но взгляд его стал мутным, а движения раскоординированными. Кончаловский выглядел получше, и в принципе, мог помочь другу добраться до дома. Я так его и спросил, на что получил утвердительный ответ.
— Свои деньги оставьте, ещё пригодятся, а за ужин я заплачу, — сказал я, доставая кошелёк и отыскивая взглядом официанта Жору.
— Нет, нет, — замотал головой Тарковский. — Я не позволю…
— Андрюша, так будет лучше. А этому молодому человеку мы долг вернём. Я сейчас запишу номер его телефона… Евгений, как с тобой созвониться? — перешёл ан «ты» Кончаловский.
— Да не стоит…
— Нет, напиши свой номер!
Пришлось второй раз за вечер использовать салфетку вместо бумаги. Тут как раз Жора нарисовался. Выяснилось, что режиссёры поужинали на 17 рублей 40 копеек. Я дал официанту двадцать, включая чаевые.
— Обязательно верну, — пообещал Кончаловский.
— Я верну! — заявил покачнувшийся Тарковский.
Я же придержал донельзя довольного чаевыми официанта:
— Жора. Такси можно как-то организовать для товарищей?
— Без проблем, — улыбнулся тот.
Через пять минут Тарковский с Кончаловским усаживались на заднее сиденье бежевой «Волги». Андрей Арсеньевич на прощанье лез целоваться, но я пресёк эти поползновения. Затем поймал такси для себя, договорившись с водителем, чтобы подкинул меня в «Домодедово». Заплатил ему даже за обратную дорогу, а сам переночевал в зале ожидания. В 6.50 садился на рейс до «Кольцово», а ровно в 10.00 был дома. Душ, поздний завтрак или ранний обед — это как посмотреть — после чего звонок Мешавкину с отчётом о проделанной работе.
— То есть ждём звонка, — констатировал главред «Уральского следопыта». — Честно говоря, не ожидал от тебя такой прыти. Молодец, Женя! Если Стругацкие согласятся опубликовать у нас свою повесть… Да мы сразу прогремим на весь Союз!
— Надеюсь, их решение будет положительным. А пока предлагаю уже сейчас начать готовить материал для первого номера. И если вы не против, я готов принять в этом самое непосредственное участие.
— Хочешь присоединиться к редколлегии на внештатных началах? Отбирать рукописи для первого номера?
— Почему бы и нет? Или вы сомневаетесь в моём художественном вкусе?
— Хм, не то чтобы сомневаюсь… Ладно, завтра подходи, я дам тебе несколько рассказов и одну повесть. Недели тебе хватит их прочитать, я думаю, а потом выскажешь своё мнение.
Так вот и пришлось мне отсматривать повести и рассказы как начинающих, так и уже публиковавшихся в периодике и даже книжных сборниках авторов. На это я угробил первый вечер, решив начать с рассказов, и признаюсь, несколько из них произвели на меня самое благотворное впечатление. Я их отложил в отдельную папку. Пришлось даже интимом пожертвовать, тем более что Полина после репетиции и сама выглядела достаточно уставшей.
Следующим утром по пути в институт я решил сделать небольшой крюк, навестив новую студию, узнать, как там всё обустроилось. И обнаружил возле здания милицейскую машину. Внутри меня что-то неприятно ёкнуло. Я невольно обратил внимание на одно из окон, в котором отсутствовали стёкла. Млять, что ж они до сих пор решётки-то не поставили! Уже неделя, наверное, прошла, как мерки снимали.
Я двинулся ко входу, в этот момент дверь распахнулась, и навстречу мне вышел кинолог с овчаркой. Я посторонился, пропуская их мимо. Судя по виду как кинолога, так и овчарки, они свою работу уже сделали.
Войдя внутрь, в коридоре я буквально нос к носу столкнулся… с Ельциным. Тот выглядел донельзя расстроенным, аж посерел с лица.
— Что случилось, Борис Николаевич?
— А, это ты, Женя… Беда у нас, всю аппаратуру вынесли.
— Кто? — спросил я, тут же сообразив, насколько глупо звучит мой вопрос.
— Если бы мы знали!
— Как это случилось? В окно пролезли?
— Пойдём на свежий воздух выйдем. Сейчас бы папироску выкурить, да бросил ещё в юности… У тебя нет случайно?
— Откуда, я и не курил никогда.
— Ну и правильно! Короче говоря, в 8 утра заведующий пришёл — а стёкол нет, и дверь только прикрыта. И сторож внутри связанный мычит, с кляпом во рту. По башке его оприходовали, хорошо, не прибили. Так вот со слов сторожа, ночью, примерно в половине первого, он из своей каптёрки услышал, как кто-то ходит в соседнем помещении. И нет чтобы позвонить на пульт дежурному, решил сам посмотреть, что там такое. Вышел, прихватив пугач — заряженный холостыми патронами револьвер. Успел разглядеть две фигуры в темноте, тут, говорит, его и оглушили. Очнулся уже связанным в своей каптёрке, только и слышал, как аппаратуру выносили. Выносили через дверь, открыли изнутри. А влезли, получается, в окно. Рамы двойные, так они умудрились как-то стёкла вынуть, аккуратно внутри у стенки поставить, сейчас криминалисты отпечатки пытаются с них снять. Ну и следы от протекторов смотрели, но тут по грязи понамешалось всего… Вывозили, скорее всего, на машине, не на себе же корячили, там под тонну украдено. Хорошо, не прибили старика, хотя шишка приличная, мне говорили, «скорая» его отвезла в 3-ю больницу, она сегодня дежурная. Такие вот пироги.
— А сам сторож не мог оказаться соучастником? — пришла мне в голову неожиданная мысль.
— Да ты что?! — отодвинулся от меня Ельцин, но в следующее мгновение задумался. — Нет, в принципе, всякое может быть… Хотя на бандита он совсем не похож. Не думаю, что Пётр Семёныч причастен, но следователю намекну и на такой вариант.
— Да-а, — вздохнул я, — как же так вышло… Думаете, найдут ворюг?
— Может, и найдут, на всех постах ГАИ по области да боюсь, к тому времени аппаратура тю-тю. Продадут её оптом или в розницу. Эх, столько денег вбухали и всё коту под хвост!
Весь день, пока торчал в политехе, голова была забита только одним — как вернуть украденное? Я ни разу не мент, не сыщик, у меня связи только в криминальном мире. Кое какие… А что, может, и правда, попросить помочь Прокурора? Когда-то он меня уже выручил, и в тот раз мы расстались если не друзьями, то хорошими знакомыми.
Понимая, что на счету не то что день, а каждый час, я сразу же по возвращении из политеха набрал знакомый номер. И вновь на том конце провода ответил тот же женский голос. Я назвал себя и сказал, что мне нужно встретиться с Прокурором. А уже полтора часа спустя я входил в знакомый мне барак. На втором этаже маячил уже другой «вахтенный». Я представился, сказал, к кому, после чего тот заглянул в комнату, доложил обо мне и посторонился, пропуская внутрь.
На этот раз Прокурор был один. Он курил, перед ним на столе стоял стакан с крепко заваренным чаем, тёмно-коричневого цвета, и