следом за Хлоп-Хлопом вышли в коридор и снова попали в суматоху.
Суматоха осложнялась ещё и тем, что к арене тянулся коридор из железных прутьев.
И как уж там случилось, никто потом толком и понять не мог.
А произошло примерно вот что и как.
Зазевавшись и ища взглядом Хлоп-Хлопа, который убежал вперёд, Виктор шагнул в железный коридор.
Не заметил этого.
И продолжал шагать дальше.
Лёлишна смотрела по сторонам и шла, казалось, совсем рядом — их с Виктором разделяла только решётка.
В это время рабочие подкатили к железному коридору клетку.
Подняли дверцу.
И лев по знакомой дороге побежал на арену.
Только тут сообразив, что произошло, Лёлишна завизжала.
Хлоп-Хлоп пронзительно заверещал.
Виктор резко обернулся и замер, раскинув руки, будто намеревался не пускать зверя на манеж.
Лев остановился.
Рыкнул.
Тут подоспели рабочие, вооружённые шестами с железными наконечниками, преградили ими льву дорогу и пытались заставить его повернуть обратно.
Мальчик не шевелился.
Это озадачило зверя.
Если бы Виктор повернулся к нему спиной и побежал, лев бы стрелой бросился на него и…
Но мальчик не двигался.
И льву стало ясно: маленький человек его не боится.
— Витя, Витя, Витя… — шептала Лёлишна.
Взбешённый ударами, лев раскрыл пасть и зарычал так, что Лёлишна закрыла лицо руками.
Подбодрив себя рёвом, лев двинулся к Виктору.
Удары железными наконечниками только злили зверя, но не могли остановить.
Лев стал пригибаться, готовясь к прыжку.
Виктор не двигался.
— Цезарь, назад!
Это в железный коридор вбежал Эдуард Иванович.
Лев получил удар бичом, второй, третий…
И бросился на дрессировщика.
Тот разрядил пистолет прямо ему в морду.
И закрыл собою мальчика.
В обезумевшего льва направили струю из шланга.
Он бросился назад, в клетку.
Опустилась дверца.
Эдуард Иванович обнял Виктора и глухо проговорил:
— Молодец, мальчик, молодец…
Репетицию, конечно, отложили: надо было выждать, пока успокоятся звери, поднявшие страшный рёв.
Виктор старался улыбнуться, но улыбка получалась слабой, жалкой даже.
На плече Эдуарда Ивановича оказался Хлоп-Хлоп. Он гладил хозяину волосы и возмущённо попискивал.
«Я им задам! — словно бы говорил он. — Они ещё у меня узнают! Не волнуйся, я рядом с тобой и не дам тебя в обиду».
А Лёлишна заплакала.
— Я так испугалась, я так испугалась, — сквозь слёзы бормотала она. — Меня до сих пор всю трясёт.
Виктор молчал.
Вот на этом — конец первого отделения нашей программы.
Сейчас объявляется
АНТРАКТ
на несколько страниц, во время которого состоится более подробное знакомство уважаемых читателей с личностью по прозвищу Головёшка
Горшков, тот самый милиционер, который считал цирк пустой забавой, на время гастролей шапито был к нему прикреплён для дежурства.
И хотя в милиции дисциплина строгая и возражать начальству нельзя, Горшков сказал:
— Уж это не работа, товарищ капитан, а наказание.
— Правильно, Горшков, рассуждаешь, — ответил капитан, — для тебя это наказание. За то, что цирка не понимаешь. Постарайся понять, пока там будешь дежурить.
— Есть постараться понять, товарищ капитан! — грустно сказал Горшков. — Разрешите идти?
И пришёл в цирк, и сразу встретился с Григорием Васильевичем.
— Вы же говорили, что ноги вашей здесь не будет? — сказал фокусник.
— Говорил, — мрачно согласился милиционер. — Не по своей я воле здесь. По долгу службы. А как насчёт Головёшки?
— Какой головёшки?
— Того самого Головёшки, — объяснил Горшков, — у которого совести мало, а руки золотые. Мозговая система работает не очень, а парень хороший. Очень мне хочется вас с ним познакомить. На предмет его исправления. Может, приохотите его к фокусам-покусам. И у него кой-чему научитесь.
— Прошу вас, — обиженно сказал Григорий Васильевич, — не приставать ко мне со всякими головёшками. Надоело. Лучше верните мне мой портсигар.
— Какой портсигар?!
— Мой. Который вы себе в карман засунули. Вон в тот.
Горшков сунул руку в карман своих брюк, вытащил портсигар, проговорил восхищённо:
— Чисто работаете. Но берегите свой портсигар. Головёшка вам докажет, на что он способен. Только не обижаться.
— А я покажу вам с вашим Головёшкой, как я умею работать. Только не обижаться.
— Договорились.
Головёшку милиционер разыскал в кассовом зале панорамного кинотеатра.
Маленький, худой, в старой ковбойке с продранными локтями, в штанах чуть не до подмышек, в огромных ботинках с загнутыми кверху носками, Головёшка скалил зубы да посвистывал.
Увидев Горшкова, он улыбнулся ему, как самому дорогому другу, и приветствовал:
— Здравия желаем вам, товарищ дядя Горшков!
— Какой я тебе товарищ? — сердито отозвался милиционер. — Чего здесь делаешь?
— А они чего здесь делают? — Головёшка показал на очереди у билетных касс.
— Они культурно расти пришли, — объяснил Горшков. — Купят билеты, кино посмотрят, умнее станут, образованнее. Ты давал слово, что больше не будешь грязными делами заниматься?
— Моё слово — каменная стена, това… гражданин милиционер дядя Горшков. И я тоже пришёл культурно расти.
— А деньги на билет у тебя имеются?
— Пока нет.
— Значит, опять по карманам?
— Никак нет. На жалость бью и высокую сознательность. Подхожу к тётеньке, выпрашиваю несколько копеечек. Глядишь, пошёл культурно подрасти.
— Беда мне с тобой, — грустно сказал Горшков. — У матери как здоровье?
— Обычно.
— Ну ладно. Сделаем ещё одну попытку в человека тебя превратить. Попрошайничать тоже не положено. Пойдём-ка.
Головёшка покорно двинулся следом.
Они пересекли улицу, вошли в городской сад и присели на спрятавшуюся в кустах скамейку.
— Ты, главное, пойми, — начал Горшков, — включи свою мозговую систему на полную мощность. Вникай в каждое моё слово, и каждое моё слово постарайся понять. А если не поймёшь, так и заяви, не прикидывайся, будто понял. Вот слушай.
И Горшков рассказал о фокуснике Григории Васильевиче, который, по его твёрдому убеждению, мог заинтересовать непутёвого мальчишку, увлечь его так, что Головёшка и думать забудет о своём карманном ремесле.
— Ты вникни, — убеждал Горшков, — навыки у вас вроде бы одинаковые. Только ты народу вред и горе приносишь своими навыками, а он — вроде бы пользу. Во всяком случае, вреда нет. Законом разрешается. Понравится ему твоя работа, он тебя в обучение возьмёт. Артистом будешь. А это всё-таки, как ни крути, лучше, чем