Читать интересную книгу Анатомия одного развода - Эрве Базен

– Подвожу итог, – сказал Гранса. – Имущество, нажитое семьей, в момент раздела должно оцениваться по максимальной стоимости. Мадам Ребюсто оставлена в доме до конца процедуры; она не может возражать против продажи имущества.

Мэтр эффектно выделялся на фоне стеллажей, заполненных толстыми книгами по вопросам права. Впрочем, так же выделяется аптекарь на фоне своих колб. И врач-психоаналитик на краю дивана... Что касается дивана, то таковой стоял в углу комнаты – он предназначался для ночевок внука. Луи с ехидным любопытством задавал себе вопрос: не шалит ли порой Гранса на этом диване с какой-нибудь клиенткой, решившей заплатить ему натурой?

– Мы с тобой проявили терпение. Хотя на твои сбережения был наложен арест, мы сдержались и не ответили контрмерами оскорбительного характера. А вот сейчас надо бы выяснить, можем мы провести раздел имущества полюбовно или нет. Как бы то ни было, раз есть недвижимое имущество, тут не обойтись без описи, произведенной нотариусом. Но чтобы задержаться в доме подольше, Алина может не идти на соглашение, добиваться экспертизы, снова подать в суд, который будет решать... Судебные расходы плюс долги окажутся такими большими, что от дома вам останется из каждых трех кирпичей – один. Лере постарается вести дело благоразумно, но на днях он мне признался: На мою клиентку разумные доводы перестают действовать.

Еще один процесс, еще один приговор. Луи чувствовал, как в нем нарастает враждебность: он уже просто не выносил этого хитрющего кота. А тот вкрадчиво продолжал:

– Я предлагаю тебе назначить опись в пятницу, восьмого числа – эта дата подходит нотариусу. Хочу тебе дать совет... Женщины обычно яростно оспаривают столовое серебро, белье, миксер, стиральную машину, кушетку – все, что украшает их жалкую жизнь. О денежном эквиваленте они думают меньше. Я полагаю, что твоя новая жена не так уж держится за все эти вещички старой супруги. Будь сговорчив! Но не слишком. Только чтобы добиться своего. Лист с описью станет длиннее. Алина будет считать, что ты у нее в руках. Она с легким сердцем согласится подписать документ, не засвидетельствованный у нотариуса. Но когда будет продан дом и проведено изъятие, ты вознаградишь себя.

Совет с противным душком – позиция Гранса стала более жесткой. Он сам это пояснил:

– Согласись, до сих пор я проявлял сдержанность по отношению к мадам Ребюсто. У нее четверо детей, она моя родственница по браку с тобой. Но теперь твердость необходима. Ты знаешь, что она мне звонила?

– Когда? – проронил Луи.

– Позавчера. Чтобы сообщить о твоих гнусных поступках. Чтобы защитить детей от твоей алчности. А когда я сказал ей, что адвокат не имеет црава вести прямые переговоры с противником, она меня просто-напросто обругала.

– Есть у нас и другие проблемы, – сказал Луи. – Ты знаешь, я добился, чтоб дети были у меня на пасху, в доме моих родителей на улице Вано. Алина туда без конца звонила, вызывала тетю Ирму. Ты не можешь себе представить, чего только она ей не наговорила! Тетя до того извелась, что перестала снимать трубку. Но она дважды заметила, как Алина бродит по улице, поджидая, когда выйдет Агата. Надо сказать, Агата просто невыносима! Все ходила, вздыхала со скучающим видом и с нетерпением подсчитывала, сколько ей тут осталось быть, вечно грызлась с Розой из-за пустяков, нашептывала что-то Леону, который хочет угодить всем на свете, но, на мой взгляд, больше сочувствует матери, ибо дома царит как паша.

Гранса покачивал головой: такая у него была вежливая манера проявлять сочуствие к мелким неприятностям. А сам, не теряя времени, пробегал глазами страницы досье, раскрытого на столе.

– И с тех пор как дети вернулись к себе домой, все началось снова, – жаловался Луи. – Агата под любыми предлогами уклоняется от встреч со мной. Леон делает то же самое, но я не настаивал, зная, что он готовится к экзаменам. Однако он срезался, и теперь его мамаша утверждает, что по моей вине. Роза бунтует против попыток подкупить ее, отдалить от меня. Ги остался на второй год – оказывается, опять виноват я, хотя он живет у нее. Ну и бездельник же этот парень! Спорит с Алиной! Удирает ко мне! Я не говорю, что Алина мучит его. Но у мальчишки нет выбора: если ты любишь отца, стало быть, не любишь маму. Она или душит его поцелуями, или лупит чем попало.

– Кто тебе это сказал? – спрашивает Гранса, внезапно проявляя внимание.

– Он сам.

– Роза это подтверждает?

– Роза никогда не обмолвится о том, что происходит у них дома.

