Читать интересную книгу Горная весна - Александр Авдеенко

— Чьи следы? — спросил Тюльпанов.

— Медвежьи, — ответил старшина. — Вот вмятины задних лап, а вот царапины когтей. Да, медвежьи, факт. Но мы все-таки проверим, в самом ли деле это медведь. Пошли!

Витязь рвался вниз, но Смолярчук направился по склону горы в сторону границы, откуда спускался медвежий след.

Карпатский бурый медведь обычно не уходит в берлогу, он бодрствует всю зиму. В хорошую погоду, как правило, скрывается в высокогорных глухих чащах, добывая пищу под снегом. В сильные морозы временно перекочевывает в нижний лесной пояс, в лиственную зону где значительно теплее. Передвигается он, как это хорошо знал Смолярчук, преимущественно напрямик, напролом, не боясь ни крутых каменных склонов, ни дремучих зарослей. Встречаясь на границе с проволочными заграждениями, медведь не обходит препятствия, пробирается в щель, как бы узка она ни была и как бы чувствительно ни обдирали ему бока металлические колючки.

Идя по медвежьему следу, Смолярчук тщательно проверял, не изменил ли зверь своим повадкам, нет ли на его пути примет того, что на звериных лапах шествовал натренированный лазутчик.

Нет, след говорил о том, что прошел настоящий медведь. Но Смолярчук и не думал возвращаться. Надо проверить изгородь, поставленную на самой линии границы. Там, на колючей проволоке, медведь обязательно оставит хоть клок шерсти. Вот и изгородь. Да, бурая, чуть свалявшаяся шерсть осталась на трех металлических шипах. Смолярчук снял с проволочного заграждения клок шерсти и, рассматривая, мял его в руках. Потом он перевел взгляд на Витязя и, хотя знал, что собака не может понять человеческого языка, все-таки, по давней привычке, не сдержался, чтобы не заговорить с ней.

— Чем пахнет, Витязь: зверем или нарушителем? — спросил старшина с улыбкой, поднося шерсть к носу овчарки.

Витязь покрутил головой и зарычал.

— В чем дело? — спросил старшина. — Почему не понравился тебе медвежий дух?

Опустив голову, обнюхивая след, овчарка рванулась назад, к тропе. Держа собаку на длинном поводке и притормаживая палками, Смолярчук сдвинул брови так, что они сошлись на переносице.

— Позвоните на заставу, что мы идем по медвежьему следу, — приказал он Тюльпанову и, опустив поводок, двинулся за овчаркой, проверяя каждый шаг косолапого.

Не раз и не десять раз ходил Смолярчук по медвежьим следам. Он отлично знал тропы зверей, их поступь, где и зачем останавливались. Как ни достоверен был след, Смолярчук всегда шел по нему до тех пор, пока не находил медвежий помет. Так решил он поступить и теперь.

Пройдя дозорную тропу поперек, медведь устремился по прямой в чащу, в еловую поросль, пробрался через нее, подмял молодые деревца и, пропахав лапами мягкий сугроб, скатился к роднику, окруженному брусникой. Полакомившись ягодами, двинулся дальше в лес, где почва была едва прикрыта снегом. Скоро снежная зона осталась позади. След медведя пошел по лесу, слегка трону, тому ночной изморозью. Встретив на своем пути упавший ствол сосны, медведь передвинул его, изрыл в нескольких местах непромерзшую землю, повидимому, в надежде найти какую-нибудь пищу. «Да, это действительно медведь!» — решил Смолярчук, но не остановился. Сдерживая Витязя, он продвигался вперед (лыжи бросил, как только кончился снег), попрежнему пристально изучая следы, Вот еще одно доказательство того, что тут пробирался хозяин здешних мест, — муравейник, разрытый медвежьими лапами. Смолярчук шел и шел. Он все еще испытывал чувство недоверия к следу. Почему зверь прошел не обычным глухим местом, по бурелому, не там, где любят ходить медведи, а недалеко от пограничного поста, поперек людской тропы? Почему слишком далеко забрался вниз, в теплую зону, не боясь близости обжитых лесосек, дыма костров, шума электрических пил и падающих деревьев?

Тюльпанов догнал старшину у верхнего входа в ущелье Черный поток, в лощине, заросшей ольхой. Сидя на корточках, Смолярчук осматривал медвежий помет.

— Значит, все в порядке? — спросил Тюльпанов, вытирая разгоряченное, умытое потом лицо.

— Да, теперь полный порядок, — с удовлетворением сказал Смолярчук. — Теперь можно возвращаться на границу. Только давайте раньше отдохнем, покурим.

Витязь тем временем рвался дальше, вглубь весеннего леса. Смолярчук укоротил поводок, скомандовал:

— Спокойно! Сидеть!

