грубом отношении к человеку, о несчастных случаях, войне, он тотчас же затыкал уши, заявляя, что не может слышать о таких ужасах, часто пускал слезу и покидал общество. Теперь он внимательно слушал брата и временами останавливал его.
— Нет, милый, мне неясно, по чему ты определяешь, что революция теперь пошла, как ты выразился, на убыль?
Капитан, улыбаясь, пожал широкими, сильными плечами.
— О, в этом нет сомнения! Да, революция теперь стала совсем иной, она не имеет уже того яростного характера, какой у нее был полгода тому назад. Вообще пожар долгим не бывает, он гаснет. Это во-первых, а во-вторых, наши успехи на всех фронтах… Сейчас мы окружили революцию кольцом четырнадцати государств. Мы начали сжимать это кольцо вокруг всей России, то есть вокруг Советов, — быстро поправился капитан. — Сам можешь представить, что может быть с революцией.
Брат облегченно вздохнул, повернулся к иконе, проговорил:
— Господи, помоги нам…
3
В этот же вечер Цыценко взялся наводить порядки в своем хозяйстве. Капитан горел желанием больше узнать о настроении крестьян в деревнях и батраков в имении. Он вызвал к себе прапорщика Кабашкина, бывшего полицейского пристава. Этот офицер с командой в двадцать солдат охранял имение и одновременно наблюдал за деревнями и был для крестьян как бы представителем утверждавшейся власти белых.
От прапорщика Цыценко получил информацию о настроении крестьян, почти такую же, какую дал ему и брат: дух у них красный, они и не думают признавать никакой власти, кроме Советов, которых с нетерпением ждут. Прапорщик только добавил, что в деревнях появились подпольные большевистские листовки, призывающие крестьян на борьбу за власть Советов и что крестьяне укоряют себя в том, что они допустили ошибку, не добив своих помещиков в начале революции, когда отбирали у них землю.
— Гм! — зло ухмыльнулся капитан и, облизав губы, в раздумье прибавил: — Теперь мы им дадим земли. Я ее распашу на них… Они у меня вместо скотины будут ходить в ярме. Я вразумлю их теперь, чья земля…
— Да, господин капитан, теперь поскорее надо придавить их к земле, а то, видите ли, покоренные, а еще грозятся!
— Ничего, они скоро поймут свое истинное назначение на земле… На что они жалуются?
— Жалуются, что малое жалованье, харчи плохие… Вот уже три дня, как отказались от кандера…
— Бифштексов хотят, мерзавцы! Хорошо, я им отпущу бифштексов! — и лицо капитана побледнело. Он, не сводя с Кабашкина глаз, спросил: — А что вам известно насчет грабежа?
— Грабежа? — переспросил Кабашкин с каким-то вдруг замешательством. — Это вы по поводу ограбления кладовой?
— Да.
— У меня нет никакого сомнения… это их дело! — взволнованно проговорил Кабашкин. Он как-то вдруг потупился, как будто хотел избежать взгляда Цыценко, но тут же встрепенулся и, озираясь вокруг, продолжал: — Я, господин капитан, все свое умение пустил здесь в ход, чтобы раскрыть эту шайку. Я ведь имею практику полицейской службы…. Божий дар отыскивать корни зла…
— Но пока не отыскали?
— Осмелюсь вам доложить, что я вполне уже выявил тот корень, от которого идет здесь все зло.
— Да где же этот корень?
Многословие и медлительность прапорщика бесили Цыценко.
Кабашкин наконец сообщил, что корнем зла является не кто иной, как их машинист-механик, старик Коляев.
Услышав это, капитан выпрямился и с недоверием взглянул на круглое лицо прапорщика.
— Странно… — заговорил как бы сам с собой. — Вот уже сколько лет он у нас… и всегда казался порядочным. Брат уважает его и гордится им. Строгий, грамотный и умный человек, и на хорошем жалованье… И вдруг… А вы твердо уверены в этом?
Кабашкин пристукнул каблучками и изучающе скользнул по капитану своими черненькими, странно замигавшими глазками, — казалось, он был пойман врасплох.
— Не беспокойтесь, господин капитан, — сказал он. — Я установил, что этот старик проводит у батраков целые вечера, чего раньше он не делал, как изволили мне высказать ваш брат Александр Александрович. Мне еще известно, что он зарезал одного своего телка и половину отдал этим… товарищам. А мне было отказано в продаже трех фунтов этого мяса. Здесь уже играла роль классовость… Известно, что он недавно был в деревне и мужикам на свадьбе читал какую-то политическую книжку. И, к вашему вниманию, господин капитан, книжицу-то эту он сунул себе в карман, и я полагаю, что он читает ее потихонечку и здесь, вашим батракам.
— Читает мужикам политическую книжку?! — удивленно проговорил капитан, меняясь в лице.
— Да-а-с!
Капитан поблагодарил прапорщика и отпустил его.
Кабашкин был несказанно счастлив, что наконец освободился. Он быстро прибежал к себе, залпом выпил бутылку десертного вина, заливая тяжелый осадок на душе, оставшийся после беседы с Цыценко. Однако Кабашкин был доволен собой, что показал капитану, как он честно служит своей власти и им, помещикам.
— Я недаром получаю от тебя деньги и недаром, барбос ты этакий, ем твой хлеб. Берегу вас, стерегу ваше богатство! Э-э, — смеясь, бормотал Кабашкин, — меня не проведешь… Нет уж, я умею показать свою работу. На копейку сделаю, а на рубль покажу, и ты, медведь, поверишь… Я, Кабашкин, царский полицейский, ученый по всем статьям. И тебя охмурить — тьфу! А что, я вам… в убыток, что ли? Вот какие обширные земли вернули… А я бедный офицер, да и в чине старом, нижайшем… Да за деньги я черту буду служить — все равно, кому продавать душу. Нет, я не пьян… погодите, я еще вам покажу! Я знаю, что мне надо делать!
4
Поздно вечером, когда в имении все погрузилось в сон, Цыценко, прапорщик Кабашкин, старший рабочий Лизогуб и восемь человек солдат, вооруженные винтовками и фонарями, ворвались в длинный и низенький барак, в котором жили батраки.
Грязные, обросшие люди сползали с низких нар и, отталкиваемые солдатскими сапогами и прикладами к стенке, сбились в одну кучу, оторопело поглядывая один на другого.
Солдаты быстро перевернули все бедные лохмотья, разбросали солому, пошарили под лавками и полатями, но ничего не нашли, за исключением двух больших костей от окороков.
Эта находка и явилась для Цыценко вещественным доказательством грабежа. Сначала он хотел наказать всех сразу, но какая-то сила остановила его от такого намерения. Он решил отыскать инициаторов грабежа и расправиться с ними в назидание остальным.
Цыценко подошел к столпившимся батракам и злобно скомандовал:
— Зачинщики! Главари! Пять шагов вперед, шагом марш!
Батраки молчали и исподлобья с недоумением поглядывали на рассвирепевшего капитана.
— А! Стало быть, все грабили кладовую?
— Не трогали мы, барин, вашей кладовой… Зачем это нам — руки свои марать? — отозвался один старый