буду я. Он будет носить такую прическу, какую сочтет нужной. А пока, Борис, иди переоденься. Я привезла тебе спортивный костюм. Он у тебя в комнате.
— И то верно. Пора демобилизоваться. Сначала откинулся, потом демобилизуюсь. Бурная жизнь.
— Откуда ты откинулся? — не поняла Елена.
— Из мест заключения, — пояснил знакомый с тюремным жаргоном майор Кубик.
45. Пьер Лабузи молчит
Перед ужином все собрались на веранде.
— В это время года у нас очень красивые закаты. — мечтательно протянула Ада.
— «Гаснет луч пурпурного заката, синевой опутаны цветы», — вполголоса пропел Борис.
Ада оживилась:
— Борис, ты поёшь?
— Увы, нет. Во французской комедии «Любовь и две девы» я должен был играть молодого человека по имени Пьер Лабузи. Там одна из дев берет арфу и говорит: «Спойте нам, Пьер». Дальше в тексте было написано: «Пьер Лабузи поёт басом». Послушав меня на первой репетиции, режиссер внес в текст правку: «Пьер Лабузи поёт звонким тенором», а после третьей репетиции написал: «Пьер Лабузи молчит».
При слове «бас» Григорий вспомнил о пристрастии Дины к оперным басам и хитро улыбнулся:
— У вас в городе есть оперный театр?
— Есть.
— И басы есть?
— А как же! У нашего баса был роман с балериной. Когда до его жены дошли слухи, та его предупредила: «Поймаю с этой доской, отрежу…» Это грозило крупными неприятностями, потому как у мужчин, которых кастрируют, меняется голос, становится тонким-тонким. Представляете, на сцене появляется Борис Годунов, этакий детина с бородой, и начинает визжать бабьим голосом: «Достиг я высшей власти, достиг я высшей власти…»
Вбежала Лимона. На её лице был написан ужас:
— Там…Там…
— Что там? — спросил Григорий.
— Там художник. Он лежит там внизу. Мертвый.
— Это уже не Оскар Уайльд, — со знанием темы произнёс Борис. — Это Шекспир.
Часть третья
Новые времена, старые нравы
14. Пятиэтажка без лифта
46. Август девяноста первого
Начались допросы, поиск вещественных доказательств; словом, всё, что подробно описывается в детективах.
В первую очередь допросили Аду и Лимону. К утру их отпустили под подписку о невыезде.
— А мы никуда и не собираемся, — ответила за себя и за Лимону Ада.
Министершу, Григория и Дину допрашивали недолго, и они быстро уехали.
На вопрос, кто он такой, Леонард ответил, что он — гость, друг секретарши министерства и они уже три дня как подали заявление о браке. Их тоже отпустили под подписку о невыезде, и они уехали.
Бориса допрашивали долго.
«Художника по-видимому закололи чем-то похожим на шпагу. Вы единственный из присутствующих, кто мог владеть шпагой. Доводилось ли вам играть, к примеру, д’Артаньяна?» — «Нет, не доводилось». — «Обучались ли вы фехтованию?» — «В вузе, актеров учили элементам фехтования».
К его счастью, он ни минуту не оставался вне поля зрения таких уважаемых людей, как министр и полковник. К утру его отпустили под подписку о невыезде, и он пошел спать в свою комнату.
А было это 18 августа 1991 года. На следующее утро было девятнадцатого августа.
* * *
Нет, следствие продолжалось, но лениво. Ни министр, ни Григорий, ни Дина на вилле больше не появлялись. А через неделю Ада сказала Борису:
— Завтра я возвращаюсь в город, Лимона поедет со мной. Тебе тоже придется уехать. Я сниму тебе гостиницу на пару дней. Но потом ты сам.
Иными словами, ступай на всё четыре стороны без денег и документов.
Но мир не без добрых людей. В общей суматохе, брак Вильмы с Леонардом был быстро оформлен, и, что самое неожиданное, ей сразу же дали выездную визу. Такие были дни.
Вильма уже знала, что Бориса выгоняют с виллы:
— Тебе негде жить?
— Негде.
— Переезжай ко мне. Я уезжаю навсегда. А ты живи, сколько хочешь.
— Спасибо. Когда переезжать?
— Хоть сегодня. Мы с Леонардом живем в гостинице.
* * *
На следующий день Леонард и Вильма заехали за ним на виллу.
Леонард был настроен конструктивно:
— Я всё продумал. Поживешь у Вильмы, а я найду какою-нибудь девицу у нас в стране, заплачу ей, она прилетит сюда. Ты на ней женишься и переедешь к нам. Найти будет, конечно, нелегко. Но у моей мамы есть подруга. Я ее хорошо знаю. Она на всё согласится. Но страшна…
— То, что страшна, — не страшно. Страшно то, что вдруг ей здесь понравится, и она не захочет уезжать. Это будет уже на страх, а ужас. Придётся как Дездемону.
— Я об этом не подумал. Тогда так. К нам придет судно с пивом. Ты можешь спрятаться в трюме и тебя вывезут из этой страны.
— Понятно. Побег военнослужащего заграницу.
— Понял. Закрыли тему. Теперь о другом. Как ты думаешь, кто убил художника.
— Не знаю.
— И я не знаю. Ада, Дина, даже эта Лимона производят впечатление порядочных людей. Ты знаешь, Лимона даже очень нравилась художнику.
— Конечно, любовь зла, но не до такой же степени. Поверить трудно.
— Точно. Сказал: «такая стройная».
— Художников не поймешь. В городе, где я работал, местный художник нарисовал нашу актрису Юлечку Недобитову, как бы правильнее сказать, очень упитанной, как на картинах голландцев. А Юлечка тогда как раз сидела на диете и считала каждый килограмм. Ну и, естественное дело, она активно выразила ему свое неудовольствие. Да так активно, что он потом рисовал женщин только в стиле Пикассо голубого периода, очень худыми. А что касается, ты сказал, они порядочные люди, никогда не знаешь, от кого что можно ожидать. Мой коллега Дед Мороз пять лет жил с Бабой Ягой, и всё как надо, а от Снегурочки плохую болезнь схватил. От обиды совершил рукоприкладство. Теперь он снова играет Деда Мороза. В тюремной самодеятельности.
— А теперь ко мне, — скомандовала Вильма. — Восточная улица 27, квартира 8. Поехали. А твоему Деду Морозу поделом. Не надо бегать по бабам.
— Так от Бабы Яги, — вставил свое слово Леонард. Но его уже не слушали.
* * *
— Располагайся, — Вильма гостеприимно распахнула дверь своей квартиры. — Еды, правда, особой я не припасла. Но кое-что имеется… макароны, картошка. Не забывай платить за свет, газ и воду.
— У меня пока трудно с деньгами.
Леонард вынул кошелек, вручил Борису пачку рублей:
— Бери. Дома они мне не нужны. Что будешь делать дальше?
— Устроюсь на стройку. Туда берут без документов.
Выпили бутылку сухого вина. Потом Леонард и Вильма уехали, и Борис остался хозяином однокомнатной квартиры на втором этаже пятиэтажки без лифта.
* * *
На следующий день он отправился в отделение милиции,