— Точно тебе говорю…
— Смотри-ка, она уже втюрилась! — расхохоталась Ангела.
— Да вы что! — возмутилась Вероника. — Я же замужем!
— Ага! Вот кого это не трогает совершенно.
— Он только подойдет так сзади, обнимет — уже трусы отжимать можно! Ха-ха-ха…
— Фу! Какие гадости вы говорите! Ну как не стыдно! — Вероника действительно была вне себя. Какие-то две курицы испортили ей так мило начавшийся день. Она еще раз бросила взгляд на фиалки, покоившиеся в стакане. Да, ей действительно никогда бы не пришло в голову изменить мужу. Институт семьи и брака был настолько очевиден и непреложен для Вероники, что сама мысль о том, что можно с кем-то совершать то же, что с законным супругом, казалось, ей просто не приходила в голову. Да и гауптман интендантской службы Лутц был значительно старше и особенно не баловал свою супругу различными «глупостями».
— Слушайте, а откуда вы все это знаете? — возмутилась Вероника. — Он же здесь, дай бог, второй день, ну третий…
— Ангела работала в Вильгельмсхафене. Она тебе много чего порасскажет.
— Он что, приставал к тебе?
— Слава богу, нет… но ты что, не видишь по нему? От него ж за версту просто пышет самцом. Как излучение, что ли…
— Так приставал или нет?
— Ко мне нет, а вот девчонки говорили в Вильгельмсхафене.
— Понятно. Одна баба сказала…
* * *
— Ишь, моду взяли… — добродушно ворчал Рёстлер, тасуя пропагандистские открытки, как карточную колоду. — Морока с вами, дорогие друзья! Все в звезды подались… Книжки пишут, фотокарточки с автографами девкам раздают. Не флот, а какой-то балаган прям-таки… Голливуд, UFA…
— Так это ж вроде как для пользы дела… — попытался возразить Ройтер.
— То-то что дела… а не всякого баловства… — проворчал Рёстлер. — Написали бы и вы чего-нибудь, господин лейтенант? А то девкам в уши дуть — невелика доблесть.
— Да я писатель никудышный… — начал было оправдываться Ройтер.
— Все мужики в мире делятся на три категории, — продолжал, как бы не слушая его, Рёстлер, — алкоголики, бабники и игроки. Ты сам-то кто будешь?
— Да бабник скорее…
— Вот! В этом-то и дело… А иерархия среди этих типов такова, что выше всех стоит игрок! Жизнь — игра! Великое приключение — или ничто! И игрок в ней побеждает!
— А, по-моему, игра ради игры бессмысленна?
— Как раз игра ради игры — это и есть квинтэссенция этого процесса. Высшая степень мастерства!
— А разве не для того мы все сражаемся, чтобы оберечь наши семьи? Чтобы обеспечить будущее детям? И в этом, по-моему, у женщины очевидная роль. По-моему, нельзя любить родину и не любить женщину.
— Так-то оно так… — Рёстлер прищурился. — Но это взгляд, так сказать, обывателя. Середнячка. Ты-то больше, чем простой середняк. Ты-то в фюреры метишь!
— Я? В фюреры? Никогда не метил…
— Да ладно, мне-то врать тебе смысла нет. Ты хочешь стать фюрером. Да тут все хотят. Даже старый тупой Лутц!
(А это еще кто такой?)
— Но я тебе могу сказать. Забудь! Тебя никто не возьмет даже гаулейтером города больше 20 000 жителей. Почему? Да потому, что на тебя ничего нет! Досье тоню-ю-юсенькое! Курам на смех! Досье должно быть во! — он показал пальцами толстую пачку. — Во! — показал еще больше. — А так, ну кому ты нужен, раз на тебя компромата нет?.. В море, жаба! В море!
Ройтер слушал его и не возражал. Его всегда поражала изворотливость логики этого странного человека. Он ведь был не просто умен! Это бы еще ладно, он, казалось, умел читать мысли, предугадывать вопросы людей. Он был как учитель, преподающий увлекательный урок. Урок смысловых перевертышей, урок другого взгляда на мир. Очень неожиданного, но, похоже, очень близкого к пониманию истинных механизмов, которые этим миром правят.
— Знаешь, что про тебя сказал фюрер? — вдруг перевел стрелку Рёстлер.
Ого! Фюрер про меня еще что-то сказал! Он меня запомнил! Гордость переполняла Ройтера.
— Он сказал одну-единственную фразу… «Упертый молодой человек!» Можно считать, ты ему понравился.
Да… Двусмысленная фраза… хотя ничего такого уж «упертого» Ройтер не делал. С дрогой стороны, услышать такое от человека, имя которого стало синонимом понятия «воля», — это многое значит.
