— Но, может, мне стоит сделать себе тату сегодня, раз уж я в ударе.
— Только скажи, и я отвезу тебя на своей колеснице.
Она смеется и делает несколько шагов.
— Спокойной ночи, Мэтт.
— Мне проводить тебя до квартиры?
— Все в порядке, не стоит, — отвечает Мия, но внутрь не заходит. Как будто ждет, когда уеду я. Осторожная. Ее осторожность только подогревает мой интерес. Хочу узнать, почему же она так отгораживается.
— Спокойной ночи, Мия.
— Еще раз спасибо. Я подумаю над твоим сайтом на выходных. Прости, раньше не получится.
Она отступает назад, ближе к двери, чем к бордюру. Внутри я вижу пост охраны. Здание выглядит хорошо, как одно из тех, которое я не могу себе позволить. Я уверен, что жить здесь довольно дорого, но это обеспечивает определенный уровень комфорта: знать, что никто не может войти внутрь здания, не оставаясь незамеченным.
Я качаю головой.
— Все в порядке. Я получу хороший результат в итоге нашей сделки. Все честно. Не надо спешки.
— Окей, тогда, что ж… — Она делает еще несколько шагов.
— Спокойной ночи. — Я улыбаюсь и завожу двигатель.
— Спокойной ночи.
Мия машет рукой, и, если не ошибаюсь, я вижу легкую улыбку на ее губах, прежде, чем она заходит в здание. Я не остаюсь дольше, чтобы выяснить это. Давлю на газ, отпускаю сцепление и выезжаю на пустую улицу.
Проехав по тому же маршруту, я добираюсь до дома уже за полночь. Но это того стоило. Я знал, что она не позволит мне подвезти ее, если нам не по пути. Но эта вынужденная поездка позволяет не думать о делах и заботах, и я благодарен за такую короткую отсрочку. Что хорошо для моего психического здоровья. Мне нужно больше времени на мотоцикле, не просто поездки из пункта А в пункт Б.
Я паркуюсь, готовый вырубиться сразу же, как только моя голова коснется подушки. Но когда поднимаю взгляд, вижу тень сидящего перед моей квартирой человека. У вселенной явно другие планы на меня. Я глушу мотор, и мой отец не спеша встает и прислоняется к перилам на третьем этаже.
С ним всегда непросто, и я готовлюсь к любому его настроению. Мои ботинки тяжело опускаются с каждым шагом, но я заставляю себя подняться к отцу. Пластырь лучше отрывать резко, а не медленно.
— Пап, — произношу я нейтральным тоном и опускаю подбородок.
Он кивает.
— Сын.
Он не шевелится и не говорит ничего. Но у меня нет времени стоять здесь и смотреть друг на друга.
— Немного поздно для визита. Чем я могу помочь?
— Я давно не видел сына. Неужели не могу просто так приехать?
Я подавляю насмешку.
— Долго ждал?
— Не очень. Пригласишь старика?
Никто из нас не желает смягчаться, и мы пристально смотрим друг другу в глаза. В воздухе зависает вопрос. Я не хочу. Я не хочу чувствовать, что должен ему, но все же… он мой отец.
— Непременно. — Вставляю ключ в замок и захожу первый, придерживая для отца дверь. Кинув вещи на пол у двери, включаю свет и прохожу в кухню. — Хочешь пить?
Отец следует за мной и прислоняется к дешевой столешнице от Формики (Компания, которая производит пластиковую мебель.). Он удивленно поднимает бровь и осматривает мою простенькую квартиру.
— У тебя есть что-нибудь хорошее?
— Только вода. — У меня нет нужды хранить дома что-то еще. Гости приходят ко мне редко. Да и будь у меня что-то крепкое, я вряд ли предложил бы ему. Я не жду, пока отец что-то скажет мне, вместо этого наполняю два стакана и ставлю один перед ним. — Твое здоровье.
Я стараюсь разрядить обстановку, но улыбка на моем лице фальшивая.
Он делает глоток. В последний раз я виделся с отцом полгода назад, и то мельком. Мы нормально не разговаривали с ним около двух лет, так что я считаю это победой. Может быть, дело в тусклом свете в моей квартире, но он заметно постарел с момента выпускного Дэнни. Он даже будто уменьшился. Стал слабее. Я никогда в своей жизни не использовал слово "слабый" для описания своего старика.
— Я разговаривал с твоим дядей сегодня.
Ага. Вот оно что.