– Не доверяй! – говорит Гранса. – Ребенок, который жалуется на одного из родителей, чтобы лучше выглядеть в глазах другого, – это часто случается. Но если она снова будет бить его, предупреди меня: я составлю акт. А пока повторяю то, что уже как-то говорил тебе: ни жалоб, ни требований до окончания раздела имущества. А потом посмотрим, как нам быть. У тебя больше ничего нет?

Он встал, показывая, что беседа окончена.

– Я подыскал себе домишко в Ножане, – сказал Луи. – К концу месяца туда перееду. А двадцать пятого я женюсь.

– Привет кузине, – откликнулся по привычке Гранса.

8 июля 1966

Она очень плохо спала: ворочалась, нервничала, едва начавшаяся дрема сменялась кошмаром, она то и дело тянула руку вправо, как бы желая убедиться еще раз в том, что кровать пуста. Там простыня так и осталась холодной. Это обычное место мужей – правая сторона, левой рукой они обнимают, а правую оставляют свободной. Судебные решения не властны над ночными снами, которые бесконечно сменяются. Называет ли Луи во сне другое имя? Осознает ли он, ворочаясь, что щека его уже не покоится меж плечом и грудью, на золотой ладанке, которую некогда подолгу жевали молочные зубки и которую Алина продолжала носить, как носит солдат жетон с регистрационным номером?

Она встала с ощущением, что «волосы, как проволока, впились ей в голову» – так Алина обычно говорила о мигрени; быстро проглотила две таблетки аспирина, за ними еще две, но не смогла преодолеть сверлящей головной боли, к которой присоединилась судорога в ноге. И все же Алина поднялась, хромая на онемевшую ногу, поцеловала проснувшихся детей, накормила их, проследила за тем, чтобы все четверо, отправляясь з гости к Фиу, привели себя в порядок, чтобы застегнули пуговицы, вычистили туфли, взяли с собой носовые платки, усадила их в машину Жинетты, заехавшей за ними в десять часов, да еще успела сунуть ей в багажник какой-то чемодан, сказав на ходу: Вот то, о чем я тебе говорила. Не в силах проглотить кусок, упорно думая о том, что нельзя ронять своей репутации, она наскоро расставляла по местам мебель, протирала ее в поясках ничтожной пылинки, когда через нарочно распахнутые двери, вроде как на мельницу – открыть – значит принять, – к ней вторгся кто-то и уже из коридора, громко топая ногами, вопросил:

– Здесь есть кто-нибудь? Прошу выйти!

– Вы что, пришли грабить меня? – выходя к нему навстречу, любезно осведомилась Алина. Долговязый светловолосый молодой человек с трепещущими за стеклами очков ресницами слегка опешил. Если взять за образец внешность нотариуса из Шазе, весьма решительного с фермерами и угодливо сгибающегося перед маркизом, следовало сделать вывод, что респектабельность обязывает всех нотариусов быть седыми и толстыми. Алина была исполнена недоверия к незнакомым людям; к тому же она многое не поняла из того, что посоветовал ей адвокат Лере, поэтому все ей казались только врагами.

– Извините, – поклонившись, сказал пришелец, – мне приходится выполнять неприятное поручение. Мсье Давермель еще не пришел? А мы точно условились: в два часа.

– А вы знаете моего мужа, мьсе адвокат? – спросила, насупившись, Алина.

– Пока еще не имею чести. – И скромно добавил:

– Позволю себе уточнить: я не мэтр Верме, а его первый помощник.

Очевидно, патрон не беспокоил себя по столь незначительным делам. Помощник, который, несмотря на маленькое жалованье, привык говорить о крупных суммах и носом чуял, богат ли клиент, небрежным взглядом окинул комнату. Этим мебельным гарнитуром тикового дерева фирмы «Мобиляр», который семья купила с двадцатипроцентной скидкой, предоставляемой служащим этого учреждения, и выплачивала его стоимость путем бесконечных вычетов из жалованья, Алина немало гордилась. Как и своими портьерами. Как и ковром во всю комнату. Еще вчера упавшая на ковер сигарета повергла бы ее в транс, а завтра от всего этого уже ничего не останется. Ей стало нечем дышать. Церемония «примирения», тянувшаяся много месяцев, была большим испытанием; но тогда все происходило между адвокатами, поверенными, судебными чиновниками, судьями где-то в отдаленном вихре длившейся в суде процедуры, и Алина видела только бумаги. Раздел же имущества превращал судебное решение в осязаемую реальность, становился мукой, похоронами.

Сжав зубы, с раздувшимися от волнения ноздрями, она опустилась в кресло напротив клерка, уже деловито сосредоточенного, но начинавшего нетерпеливо и нервно постукивать ногой по полу. Оценка и опись имущества – всегда дело тяжелое, даже если оно обходится без воплей, слез и брани. Эта дамочка не первой молодости совсем не плохо была тут устроена, зря она выбрасывает из дому гульнувшего муженька. Мэтр Верме всегда говорит: Если у вас сгорит полдома, страховая компания вам возместит убыток. При разводе вы потеряете немного больше, но тут уж остаетесь без страховки. Так что и это доступно только богачам.