинкам!

— Правда, куда приятнее, чем по дороге — там так пыльно и жарко, — согласилась практичная Диана.

Энн и Диана действительно ходили в школу по очаровательным местам. Выходя из дому, Энн сначала шла по дорожке, которая начиналась у яблоневого сада и потом пересекала лесок. Она назвала эту дорожку Тропой Мечтаний, потому что, как Энн объяснила Марилле, здесь она могла сколько душе угодно мечтать вслух, не боясь, что ее сочтут помешанной. Возле ручья они встречались с Дианой и шли дальше по тропинке под сводом развесистых кленов, пока не доходили до маленького мостика. Тут девочки сворачивали с тропы и двигались через поле мистера Барри и мимо крошечного озерка, который они назвали Ивовым омутом. Пройдя мимо Ивового омута, они оказывались на Фиалковой поляне — маленьком зеленом островке посреди леса, принадлежавшей Эндрю Бэллу.

— Сейчас там, конечно, фиалок нет, — объясняла Марилле Энн, — но Диана говорит, что весной их там просто миллионы. Марилла, ты можешь себе представить миллионы фиалок? У меня просто дух захватывает. Вот я и назвала поляну Фиалковой. Диана говорит, что я замечательно придумываю красивые названия. Все-таки приятно, когда у тебя хоть что-нибудь хорошо получается, правда? А Березовую аллею назвала так Диана. Ей очень хотелось, и я позволила, хотя сама придумала бы что-нибудь более поэтичное. Березовая аллея — это одно из самых красивых мест на свете, Марилла.

Так думал каждый, кто туда попадал. Это была узкая тропинка, окруженная стройными молодыми березками, она тянулась вниз по холму через лес мистера Бэлла и в конце концов выходила на большую дорогу. А там девочкам оставалось только немного подняться к школе. Школа помещалась в чисто выбеленном одноэтажном здании с низкой крышей и большими окнами. В классе стояли удобные широкие парты с открывающимися крышками, на которых уже несколько поколений школьников вырезали свои имена, фамилии и прочие полезные сведения. Школа стояла в стороне от дороги, и прямо за ней виднелись пихтовая роща и ручей, куда дети утром опускали свои бутылки с молоком, чтобы оно оставалось прохладным и свежим до большой перемены.

Первого сентября Марилла проводила Энн в школу с неспокойной душой. Энн такая странная девочка. Сможет ли она поладить с другими детьми? И не будет ли непрерывно болтать на уроках?

Однако Энн вернулась вечером домой в отличном расположении духа.

— Мне понравилось в школе! — объявила она. — Правда, учитель не очень. Он все время крутит усы и строит глазки Присси Эндрюс. Она уже совсем взрослая. Ей шестнадцать лет, и она готовится поступать в следующем году в Куинс-колледж в Шарлоттауне. Тилли Боултер говорит, что учитель по уши влюблен в нее. У нее розовые щечки и волнистые русые волосы, и она их очень красиво причесывает. Она сидит за длинной партой в конце класса позади всех, а он обычно садится рядом с ней — вроде бы объясняет урок. Руби Джиллис утверждает, что один раз он написал на ее грифельной доске что-то такое, отчего она вспыхнула как маков цвет и захихикала. Руби Джиллис говорит, что, наверное, это не имело никакого отношения к урокам.

— Послушай, Энн, я не желаю выслушивать сплетни про вашего учителя, — резко оборвала ее Марилла. — Тебя не для того послали в школу, чтобы ты критиковала учителей. Твое дело учиться, и уж наверняка тебя-то он может кое-чему научить. Так что этим и занимайся. Ты хорошо себя вела на уроках?

— Хорошо, — спокойно кивнула Энн. — Это оказалось не так уж и трудно. Я села вместе с Дианой. Наша парта около окна, и из него видно Лучезарное озеро. В школе столько симпатичных девочек! Мы ужасно весело играли на перемене. Приятно, когда есть с кем поиграть. Но, конечно, больше всех я люблю Диану. Я очень отстала от других девочек моего возраста. Мне это как-то обидно. Но зато ни у кого из них нет такого богатого воображения. У нас сегодня было чтение, география, история Канады и диктант. Мистер Филлипс сказал, что я делаю ужасно много ошибок, и даже показал мой листок классу, чтобы все видели, как он его исчеркал. Это тоже было очень неприятно, Марилла, — мог бы и повежливее обращаться с девочкой, которая в первый раз пришла к нему в класс. Руби Джиллис дала мне яблоко, а Софи Слоун — хорошенькую открытку с надписью: «Можно, я провожу тебя до дома?» Завтра я должна ее вернуть. А Тилли Боултер одолжила мне на время обруч для волос. Можно, я тоже сделаю себе обруч для волос из тех бус, что валяются у нас в мансарде? Ой, Марилла, Джейн Эндрюс говорит, что она слышала, как Присси Эндрюс сказала Саре Джиллис, что у меня очень хорошенький носик. Марилла, это первый комплимент в моей жизни! Мне даже стало как-то странно. Как ты считаешь, Марилла, у меня хорошенький носик?