— Меня посылают комсоргом в среднюю школу, — сказала Рута. — В ту самую, где я училась. Многие учителя прежние, только директор новый. Айя собирается взять меня к себе вторым секретарем, но мне хочется испробовать свои силы на самостоятельной работе. И потом, правда, Ояр, школа сейчас очень серьезный участок. Многие начали учиться в годы оккупации, — какие вредные влияния испытали они за это время… Здесь тоже воевать придется — и очень упорно. А какое это благородное дело — воспитывать настоящую советскую молодежь!
— Испробовать силы на самостоятельной работе… — улыбнулся Ояр. — Мы с тобой одними словами разговариваем сегодня.
— И ты тоже так? — Рута радостно посмотрела ему в глаза.
— На «Новую коммуну» директором посылают… Почти тысяча рабочих, производственная программа — десять миллионов рублей. Но — трудно! Два цеха совершенно разрушены, в одном не осталось никаких станков. Интересная ведь работа?
— Даю голову на отсечение — через полгода цеха будут работать, а годовая программа будет выполнена к седьмому ноября.
— Ну, право… почему ты так рассуждаешь?
— Потому что ЦК партии посылает тебя туда директором. И уж если ты захочешь чего добиться — обязательно добьешься.
— Товарищ Залите, меня смущает такая оценка. Не всегда мне удавалось это…
— Например?
Ояр долго глядел в глаза Руте, затем, будто собравшись с силами, тяжело вздохнул и сказал:
— Сколько лет думал я о том, что ты будешь моей женой, а вот до сих пор не мог этого добиться. Почему? Потому что я разиня.
Рута покраснела.
— Как так разиня?
— Один раз я прозевал тебя, дождался того, что какой-то Чунда утащил тебя из-под носа. Если продолжать в том же духе, это может повториться снова.
— Этого не случится.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что теперь ты не прозеваешь, и второй раз утащить меня — пользуюсь твоим выражением — не удастся. Ты действительно думаешь, что я могу быть такой легкомысленной и… потерять тебя? Тебя, Ояр… За одни эти слова тебя следовало бы отколотить, но что поделаешь, у меня слишком мягкое сердце.
— У тебя, Рута, хорошее сердце. Если бы мы были не в столовой, я бы прижался головой к твоей груди, чтобы послушать, как оно бьется…
Через две недели они поженились. И опять все старые друзья собрались вместе в квартире Ояра и Руты. Петер Спаре и Аустра праздновали в этот день точно такое же событие и захотели было устроить общий «свадебный бал» у себя, но инициатива принадлежала Ояру, и им пришлось уступить.
Были здесь Мара с Жубуром; он только что демобилизовался и уже начал работать управляющим одного треста. Были и Айя с Юрисом Рубенисом, который в ближайшее время должен был направиться со своими разведчиками в один из уездов, очистить леса от бандитов.
— Последнее слово в этой войне досталось произнести мне, — с гордостью повторял он.
Пришел и подполковник Аугуст Закис. Он собирался вскоре ехать в Москву, в Военную академию. Аустра работала в городском исполкоме и осенью думала вместе с мужем поступить в университет.
Но самым почетным гостем был здесь председатель волостного исполкома Индрик Закис.
3
Дойдя до знакомого дома на улице Пярну, Имант Селис остановился и с любопытством огляделся. Пока он шел по городу, его поношенный, собранный с бору да с сосенки костюм привлекал внимание всех прохожих. Но Имант не замечал ни сочувственных, ни насмешливых взглядов — сейчас его ничуть не интересовало, какое впечатление производит он на незнакомых людей.
Он был одет в трофейный немецкий френч и домотканные суконные брюки — подарок Лавизы Биргель; на ногах были порыжелые сапоги с короткими голенищами, а головного убора вовсе не было, так как старую помятую кепку Имант закинул в канаву, не доезжая Тукума. И все-таки приятно было смотреть на этого высокого, очень загорелого юношу, с волнистыми, сильно отросшими волосами.
Вот, пожалуй, взгляд его, острый, наблюдательный и хмуроватый, показывал, что юноше этому рано довелось узнать жизнь во всей ее серьезности.
До войны Имант прожил на этой улице всего несколько месяцев и не успел завести знакомства среди мальчишек. Да и они за это время выросли и стали другими.
«Вон то окно — наше… Если бы мама была дома…» — подумал Имант. Но нет, ни одно лицо не показалось в окнах; большому каменному дому не было до него дела.
Имант расправил плечи. Не мальчик, а солдат возвращается домой! Привет вам, знакомые и незнакомые!
