Лет через сто никто об этом и не вспомнит.
Но пока этот срок еще не наступил, пока он у времени в проекте. Роберт, если б мог подслушать его мысли, непременно заметил бы, что надо бороться с преступлениями и пресекать их, вместо того чтобы думать о том, чего еще на свете нет.
На сей раз Джим первый прервал молчание:
– Вы что-нибудь нашли?
Роберт мотнул головой.
– Пока нет. Эксперты работают, но я по их лицам вижу, что ничего стоящего ждать не приходится. К тому же ты малость наследил на месте преступления. – Взмахом руки он пресек оправдания Джима. – Нет, я тебя не упрекаю. Я бы сделал то же самое. А сам ты не заметил тут ничего странного?
Джим слегка скривил губы.
– Все и ничего. Да у меня и времени не было замечать. Одно скажу: пес был явно чем-то напуган.
Роберт беззвучно шевелил губами, как будто вписывая информацию в умственный блокнот.
– Почему, как думаешь?
Словно поняв, что разговор о нем, Немой Джо приподнял морду и положил ее Джиму на колени, а светло-карие глаза возвел к небу, как бы прося у него милости и защиты. Джим тихонько потрепал его по макушке.
– Понятия не имею. Только в комиксах «Марвел»[8] индейцы умеют говорить с животными.
– Ты раньше видел этого пса?
– Нет.
– И он так сразу к тебе проникся?
Пока они беседовали, доктор Дейв Ломбарди, проводив машину с телом, повернулся и направился к ним. Джим был знаком с ним: когда летал на вертолете, раз в год в обязательном порядке приходил к нему на осмотр, чтобы подтвердить права. Он знал, что Дейв страстный лошадник и при его доме, к западу от Флагстаффа, в Камино-де-лос-Вьентос, есть конюшня. Высокий, сухопарый человек с уверенной походкой – таким был и остался Дейв, и по внешности, и по одежде типичный житель Аризоны. Сейчас на нем были сапоги, джинсы и джинсовая куртка, – вероятно, уже садился на одного из своих великолепных жеребцов, когда его вызвали.
Озадаченный присутствием Джима, Дейв обратился к Роберту:
– Я могу говорить?
– Само собой. Джим видел все, что можно было увидеть. Говори.
– Лично я ничего подобного еще не видел.
– В каком смысле?
– Все кости, включая череп, переломаны, как будто его положили под пресс или еще под какую машину сверхъестественной мощности.
– А что, переломать кости одну за другой убийца не мог?
Эксперт был весьма осторожен в выражениях, Роберт же изъяснялся без обиняков. Он считал, что есть такие умельцы.
– Чем, интересно?
– Да мало ли… Ломом, к примеру.
Ломбарди покачал головой.
– Исключено. Тогда на теле были бы следы ударов. Даже если на него набросились после смерти, следы все равно должны были остаться.
Роберт тем не менее задал вопрос, ответ на который был ему заранее известен:
– Быть может, это как-то связано с изысканиями Калеба?
– Ты про оборудование в лаборатории? Да нет, у него никаких признаков поражения электрическим током.
– А приблизительное время смерти можешь назвать?
– Думаю, сутки плюс-минус полчаса. – Ломбарди некоторое время задумчиво смотрел в землю, как будто не был уверен в уместности того, что собирался произнести. – Если не ошибаюсь, труп находился в лаборатории, запертой изнутри, и никаких признаков взлома не обнаружено.
– Вот именно.
Медик криво усмехнулся, отчего в уголке рта обозначилась морщинка.
– Не знаю, вдохновит ли тебя это, но тебе попался хрестоматийный случай из детективной литературы.
– В смысле?
– Тайна запертой комнаты. Человек убит в комнате, запертой изнутри, без следов взлома. Едва ли не каждый мастер детектива отдал этому дань.
– Разница лишь в том, что я не пишу романов и этот случай не выдумка.
– К сожалению, иной раз действительность может переплюнуть самый смелый вымысел и задает нам весьма каверзные задачки. Я со своей стороны могу тебе признаться, что впервые с таким нетерпением жду вскрытия.
Все трое озадаченно молчали, как всегда бывает перед лицом чего-то неведомого. Потом Дейв Ломбарди отправился выяснять прискорбные подробности, и Роберт с Джимом вновь остались вдвоем. Джим недоумевал, почему Роберт позволил постороннему выслушать соображения эксперта. Насколько ему было известно, полиция не любит разглашать тайны следствия. Он так и не нашел ответа, когда детектив, должно быть покончив с официальной частью, вновь превратился в старого друга.
– Как тебе живется вдали от родных мест?
Джим прекрасно понимал, на что он намекает. Многие тут уверены, что Джим вышел в большие люди. Одно то, что он перебрался в Нью-Йорк, в коллективном воображении было синонимом успеха. Роберт ничего не знал о Линкольне Раундтри, об Эмили и о том, что в Нью-Йорке, какую бы машину ты ни водил, она спустя месяц становится ничем не лучше всех остальных. Жизнь повсюду состоит лишь из костюмов и декораций.
Он кивнул на последний отблеск солнца над горами.
– Да как всем. От восхода до заката.
Тут Роберт повернул голову и поморщился.
– Счастье было недолгим. Прибыла пресса.
Джим, напротив, обрадовался этому отвлекающему моменту, что позволило ему ничего не добавлять к своей реплике. На подъездной аллее появилась внушительная машина, высветив фарами яркую дорожку среди деревьев. Ее остановили у полицейского заграждения, состоящего из двух поставленных нос к носу фургонов. Однако вышедший из машины человек без труда протиснулся меж полицейских и, невзирая на протесты, направился прямо к ним.
Джим разглядел, что это женщина, высокая, стройная, одетая так, будто собиралась совершить конную прогулку с Дейвом Ломбарди. Джим внимательно рассматривал ее по мере приближения. Длинная медно-рыжая грива волос в свете фар казалась почти огненной, и все четче прорисовывались тонкие черты лица. Джиму не надо было дожидаться, когда она подойдет вплотную: он узнал ее, едва она выбралась из машины и двинулась по дорожке к дому. Она шла к нему легкой звенящей походкой, пожалуй, так умеют ходить только воспоминания.
Звали ее Эйприл Томпсон, и некогда она была его женщиной. Однажды, летней ночью, когда они лежали под звездами в кузове фургона Ричарда Теначи, забравшись в потрепанный спальный мешок, Эйприл жарким от возбуждения шепотом сказала ему, что любит. Джим не забыл той ночи, тех звезд и тех слов. Какое-то время ему даже казалось, что за нее и за то мгновение он готов отдать свою свободу. Но он таков, каков есть, – как тогда, так и теперь. Вскоре его вновь позвало небо, и он, по своему обыкновению, отвернулся в тот момент, когда был больше всего ей нужен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});