Жена не транспортабельна, а за сына боюсь. Насколько известно, он является твоим другом?
— Да, является, — хмыкнула, вспомнив их за тем еще занятием в моем душе. — А что они сами? Может, не захотят?
— Еще как хотят, только стесняются тебя спросить, да и отца твоего боятся.
— Ну, да, — подумала я, мой папа не признает нетрадиционную ориентацию. — Пусть подойдут ко мне и мы переговорим.
Он сжал мои руки.
— Спасибо.
— Да пока не за что, — пожала я плечами.
0н ушел, а я осталась стоять и прикидывать, как будем размещаться в той машине. Как будто слышала, что может и десять взять с собой. А груз? И еще ребенок и кот с собакой. Итого уже получается восемь.
— Что ж, — вздохнула я, — в тесноте да не в обиде. И эти прихвостни пригодятся. Все же мужики. Ну, по крайней мере, один из них точно.
Они подошли, когда я им сама позвонила. На лицах само смирение. Ах, мой милый Августин…!
— Значит так, милые мои, папка все рассказал и я вас беру. Только сейчас вы идите со мной. Мне нужна рабсила.
Они закивали и, подталкивая друг друга, спустились к машине. Через полчаса мы заваливали в багажник две коробки с красными крестами, оранжевый чемоданчик работника скорой и мешок еще с чем-то. Потом подъехали к квартире Людмилы, и ребята снесли две большие сумки с вещами. Она закрыла квартиру и перекрестила свою дверь. Спустилась в машину и, вздыхая, тихо что-то бормотала под нос. Наверно молилась.
Ребят подвезла к дому, приказав быть готовыми в любой момент и много вещей не брать, только необходимое, направила машину домой. Эйтан помог оттащить всё в квартиру, и теперь гостиная напоминала небольшой склад. Поужинав, разбрелись по своим комнатам.
Я сидела на кровати и держала на коленях подушку, ту, на которой спал Симеон. Я не переставал ему звонить и все также «абонент недоступен». Позвонила отцу и рассказала про Людмилу и девочку соседку. Отец одобрил их кандидатуры, врач нужен их маленькой коммуне.
* * *
Уже прошла почти неделя, как я пыталась дозвониться до Симеона. Тоска съедала сердце и если бы не мои заботы о тех, кто сейчас спал в других комнатах и кто еще ожидал, то я бы отчаялась вовсе. Конечно, уехала бы к своим, но там было бы просто невыносимо.
— Боже, пошли мне хоть какую-то весточку о нем! — взмолилась я и, уткнувшись в подушку с его запахом, разревелась.
Дни летели с бешеной скоростью. Уже на улицах стало страшно находиться после восьми, а не только после десяти. И вновь я читала сообщения горсовета о сокращении дня и увеличении комендантского часа с восьми вечера. Рано утром, проезжая по улицам, видела картину, как из фильмов-катастроф, только это были улицы моего города, только это происходило здесь и сейчас: разбитые витрины, разграбленные магазины, кругом мусор, который уже мочил холодный осенний дождь. Хмурое небо добавляло в копилку безнадеги еще и свои «прелести» в виде тяжелых дождевых туч, сквозь которые уже давно не пробивалось солнце.
В квартире было зябко, и мы включили обогреватели. Слава Богу, еще работало электричество, но еще не топили. И будут ли неизвестно. Скоро середина осени и после Покрова может лечь даже снег. Надо думать о выезде, да и отец торопит. А я по-прежнему все вызваниваю и тяну время. Сердце подсказывает, что он должен объявиться, что просто обязан это сделать. Для нас обоих.
Сегодня ночью слышались звуки выстрелов. Ну, не фейерверки же! Очень даже похоже. Вначале, не обратила внимание, потом прислушалась и ахнула, вспомнив, что по улицам уже ездили бронетранспортеры военных патрулей. И еще частые звуки сирен скорой или пожарных. Где-то что-то даже горело. Хаос! Полный абзац!
И что теперь делать? Мои уже сидят на вещах и вопросительные их взгляды мне не нравятся. Осуждают или боятся? Меня или моей нерешительности? И то и другое отвратительно. И все это, Симеон, и мысли только о нем.
Я зарылась в подушку. Вдруг раздается звонок. Уже далеко за полночь. Кто же может быть? Мазнула по плоскости.
— Да, — чуть прохрипела. — Слушаю.
— Надежда? — услышала мужской голос.
— Да, я, — сердце чуть не выскочило, но потом вспомнила, что это голос моего бывшего мужа.
— Что тебе, Виктор?
— Прости, что звоню так поздно, но прошу тебя помочь и это срочно.
Слышу рядом какие-то отрывистые команды, потом звук сирены, какие-то крики.
— Говори, Виктор, что случилось и где ты?
— Надюша, — его голос срывался и был слабым, почти истеричным. — Меня забрали на улице. Я вроде заражен и упал на улице. Меня подобрали и везут в ту зону, о чем ты говорила.
Да, я рассказывала горожанам о зоне изоляции зараженных. Если кто сам чувствует или кого-то увидел, смело звонить по такому номеру и за ним приедут тут же. И еще они подбирали упавших на улице.
— Да, понимаю, и мне жаль.
— Надя, моя жена умерла, я изолирован, мне дали телефон только из-за того, что в квартире осталась наша дочка. Она очень мала и не выживет одна. Прошу тебя, вывези ее и возьми с собой. Она не заражена и даже нет никаких признаков. Умоляю и клянусь, что и Там, буду молиться за тебя. Мне не к кому обратиться. Осталась только ты. Очень надеюсь на твое доброе сердце. Спаси мою девочку!
И он заплакал. Мои руки затряслись, и я, проглотив комок в горле, прохрипела:
— Успокойся, Виктор, я обязательно заберу ее. Вот прямо сейчас и поеду. Увезу к своим в село. Ты знаешь, где это. Если все получится, и ты здоров, пробирайся туда.
— Спасибо, — его уже было еле слышно, и он отключился.
Я сидела замерев, всё еще осмысливая произошедшее. Опомнившись, принялась быстро одеваться.
— Так, надо ехать в свою бывшую квартиру. Срочно. Ключи от нее еще есть. Только на улице же патруль? Что же делать? Тут недалеко, — уже строила путь, — попробую задворками.
Вышла из комнаты и наткнулась на удивленное лицо Людмилы.
— Ты это куда собралась? — зашипела она.
— Виктор заражен, его подобрали на улице. Марита умерла и Танюшка осталась одна в квартире. Надо срочно забрать. Я поеду, а ты тут сдерживай народ. Поняла.
Та ахнула и схватила меня за рукав куртки.
— Никуда ты не поедешь одна! — повысила голос. — Жди меня. Я оденусь и поеду с тобой. Ишь, чего придумала! Джеймс Бонд несчастный! Одна! Жди или сейчас всех разбужу!
— Ладно-ладно, — зашипела на нее. — Не ори. Собирайся быстрее. Поможешь, ежели что.
И пока ее ждала,