Он прошел в ворота, пересек двор, поднялся на третий этаж и, не задумываясь, постучал в свою дверь. Она приоткрылась, и в щели показалось одутловатое лицо немолодого мужчины. Сердито и подозрительно глядел он на Иманта.
— Что угодно? Вы ко мне?
— Нет, к себе… Я здесь раньше жил… Хочу вот посмотреть свою квартиру.
— Ошибаетесь. Это моя квартира, и я здесь живу три года.
— Вы меня не поняли, — добродушно объяснил Имант. — Я здесь раньше жил, до двадцать второго июня сорок первого года, а моя мать и после этого несколько месяцев прожила…
— Ах, тогда ясно. Вы — из эвакуации?
— Нет, с войны.
— Вон как получилось… — Одутловатое лицо нервно передернулось. — Но только вашей семьи здесь больше нет. Дворник, может быть, знает, где они. Я сам ничего не знаю, ничего не могу сказать.
— Вы мне только разрешите войти, посмотреть комнаты, — попросил Имант. — Ведь это-то можно?
— Пожалуйста, если вам угодно. — Мужчина открыл дверь шире и отступил в сторону, дав Иманту дорогу. — Я сомневаюсь, найдете ли вы здесь что-нибудь интересное. Позвольте узнать, с кем имею честь.
— Мое имя Имант Селис…
— Очень, очень приятно, молодой человек. А я — Антон Фрей, бухгалтер управления городского транспорта. До войны жил в Московском районе, а в сорок втором году оккупанты приказали переселиться сюда, потому что там устроили гетто. Что мне было делать?
Где-то жить надо…
Он почти оправдывался, он просительно заглядывал Иманту в глаза.
— Я вас ни в чем не виню. Здесь хватит места и для меня и для вас.
Конечно, хватит. Неужели два латыша не поймут друг друга? Да, так вы были на фронте?
— Нет, в партизанах.
— Чудесно. Так сказать — борец за свободу. Тогда, конечно, вам нечего беспокоиться. Городской совет даст вам лучшую квартиру. Таким, как вы, — вне очереди.
Имант медленно переходил из комнаты в комнату. Нигде он не нашел следов прежней жизни, только вешалка в передней осталась старая. У бухгалтера управления городского транспорта мебель была получше и поновее, чем у прачки Анны Селис. Дорожки, занавески, посуда на полках в кухне — все было незнакомое.
— Когда я сюда въехал, квартира была совершенно пустая, — рассказывал Фрей. — Немцы все вывезли. Возможно, дворник знает, куда делись вещи — он здесь служил еще до войны.
На том месте, где раньше был простой, закапанный чернилами стол Иманта и Ингриды, стояла зеленая плюшевая кушетка, а вся стена над нею была увешана фотографиями киноактеров и вырезанными из журналов картинками.
— Это комната моей сестры, — объяснил Антон Фрей. — Она в кино контролершей работает. Если захотите, может без билета провести. Вот это ее фотография. Я холостяк, она тоже еще не замужем.
Он засмеялся мелким, угодливым смешком.
Имант не стал здесь больше задерживаться. Антон Фрей проводил его до лестницы с таким подчеркнутым вниманием, будто тот был хозяином города.
— Товарищ Селис, позвольте спросить: могу я быть уверенным, что мне не надо искать другую квартиру? — спросил он, выйдя на площадку. — Знаете, неприятно жить как на колесах. Я знаю, что по закону вы имеете право потребовать квартиру обратно.
— Для меня она все равно велика, живите, пожалуйста.
— Большое спасибо! — повторял Антон Фрей, кланяясь вслед Иманту, пока тот сходил по лестнице.
Имант постучался в дверь дворницкой. Маленького мужчину с рыжеватой бородкой, который открыл ему, он хорошо помнил.
— Ну, в чем дело? — грубо спросил дворник. — Чего вам надо? В этом доме свободных квартир нет.
— У меня к вам дело, товарищ Свикул. Мое имя Имант Селис. До войны я жил в этом доме с матерью и сестрой. Может быть, помните?
Дворник испуганно-недоумевающе посмотрел на Иманта, потом торопливо схватил его руку и стал с силой трясти.
— Вспоминаю, вспоминаю… Так вы уцелели, значит! Такое счастье! Ах, сколько бед на ваше семейство… ах, эти немецкие кровожадные псы только и знали, что губить людей. У вас такая красивенькая, приветливая сестричка была… ужас, что эти немцы делали с невинными людьми. Заходите, заходите ко мне. Я вам расскажу, как все случилось.
Он ввел Иманта в кухню и пригласил сесть. Дверь в комнату плотно прихлопнул и все время оглядывался на нее, будто чего-то опасаясь.