Глава 10
ПОРТРЕТ АНГЕЛА
Любить и погибнуть: это сочетание — вечно.
Воля к любви означает готовность к смерти.
Ницше Ф.
В цеху было невероятно шумно. Совсем рядом врезались в тело покореженной лодки огромные фрезы, разбрызгивая фонтаны искр и издавая трудно переносимое визжание. Вовсю работали компрессоры, подавая воздух к клепальным аппаратам.
По палубе протянулись змеи шлангов подачи ацетилена и кислорода, пахло соляром и металлической окалиной.
Их посчитали такими же сумасшедшими, как и Прина, который заявил, что предпочел бы двум неделям отпуска хорошие учения на Балтике, когда офицеры Ройтера решили остаться в базе и принять участие в подготовке лодки к новому походу. Решение офицеров поддержала почти вся команда. Лишь несколько матросов и боцманов позволили себе оторваться от коллектива, но у них были особые основания, вернее, основания, которые Ройтер счел особыми. Сам же командир наравне с ремонтниками участвовал в форсировании дизелей, установке и проверке нового оборудования, особенно усовершенствованного радара. Все понимали — техническое состояние лодки — это то, от чего зависят их жизни, а жить хотелось всем. В один из таких дней цех посетило существо, которое, очевидно, диссонировало со всем, что находилось в этом странном месте, называемом «бункер». Недавно состоялась серьезная воздушная атака британцев на Брест. ПВО была на высоте. Особенно ПВО линкоров «Шарнхорст» и «Гнейзенау», но несколько бомб упало поблизости от лодок. Папа немедленно распорядился начать строительство бетонных укрытий. Строили их хоть и французские рабочие, но с такой прытью, что позавидовали бы строители автобанов. На последних доках еще заливали бетоном крышу, а здесь уже кипела работа. Вероника в своем белом платье в окружении перепачканных мазутом рабочих, развороченных металлоконструкций и «адского» пламени газовых горелок выглядела каким-то мотыльком на куче навоза.
— Командир, — подмигнул Ройтеру Деген. — Эсминец на атакующем курсе!
И хитро осклабился, кивнув в сторону Вероники. Она проходила по пирсу, у которого была пришвартована «семерка» Ройтера, и что-то выспрашивала у рабочих. Они жестами показывали в сторону лодки.
«Интересно… что бы ее сюда могло принести, — подумал Хельмут. — Наверное, что-то действительно важное, иначе… да как вообще ее пропустили сюда?»
Появление необычного существа произвело столь ошеломляющее впечатление, что все подводники, которые находились в этот момент на палубе, вдруг как бы оцепенели. Только командир сохранял способность как-то анализировать ситуацию и на всякий случай вытирал руки ветошью. Оцепенение было столь глубоким, что Зинке опустил вниз соплом горелку, практически уткнув ее в поясницу Дегену. И, естественно, первое, что услышал мотылек, поравнявшись с рубкой, — отборный мат-перемат в адрес Хайнца.
Ройтер дико сверкнул на них глазами и перепрыгнул на пирс.
— Здравствуйте, — как будто не заметив неловкости, улыбнулась Вероника. — А я вас ищу повсюду.
— Да? — удивился Ройтер. — Что-то случилось?
— Наверное, да, — неуверенно проговорила Вероника и достала из большой кожаной папки с надписью Für den Bericht старинную желтую страницу газеты, — посмотрите, что я нашла…
Вероника протянула ему потрепанный артефакт.
— Что это? — недоуменно спросил Ройтер.
На мостике продолжалась потасовка, у Дегена чуть было не загорелся комбинезон, поэтому Ройтер посчитал приличным отвести даму подальше. Ребята уж как-нибудь сами справятся.
— Простите моих балбесов, мы тут в море совсем одичали, прекрасные дамы сюда захаживают редко…
— Я ваших морских терминов не разумею — кажется, так в подобной ситуации сказала принцесса Софья Августа Фредерика, когда инспектировала флот.
— Софья Августа? — ах да, русская королева. Так что у вас это такое? — Ройтер пытался вглядеться в текст, но было довольно темно, да и текст был на непонятном ему языке.
— Это номер газеты «Московские ведомости» — там про «Титаник»…
— Да? Спасибо, вы очень добры, — улыбнулся Ройтер. Он не ожидал, что девушка проявит такой интерес к его увлечению.
Он разыскал заметку. Небольшая такая заметочка в разделе «Происшествия».
— Спасибо, на русском у меня еще ничего про «Титаник» нет.
— Да тут дело не в том, — тактично возвращала его к сути вопроса Вероника, — посмотрите на дату…
— 13 апреля 1912 года… Не понял… 13 апреля?