Свирепые же налетчики совершенно обезумели от вида кровавой бойни, и постоянно задерживались то около одного, то около другого трупа, чтобы содрать с него волосы, не обращая внимания на кипящую вокруг битву и бездумно подставляя себя смертоносным ударам противника.
Мы, очутившиеся между двух огней бедные пленники, не знали, чью сторону принять. Обрушившийся на тропу в начале нападения град камней не причинил никому из вас вреда – и я предположил, что, возможно, белые люди и являются той самой добычей, за которую дерутся оба племени. А если так, решил я, нам лучше оставаться на стороне первого племени, нежели искать защиты у этих голых ярко раскрашенных демонов.
По крайней мере, военное снаряжение наших хозяев свидетельствовало о достаточно высоком уровне развития. Подумав об этом, я окончательно определил свою позицию в полном яростных воплей кровавом аду – и начал действовать.
Рядом со мной, осаждаемый тремя противниками, сражался наш вождь: одного он пронзил копьем, второму раскроил череп. Но третий повалил его наземь ударом узловатой дубинки и, с торжествующим воплем выхватив каменный нож, прыгнул на поверженного.
С меня этого хватило. Я молниеносно скинул с плеч тяжелый тюк и – как был – обнаженный и безоружный, набросился на дикаря и сдавил пальцами его горло. В схватке я успел мельком заметить изумленное лицо поверженного вождя, но мой противник не дал мне времени на раздумья.
Его тело, смазанное каким-то маслом, было страшно скользким. От дикаря дурно пахло прогорклым медвежьим жиром, дымом и шерстью. Со змеиной ловкостью он вывернулся из моих рук и мгновенно всадил мне нож в предплечье. Следующий удар пришелся бы мне в горло, если бы вождь, который к этому времени уже поднялся из-под наших ног, не схватил свой топор и не раскроил свирепую раскрашенную физиономию дикаря от макушки до зубов.
Я схватил нож, вскочил на ноги и испустил воинственный клич «Я-хи-и-хи!». Вождь вторил мне, улыбаясь (и это была первая улыбка, увиденная мной со времени высадки на кровавый берег} и спиной к спине мы принялись отражать удары наступающих врагов.
Слишком занятый, чтобы смотреть по сторонам, я все-таки услышал, как остальные мои товарищи последовали моему примеру и с воинственными британскими кличами бросились в бой. Внезапно волны атак перестали разбиваться о незыблемую стену нашей обороны. Нападающие и атакуемые вдруг замерли на месте и прислушались. Где-то вдали прозвучал долгий крик с подвыванием – и повторился после непродолжительной паузы.
Не задерживаясь, чтобы подобрать убитых и раненых, наши враги тихо скользнули обратно в заросли и мгновенно исчезли, а победители отдышались и занялись осмотром поля боя.
После непродолжительного отдыха нас принудили сдать оружие и вновь взвалить на плечи поклажу. Но теперь с нами обращались с известной долей уважения и не подгоняли, как прежде, – ибо ожидаемое нападение осталось позади, и лес больше не таил опасности.
Скоро ко мне приблизился вождь и, заметив, что рана на руке причиняет мне боль, знаком велел одному из воинов взять мой тюк. Некоторое время он шел рядом, обдумывая возможный способ общения, но наконец с веселой усмешкой отказался от этой затеи и пристально посмотрел на меня.
Потом воин несколько раз медленно и отчетливо произнес по слогам «Хай-он-ва-та» и стукнул себя в грудь, отчего звякнуло его ожерелье из медвежьих зубов и жемчуга.
Так, значит, это твое имя, мой знатный варвар! – подумал я и повторил его жест – «Вендиций Варрон». Я назвал свое имя дважды, но оно показалось вождю чересчур сложным, и после нескольких неудачных попыток произнести звук «в» он окрестил меня сначала «Харо» (и это было максимально приближенное к подлинному звучанию воспроизведение моего имени, на какое оказался способен Хайонвата), а впоследствии называл «Атохаро».
– Харо! Харо! – воскликнул он теперь, поднимая вверх одну руку с растопыренными пальцами. – Хайонвата! – И вскинул вверх другую руку.
Затем, разразившись журчащим потоком слов на своем губном языке, воин сцепил ладони над головой жестом, означающим наш с ним союз, а затем прижал левую руку к сердцу и плавно повел ею в мою сторону. Таким образом он предлагал мне свое сердце и дружбу, и я радостно повторил жест, довольный тем, что так скоро нашел друга. Но на этом дело не кончилось.
Достав нож, воин сделал надрез на собственной руке и прижал свою кровоточащую рану к моей, чтобы наша кровь смешалась. Так я обрел брата по крови, который (хотя тогда я не мог этого предвидеть) в грядущем стал мне надежным союзником и верным товарищем.
Пока все это происходило, мы продолжали энергично шагать по лесу, а затем внезапно вышли на открытое пространство в несколько акров. В центре его находилось обнесенное частоколом укрепление с высокими прочными стенами из бревен – передовой сторожевой пост в дикой стране, которую можно было держать в мире только под страхом постоянных набегов и налетов.
Мой новообретенный друг остановил меня, и мы пропустили длинную вереницу людей вперед, внимательно оглядываясь по сторонам. Огромную поляну со всех сторон обступал густой сосновый лес, но на открытом пространстве значительная часть земли была возделана, и на ней росли высокие злаки с длинными листьями. Подобное растение я видел впервые и не без труда выяснил его название: теоцентли.
Зерна теоцентли зреют в мясистых початках, обернутых мягкими листьями. Каждое из них в дюжину раз превосходит размерами зерно пшеницы и, будучи хорошо измельченными, эти зерна превращаются в великолепную муку для выпечки, хотя их можно вкусно приготовить и многими другими способами. Растение это является основным хлебным злаком, на котором зиждется цивилизация этой страны – ибо лишь огромные урожаи, собираемые после посадки всего нескольких семян, позволяют прокормить огромное количество рабов, живущих в широких бассейнах рек – а здешнее общество целиком основывается на рабстве.
Семена этого растения ты найдешь среди посылаемых мною вещей. Несомненно, снимать и обрабатывать урожай с теоцентли во многих отношениях легче, чем возиться с распространенными у нас зерновыми, вроде пшеницы, ржи и ячменя.
Хайонвата показал мне также другой участок распаханной земли, на котором рос буйный широколиственный злак, и знаками дал мне понять, что тот чрезвычайно хорош: погладил себя по животу и глубоко вздохнул. Но каким образом употребляют сей злак, я тогда и представить себе не мог. Как это ни странно, местные жители подсушивают его листья, измельчают их и насыпают в маленькие каменные чашечки с приделанными к ним тростниковыми мундштуками. Затем они поджигают сухую труху, втягивают ароматические пары через рот и выпускают их через ноздри!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});