Читать интересную книгу Горная весна - Александр Авдеенко

Смолярчук с радостью отправился в дальние горы. Он любил весеннюю Верховину, неохотно сбрасывающую с себя зимнюю снежную шубу и упорно сопротивляющуюся весне. Через час после получения приказа Смолярчук надел полушубок, шапку-ушанку, положил в вещевой мешок белье и рукавицы на собачьем меху, надел на Витязя намордник, пристегнул к ошейнику поводок и отправился по назначению. К вечеру попутная машина доставила его к капитану Коршунову.

Смолярчук всегда охотно бывал на этой высокогорной заставе, самой дальней и самой, пожалуй, глухой на всем течении Тиссы. Ему, сибиряку, алтайцу, нравился этот нетронутый, дикий уголок карпатской земли: своей строгой красотой он напоминал родные места.

Чернопотокская застава расположена на высоте более тысячи метров, в узкой горной расщелине, на самом берегу стремительной речушки, несущей свои воды по неглубокой промоине, поверх каменных отшлифованных глыб. В ущелье было так тесно, что все строения заставы — казарма, дом, где жили офицеры, баня, конюшня, вещевой и продуктовый склад, собачий питомник — вытянулись в одну линию. Своей фасадной стороной они обращены к неумолчному, день и ночь журчащему потоку, а тыловой — врезаны в крутой, почти отвесный склон горы, поросший могучими пихтами и елями. Поднимаясь одна над другой, смыкаясь мохнатыми ветвями, вековые деревья непроглядной грозной кручей нависали над ущельем. Солнце заглядывало в Черный поток только в разгар лета и то на короткое время.

В хорошую погоду узкая, кривая полоска неба, ночью звездная, а днем нестерпимо голубая, приманчиво сияла над заставой. В ненастные осенние дни в ущелье сползал с гор тяжелый туман, от которого набухали влагой шинели-солдат, мокрыми становились их волосы, лица и оружие. Весной здесь не было в течение суток часа, чтобы не срывались дождь или ледяная крупа, но зато сюда никогда ни зимой, ни летом не залетал ветер, так свирепо бесчинствующий на Полонинах.

Капитан Коршунов, коренастый, смуглолицый и с таким размахом плеч, будто на них была накинута кавказская бурка, радушно, как дорогого гостя, встретил Смолярчука. Впрочем, он ко всем пограничным следопытам относился любовно. Он когда-то, в пограничной молодости, был инструктором службы собак.

— Ну, вот и еще раз мы встретились, товарищ старшина! — проговорил он, крепко пожимая Смолярчуку руку после того, как тот доложил о своем прибытии. — Вы, конечно, уже поняли, зачем мы затребовали вас и вашего Витязя? Наша розыскная собака выбыла из строя по болезни, а обстановка у нас тревожная.

— Когда прикажете идти в наряд? — спросил Смолярчук и посмотрел на часы.

— Пойдете на рассвете. Не забыли еще наш участок?

— Что вы, товарищ капитан! Кого прикажете взять в напарники?

— Есть у нас молодой, толковый солдат Тюльпанов. Только сегодня прибыл на заставу из учебного подразделения. Просится в следопыты, к собакам. Потренируйте его хотя бы для затравки. Ну, вот и все. Ужинайте, выбирайте свободную койку и отдыхайте до ранней зари, до пять ноль-ноль.

Устроив и накормив Витязя, Смолярчук отправился ужинать. В бревенчатой столовой никого не было: солдатский ужин закончился, и уже была произведена уборка: полы вымыты, оконные стекла протерты зубным порошком и газетной бумагой, клеенки на столах отмыты с мылом до глянца.

— Эй, есть здесь кто-нибудь? — уныло, в предчувствии того, что придется лечь спать голодным, окликнул Смолярчук.

Высокий, плечистый, стройный солдат в белом халате, стриженый, лобастый, большеглазый, с румянцем на щеках, показался в дверях кухни.

— Здравия желаю, товарищ старшина! — четко, с удовольствием, сочным юношеским баском проговорил он и улыбнулся.

Смолярчук с интересом посмотрел на незнакомого пограничника.

— Здравствуйте, — с той безобидной величавостью, какую так любят старшины продемонстрировать перед молодыми солдатами, откликнулся он.

То, что перед ним был новичок, зеленый пограничник, Смолярчук определил сразу же, с первого взгляда: свежие, еще не разносившиеся кирзовые сапоги, невыцветшая, не просоленная потом гимнастерка, неумело надетый, незастегнутый халат и еще не военное, штатское выражение лица. За три года службы Смолярчук безошибочно и легко научился читать на лицах те неизгладимые, не каждому заметные следы, которые высекает суровая солдатская пограничная жизнь.

— Покормите или отправите спать несолоно хлебавши? — спросил Смолярчук.

— Обязательно покормлю, товарищ старшина. И неплохо. Свинина жареная с гречневой кашей, пирожки с рисом, чай, и все горячее. Я целый час вас дожидался.

