— Не бойся.
Она хотела объяснить, что не их боится, а за них, что к ней нельзя прикасаться — морна, но Странник только улыбался, качал головой и продолжал втирать мазь, а у нее не было сил помешать ему. Потом они повернули ее на живот, сняли остатки платья и осторожно натерли ее мазью с ног до головы. Потом завернули в то мягкое, на чем она лежала — присмотревшись, девочка поняла, что это плащ. Тогда подошел высокий Странник, протянул им долбленку с узким горлышком. Эту долбленку поднесли к ее губам, и она глотнула темную жидкость — ледяную и обжигающую одновременно. Ее заставили выпить несколько глотков, потом немного посовещались на своем языке, и Странник, лечивший ее, сел в седло и принял ее, закутанную, на руки. Остальные тоже вскочили на коней. Она только успела подумать, что от тряски боль непременно проснется, как мелькнули, сливаясь, сосновые стволы и она провалилась в мягкую темноту…
Пять разведчиков-Странников случайно наткнулись на эту девочку. остановившись на краткий отдых на лесной поляне, заметили клочок ткани, торчащий из палой листвы. И нашли ее. Обычно, если кто-то из местных, оказавшийся на их пути, нуждался в помощи, его не бросали равнодушно. Помогали — и исчезали, чтобы он не знал, кто помог. Но эту девочку нельзя было оставить здесь, ее раны требовали долгого ухода. И она еще говорила о морне… Они не боялись морны. Но, заражена девочка или нет, оставить ее на чье-либо попечение в ближайшем поселке, как они хотели вначале, нельзя было. Морна… И к тому же, хоть они и не признались друг другу в этом, их тронуло то, как этот ребенок пытался отказаться от их помощи, чтобы не заразить их. Она ведь не знала, что морна для них неопасна…
Странники решили разделиться. Трое, во главе со старшим, отправились в дальнейший путь по диким землям, а двое, братья Сигрен и Сиверн, повезли девочку к Побережью.
Скалы? Или города?.. Солнце встает над морем, юное, как в первый день творения. И от прикосновения его скалы — или города? — вспыхивают по краям жарким юным блеском. Отступает, тает туман, обнажая то, что ночь скрыла, — стремительное падение в высоту стрельчатых башен, оплетенных в подножии ажурными изгибами арок и галерей, и белоснежный камень, из которого они сложены, тоже вспыхивает алым жаром изнутри, точно огромное сердце ожило, потеплело, забилось… Скалы? Нет, города.
Сюда на рассвете братья Сигрен и Сиверн привезли Сиэль. Такое имя, легко и серебряно звучавшее, дали они ей по обычаю Странников, ибо прежнее свое имя она забыла, и ничьи усилия не могли возродить его. Это была последняя потеря из тех, что остались за ее спиной на пути к Морю.
Сиэль окрепла за эти дни, привыкла к Странникам, и ни звучные их голоса, ни нездешние лица не пугали и не удивляли ее больше. Братья вначале везли ее в «колыбели» — плаще, растянутом меж коней, потом по очереди сажали к себе на седло. Сиэль, не видевшая в своей жизни ничего, кроме хижины, поселка и окружавшего его леса, была потрясена тем, сколь огромен мир, и эта огромность мягко стирала из ее памяти все страшные воспоминания. И лишь когда вспыхнули под рассветным солнцем серебряные стрелы башен и Сигрен, не в силах сдержать волнения, приподнявшись в стременах, радостно воскликнул: "Сеалл!", память о прошлом болью вошла в сердце Сиэль, чтобы навсегда остаться там. Но имени своего она так и не вспомнила.
СИРИН. РОК.
С тех пор, как серебряный всадник растаял в полдневном мареве, изменилось многое. Ушла из Дома Исцеления Странница, поселившись в Башне Вождей — главной из башен, окружавших площадь Совета. У Башни денно и нощно стояла стража, приезжали верховые, вожди уходили на стены и внешние валы и возвращались усталые, запорошенные меловой пылью… И во всей этой круговерти мне лишь дважды удалось ее увидеть, серебряной искрой промелькнула Странница в толпе — и исчезла.
Дом Исцеления опустел — кто вернулся на укрепления, кто долечивался дома. Танис чуть ли не каждый день водила лекарок за травами, целые вороха трав лежали в Общем зале, мы разбирали их, связывали в пучки, и сильный горький запах до одурения кружил голову. Каждый день в Дом Исцеления сносили женщины сувои тонкого отбеленного полотна для повязок. Они же мыли полы, перетряхивали постели, протирали запыленные окна. Сиделки и лекарки помогали им, когда было время. Работала и я вместе со всеми, но однообразие этой работы приводило меня в уныние. Как будто я ни на что больше не была годна! Где-то вершились важные дела, верховые спешили с вестями, оглашая улицы стуком копыт, из кузен доносился непрерывный, тяжелый лязг; возы, груженные камнем, один за другим подъезжали к стенам — Ратанга готовилась к бою, но все это будто текло мимо Дома Исцеления, не задевая его. И оттого мне было плохо. А, может быть, еще и оттого, что отряд Крылатых ушел куда-то, и Вентнор уехал… И однажды вечером мне стало так тяжело, что я не выдержала.
Площадь перед Башней Вождей была тихая-тихая, опускались сумерки, и только где-то в вышине золотело небо. Стражники похаживали перед полуоткрытыми дверьми. Робко, уже раскаиваясь, я подошла к ним.
— Мне нужна Хранительница.
Страж помоложе, кудрявый, как лешак, блеснул зубами:
— А крыло Птицы тебе не нужно? Или молодик с неба?
Тот, что постарше и поосанистей, глянул с укоризной:
— Нельзя нам с тобой беседовать, милая девушка.
— Ну, хоть главного позовите! — взмолилась я. — Очень нужно.
— Недосуг Хранительнице, — так же строго продолжал он. — Сама посуди, что будет, ежели каждый встречный начнет к ней рваться?
— Охоча какая — вынь да положь!
Я поняла, что стражники в пустоте площади не прочь поразговаривать, только мне от этого легче не стало.
И тут судьба смилостивилась надо мной. На широкое крыльцо Башни вышли, беседуя, Странница и какой-то человек.
— Не торопись и не медли, — услышала я ее отчетливый, чуть усталый голос. — В Вельде остановишься… Ну и… светлый путь!
Он кивнул и скользнул в сумрак, а я — бросилась к ней. Стражники выставили копья.
— Эгле! — воскликнула Странница. — Что ты тут делаешь?
— Ох, и настырная! — проворчал старший будто даже с уважением.
— Я к тебе! А меня не пускают…
Странница обняла меня за плечи, увела в темноту Башни. Я с трудом понимала, где мы идем, только мелькали стражи в пересечениях коридоров да чередовались мерцающие походни в стенных гнездах.
Кивнув последнему стражу, в серой куртке с гербом Ратанги и с коротким копьем, она распахнула дверь.
Сквозь большое, с частой оконницей окно вплывал в покой неяркий свет. Проступали из теней стол с высокой незажженной светильней, узкая, застланная холстиной кровать, низкий ларь-лава. На распятой по стене волчьей шкуре висел в ножнах знакомый мне меч, такая же шкура лежала на каменном полу. И это все? Так живет Хранительница Ратанги? Мне стало отчего-то обидно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});