Их понабилась здесь такая кипа,
Что столько языков не наберут
61 Меж Савеной и Рено молвить sipa[225];
Немудрено: мы с алчностью своей
До смертного не расстаёмся хрипа".
64 Тут некий бес, среди его речей,
Стегнул его хлыстом и огрызнулся:
«Ну, сводник! Здесь не бабы, поживей!»
67 Я к моему вожатому вернулся;
Пройдя немного, мы пришли туда,
Где длинный гребень от скалы тянулся.
70 Мы на него взобрались без труда
И с этим истязуемым народом,
Направо взяв, расстались навсегда.
73 И там, где гребень нависает сводом,
Чтоб дать толпе бичуемой пройти, —
Мой вождь сказал: "Постой — и мимоходом
76 Свои глаза на этих обрати,
Которых ты ещё не видел лúца,
Пока им было с нами по пути".
79 Под древний мост спешила вереница
Второго ряда, двигаясь на нас,
Стегаемая, как и та станица.
82 И вождь, не ждав вопроса этот раз,
Сказал: "Взгляни вот на того, большого:
Ему и боль не увлажняет глаз.
85 Как полон он величества былого!
То мудрый и отважный властелин,
Ясон, руна стяжатель золотого.
88 Приплыв на Лемнос средь морских пучин,
Где женщины, отринув всё, что свято,
Предали смерти всех своих мужчин,
91 Он обманул, украсив речь богато,
Младую Гипсипилу, в свой черёд
Товарок обманувшую когда-то.
94 Её он бросил там понёсшей плод;
За это он так и бичуем злобно,
И также за Медею казнь несёт[226].
97 С ним те, кто обманул ему подобно;
Про первый ров и тех, кто стиснут в нём,
Нет нужды ведать более подробно".
100 Достигнув места, где тропа крестом
Пересекает грань второго вала,
Чтоб дальше снова выгнуться мостом,
103 Мы слышали, как в ближнем рву визжала
И рылом хрюкала толпа людей
И там себя ладонями хлестала.
106 Откосы покрывал тягучий клей
От снизу подымавшегося чада,
Несносного для глаз и для ноздрей.
109 Дно скрыто глубоко внизу, и надо,
Дабы увидеть, что такое там,
Взойти на мост, где есть простор для взгляда.
112 Туда взошли мы, и моим глазам
Предстали толпы влипших в кал зловонный[227],
Как будто взятый из отхожих ям.
115 Там был один, так густо отягчённый
Дерьмом, что вряд ли кто бы отгадал,
Мирянин это или пострижённый.
118 Он крикнул мне: "Ты что облюбовал
Меня из всех, кто вязнет в этой прели?"
И я в ответ: "Ведь я тебя встречал,
121 И кудри у тебя тогда блестели;
Я и смотрю, что тут невдалеке
Погряз Алессио Интерминелли[228]".
124 И он, себя темяша по башке:
"Сюда попал я из-за льстивой речи,
Которую носил на языке".
127 Потом мой вождь: "Нагни немного плечи, —
Промолвил мне, — и наклонись вперёд,
И ты увидишь: тут вот, недалече
130 Себя ногтями грязными скребёт
Косматая и гнусная паскуда
И то присядет, то опять вскокнёт.
133 Фаида[229] эта, жившая средь блуда,
Сказала как-то на вопрос дружка:
«Ты мной довольна?» — «Нет, ты просто чудо!»
136 Но мы наш взгляд насытили пока".
ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Круг восьмой. — Третий ров — Святокупцы1 О Симон-волхв[230], о присных сонм злосчастный,
Вы, что святыню божию, Добра
Невесту чистую, в алчбе ужасной
4 Растлили ради злата и сребра,
Теперь о вас, казнимых в третьей щели,
Звенеть трубе назначена пора!
7 Уже над новым рвом мы одолели
Горбатый мост и прямо с высоты
На середину впадины смотрели.
10 О Высший Разум, как искусен ты
Горé, и долу, и в жерле проклятом,
И сколько показуешь правоты!
13 Повсюду, и вдоль русла, и по скатам,
Я увидал неисчислимый ряд
Округлых скважин в камне сероватом.
16 Они совсем такие же на взгляд,
Как те, в моём прекрасном Сан-Джованни[231],
Где таинство крещения творят[232].
19 Я, отрока спасая от страданий,
В недавний год одну из них разбил:
И вот печать, в защиту от шептаний![233]
22 Из каждой ямы грешник шевелил
Торчащими по голени ногами,
А туловищем в камень уходил.
25 У всех огонь змеился над ступнями;
Все так брыкались, что крепчайший жгут
Порвался бы, не совладав с толчками.
28 Как если нечто маслистое жгут
И лишь поверхность пламенем задета, —
Так он от пят к ногтям скользил и тут.
31 "Учитель, — молвил я, — скажи, кто это,
Что корчится всех больше и оброс
Огнём такого пурпурного цвета?"[234]
34 И он мне: "Хочешь, чтоб тебя я снёс
Вниз, той грядой, которая положе?
Он сам тебе ответит на вопрос".
37 И я: "Что хочешь ты, мне мило тоже;
Ты знаешь всё, хотя бы я молчал;
Ты — господин, чья власть мне всех дороже".
40 Тогда мы вышли на четвёртый вал
И, влево взяв, спустились в крутоскатый
И дырами зияющий провал.
43 Меня не раньше отстранил вожатый
От ребр своих, чем подойдя к тому,
Кто так ногами плакал, в яме сжатый.
46 "Кто б ни был ты, поверженный во тьму
Вниз головой и вкопанный, как свая,
Ответь, коль можешь", — молвил я ему.
49 Так духовник стоит, исповедая
Казнимого, который вновь зовёт
Из-под земли, кончину отдаляя[235].
52 "Как, Бонифаций[236], — отозвался тот, —
Ты здесь уже, ты здесь уже так рано?
На много лет, однако, список[237] врёт.
55 Иль ты устал от роскоши и сана,
Из-за которых лучшую средь жён[238],
На муку ей, добыл стезёй обмана?"[239]
58 Я был как тот, кто словно пристыжён,
Когда ему немедля возразили,
А он не понял и стоит, смущён.
61 "Скажи ему, — промолвил мне Вергилий: —
«Нет, я не тот, не тот, кого ты ждёшь».
И я ответил так, как мне внушили.
64 Тут грешника заколотила дрожь,
И вздох его и скорбный стон раздался:
"Тогда зачем же ты меня зовёшь?
67 Когда, чтобы услышать, как я звался,
Ты одолеть решился этот скат,
Знай: я великой ризой облекался.
70 Воистину медведицей зачат,
Радея медвежатам, я так жадно
Копил добро, что сам в кошель зажат[240].
73 Там, подо мной, набилось их изрядно,
Церковных торгашей, моих предтеч,
Расселинами стиснутых нещадно.
76 И мне придётся в глубине залечь,
Сменившись тем, кого я по догадке
Сейчас назвал, ведя с тобою речь.
79 Но я здесь дольше обжигаю пятки,
И срок ему торчать вот так стремглав,
Сравнительно со мной, назначен краткий;