— Да, он сказал тебе, что я работаю на него?
— Тяжелые времена? Проблемы с залом?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет.
Я не рад такой перспективе, но, что есть. Страх потерять то, что я строил с нуля, на обломках моей рухнувшей карьеры — сильная мотивация сделать все, чтобы этого не допустить. Я надеюсь, если буду придерживаться выбранного курса, моя удача снова повернется ко мне. Чувствую, что уже поворачивается.
— Я слышал другое.
Как бы мне не хотелось этого не слышать, в его голосе слышится самодовольство. Он, скорее всего, хотел бы снова увидеть, как я достигаю дна. Если только для облегчения собственной совести. Но это не случится снова. Только через мой труп.
— Я решаю проблему, пап. Не беспокойся.
Отец ставит стакан на стол и снова смотрит на меня — во взгляде гнев.
— Тебе нужны деньги, сын. Ты можешь прийти ко мне.
Я никогда не попрошу у него денег или что-либо еще. Не после всего, что произошло.
— Ты чертовски хорошо знаешь, почему я не делаю это.
— И почему же? Ты больше не дерешься. Те дни давно прошли. Не позволяй собственной гордости испортить тебе жизнь.
— Смешно слышать это от тебя.
— Ха! Вот оно. Какие громкие слова. Как тебе должно быть одиноко. Всегда на праведном пути, пока мы, простые смертные, выживаем, как можем.
— Прекрати. У меня никогда не было проблем с твоим образом жизни, пока ты не пытался втянуть меня во все это. — Злость, грусть и знакомое разочарование застилает глаза. Я пытаюсь успокоиться и не ударить его. Но не могу сдержаться полностью и говорю: — Ты закончил мою карьеру. Ты забрал у меня все, что было для меня важно. Без угрызения совести! А теперь ты хочешь помочь? Это ошибка. Убирайся из моей квартиры.
— Твоя мать слишком разбаловала тебя. Сделала тебя таким. Вбила тебе в голову мысль, что ты лучше других.
И это последняя капля. С громким стуком я ставлю стакан на стол и оказываюсь перед ним. Стою рядом, грудь к груди, хватаю его за воротник.
— Не смей говорить о ней, — произношу я, стиснув зубы.
И у него хватает порядочности не говорить больше ничего. Я вздыхаю, пытаюсь очиститься от гнева и отпускаю его, затем отступая.
Он смотрит мне в глаза и дважды кивает. Опустив подбородок, отец поворачивается и идет к двери. Он дотрагивается до металла, а затем останавливается, не повернув ручку.
— Предложение остается в силе, — бормочет отец, не оборачиваясь.
— Убирайся!
Я бью кулаком по столешнице, пустые стаканы дребезжат. Этот звук вызывает воспоминания из юности, те, которые я запрятал очень глубоко, чтобы не вспоминать. Отец приоткрывает дверь достаточно широко, чтобы выскользнуть наружу и захлопывает ее. Я жду несколько минут, успокаиваясь, но не работает. С каждой секундой мой разум все больше погружается в прошлое.
— Блять! — кричу так громко, что даже уши болят от звука.
Это полное дерьмо. Я истощен. Я готовился к тому, что спокойно посплю, а затем встану утром, и все повторится заново. Теперь не смогу очистить свой разум и уснуть. На секунду решаюсь выпить снотворное и отключиться, но тут же качаю головой, отгоняя такие мысли. Я отказываюсь делать это. Вместо этого иду в спальню, переодеваюсь в спортивную одежду, беру наушники и иду к входной двери. Если не могу спать — могу бегать.
Я бегу в такт музыке, ускоряясь. Это мое утешение. Так я прихожу к миру. Пока город спит, я выматываю себя до истощения, оставляя позади кошмары, которые грозят пошатнуть мою стабильность. С отцом всегда так. Моя ошибка в том, что я позволил ему войти. И эту ошибку я повторяю всю жизнь. Можно подумать, что спустя тридцать два года жизни я, наконец, выучу урок. Уверен, психотерапевт был бы мной доволен. Но я этого никогда не узнаю. Достаточно того, что мысли о походе к доктору появляются у меня в голове. Ни за что на свете не поделюсь своими бедами с другим человеком.
Когда я возвращаюсь в квартиру, уже два часа ночи. До открытия зала всего несколько часов. Не хочу терять время и сразу же иду в душ. Мое тело поддается навязанной ему усталости, и я засыпаю в тот же момент, когда голова касается подушки.