Овчарка сейчас же выполнила команду, села на задние лапы, но успокоиться не могла, тихонько скулила и не сводила настороженных глаз с зеленой чащи, где скрылся зверь. И лишь постепенно успокоилась.

Пограничники расположились на большом камне. Сняв шапки, расстегнув воротники гимнастерок, они с удовольствием закурили. Отдохнув, оглядевшись, они вдруг увидели, что их со всех сторон обступает чудесная закарпатская весна.

На гибких пушистых березовых побегах стланика, полускрытого мохом, раскачивались, трепеща крылышками, пестрые бабочки. Разогретая земля курилась легким дымком. Сквозь ржавые листья, сквозь опавшую хвою и мшистый покров пробивались синие созвездия фиалки и жемчужные гроздья ландыша.

Над розовыми и пахучими цветами волчьего лыка, над сырой ложбиной, где цвела черная ольха, деловито гудела армия лесных пчел, собирающая ранний мед.

Дальше, за ложбиной, на каменистом солнечном склоне, живой колючей изгородью поднимались заросли держи-дерева. Его растопыренные во все стороны ветви щедро облиты мелкими золотисто-желтыми цветами, похожими на колокольчики. Подует оттуда ветерок — и кажется, что хрустально звенит лес.

Кизиловое дерево не зеленело еще ни одним листочком, но зато оно пылало нежнолимонными цветами.

В каменистых расщелинах, в морщинах скал и утесов краснели ветки горной руты.

Омела уже вскарабкалась на второй и третий ярусы ветвей берез и сосен и распустила там, на большой высоте, чтобы всем было видно, свои ранние цветы.

Солнце не показывалось из-за леса, но лучи его все-таки проникли сюда, в дремучие заросли: они лежали на поверхности лужи, оставшейся от недавних дождей, они проборонили тонкими золотыми зубьями изумрудные, белые, черные, зеленокоричневые ветвистые и ковровые мхи, они перебегали с ветки на ветку, омывали своим преображающим светом старые камни, молодили угрюмые папоротники, прокладывали дорогу пчелам к их медовым источникам, пронизывали до дна родниковые чаши, украшали землю причудливым узором, какой и не снился самому великому чеканщику, золотых дел мастеру.

Смотришь на все это — и тебе, как и весне, хочется цвести своими делами, своей жизнью-, своими думами и надеждами.

…Тюльпанов докурил сигарету, поправил шапку и, солидно откашлявшись, будто собирался произносить речь, поднялся с камня, посмотрел на Смолярчука. Лицо молодого солдата было напряженным, торжественным.

— Товарищ старшина, разрешите обратиться по личному вопросу? — проговорил он твердо и четко.

Смолярчук посмотрел на него с удивлением:

— Что это вы так официально? Обращайтесь.

— Товарищ старшина, вы когда вернетесь на свою заставу?

— Как прикажут. Думаю, дня через три. Почему это вас интересует?

Тюльпанов помолчал, пристально рассматривая темную, с затвердевшими мозолями ладонь.

— А на пятой заставе у вас есть помощник? — спросил он, снова устремив взгляд на Смолярчука.

— Нету пока. Ранен мой помощник, лежит в госпитале. А что?

— Возьмите меня с собой на пятую. Я так буду у вас учиться, так буду вам помогать…

— Зря ты меня избрал своим учителем, товарищ Тюльпанов. — Смолярчук тяжело вздохнул. — Недолго мне осталось жить на границе. Кончается моя служба, Жду демобилизации.

— Демобилизуетесь? Вы? Зачем?

— Как это «зачем»? Что ж, по-твоему, я должен здесь до старости служить?

— А что вы будете делать, товарищ старшина, после демобилизации?

— Работы на мою долю хватит дома.

— Хватит, конечно, но такой, как здесь, не найдется.

— Найду, не тревожься. Человек рождается для мирной жизни, а не для военной. Женюсь, обзаведусь семьей. Между прочим, дома, в Сибири, меня ждут не дождутся. Тракторист я, механик, не забыл?

— Тракторист, конечно, профессия хорошая, но следопыт еще лучше. — Тюльпанов перевел грустный взгляд на Витязя. — Значит, осиротеет овчарка?

— К тому времени, пока мне демобилизоваться, я постараюсь, чтобы с нею кто-нибудь подружился. Сиротой не оставлю.

— Так подружите со мной, товарищ старшина! — воскликнул Тюльпанов.

Смолярчук для видимости, порядка ради, решил сдаваться не сразу.

— Не со всяким пограничником захочет дружить мои Витязь. Характер у него крутой.

— От меня он не откажется. Еще до вашей демобилизации подружимся. Успеем! В один день пять суток буду укладывать.

— Ну, хорошо. Так и быть, походатайствую, чтобы перевели тебя на пятую, — с деланной неохотой согласился Смолярчук. — Только не знаю, что из этого получится.