Солдат ловко повернулся на каблуках, скрылся в кухне. Через минуту, он вернулся в столовую, бесшумно, аккуратно поставил перед Смолярчуком ужин, хлеб, эмалированный чайник и кружку.

— Вот, пожалуйста. Ешьте на здоровье!

Смолярчук сел за стол, принялся за еду.

— А где же старый повар Кириллов? Демобилизовался или перевелся на другую заставу?

— Нет, он здесь. Отдыхает. — Молодой солдат вспыхнул так, что его щеки стали кроваво-пунцовыми. Даже уши его покраснели. — Вы что, товарищ старшина, приняли меня за повара? Ошиблись. Нет, я всего-навсего рабочий по кухне. Первый раз, между прочим, в наряде.

Несмотря на то, что солдат покраснел, он говорил без смущения, бойко и четко, держался с достоинством, взгляд его был смелый, независимый, а улыбка — непринужденная, искренне веселая.

«Хороший парень! Вот такого бы мне в помощники», — подумал Смолярчук. Он перестал есть, покачал головой, усмехнулся.

— Не похоже, что первый раз… Солдат с такой ухваткой долго в рядовых не застоится. Предсказываю вам большое пограничное будущее, товарищ… Как ваша фамилия?

Смолярчук пошутил, но солдат серьезно, без улыбки сказал:

— Спасибо. Тюльпанов моя фамилия.

— Тюльпанов? Так это с вами я пойду в наряд?

— Со мной. — Попрежнему смелыми глазами глядя на старшину, Тюльпанов спросил: — А вы тот самый Смолярчук, который был делегатом одиннадцатого съезда комсомола?

— Да, тот самый!

— Я ваш портрет видел в журнале, — говорил Тюльпанов взволнованно. — И статью про вас и вашего Витязя читал. И доклад о вашей следопытской работе слушал. С тех пор и мне захотелось стать инструктором службы собак. По правде сказать, я мечтал вас увидеть. А когда я узнал, что вы приезжаете на заставу, я очень обрадовался и просил капитана, чтобы он послал меня с вами на границу.

— Вводная понятна. Вопросов больше не имею, — пошутил Смолярчук. Он допил чай и добавил с преувеличенной серьезностью: — Что ж, товарищ Тюльпанов, готовьтесь пойти со мной на границу. Подъем в пять ноль-ноль. Спокойной ночи.

— А Витязь тоже пойдет с нами?

— Обязательно.

…На рассвете, когда небо над ущельем едва-едва посветлело, Смолярчук и Тюльпанов выслушали приказ начальника заставы капитана Коршунова и отправились на пограничный пост, где им надлежало нести службу. Если проложить линию напрямик, по воздуху, то до погранпоста всего лишь километра три. Если же идти обычной дорогой, горной тропой, по крутым каменистым склонам, через леса и Полонины, наберется втрое больше.

Смолярчуку не привыкать к горной ходьбе.

С тяжелым вещевым мешком за плечами, повесив автомат на шею и послав Витязя вперед, он неутомимо, словно по ровному месту, взбирался по крутой тропе. Тюльпанов молча шел позади, не отставая ни на шаг.

Совсем рассвело, когда добрались до новеньких буровых вышек геологоразведочной экспедиции, до хвойных шалашей и палаток геологов. Это последнее жилище в здешних местах. Дальше не будет ни одного дома лесника, ни одной пастушьей хижины, ни одной ватры — костра лесоруба. Только высоко-высоко в горах, на голом плато, обдуваемом со всех сторон злыми ветрами альпийской зоны, высится двухэтажное бревенчатое обветшалое здание, служившее когда-то приютом для любителей горного спорта. Под крышей бывшего «Орлиного крыла» и расположился пограничный пост.

К восходу солнца Смолярчук и Тюльпанов добрались до пограничного поста. Обсушившись у раскаленной докрасна печки, разогрев тушеные бобы с мясом, вскипятив чай, плотно позавтракав и отдохнув, они отправились на дозорную тропу.

Хорошо в Карпатах весной, ранним солнечным утром! Там, внизу, на рубеже Большой Венгерской равнины, на берегах Латорицы, Ужа, Теребли и Тиссы, опять цветут розы, кропит мелкий теплый дождь, а на Полонинах, на поднебесных вершинах и склонах гор, еще лежит мертвый снежный пласт, вокруг родников сверкают ледяные закраины и в глухих лесных зарослях держатся зимние тропы, пробитые кабанами, медведями и оленями.

Следы раздвоенных оленьих копыт были пропечатаны глубоко, на всю толщину снежного покрова, до самой земли. Кабаньи тропы выделялись грязной рыжиной: пробивая острыми копытами наст, проваливаясь, зверь волочил по снежной целине свое щетинистое брюхо, вымазанное свежей глинистой грязью теплого минерального источника.