Людка жаловалась на внука, который помешался на гитаре. К нему приходят такие же, и в доме невозможно жить. И запретить невозможно, иначе внук начнет уходить неизвестно куда, к пьянству и наркоте.
Ланочка сочувственно кивала и с ужасом думала о том, что забыла имя Людкиного внука. Она последнее время все забывала, особенно имена.
Однажды неделю не могла вспомнить имя Сильвестра Сталлоне. Отшибло, и все. Тяжелый наследственный склероз. Такая же беда была с ее матерью. В конце жизни мать забыла все. Помнила только события пятидесятилетней давности. Там, в прошлом, все закрепилось прочно и ярко, а в настоящем связи не образовывались.
Вот что делает природа. Она отбирает у человека память. Зачем? Чтобы легче было покинуть этот мир. Если ничего не помнишь, то не о чем и сожалеть.
Деньги лежали в тайничке.
Ланочка о них не думала. Лежат и лежат, есть не просят.
Никаких признаков старости, кроме склероза, у Ланочки не наблюдалось. Она много и легко ходила. Давала уроки. Профессиональная память держится и сверкает, не тускнея. Имена не помнит, а теорему Ферма знает досконально. Ученики ее обожали, а она – их.
Ланочка лелеяла планы на будущее: поехать в Германию, повидать внуков, выпустить альбом с Мишиными рисунками и воспоминаниями друзей, проштудировать последние научные статьи. Физика не стоит на месте, и Лана как педагог должна быть в курсе новых открытий.
Вся страна была потрясена следующим событием: ученому Перельману присудили премию в размере одного миллиона долларов (он доказал гипотезу Пуанкаре). Перельман за деньгами не поехал. Сказал: «Мне не надо».
Все домохозяйки перед телевизором подумали одинаково: «Тебе не надо, отдай мне».
А Ланочка его поняла. У Перельмана есть все, что ему необходимо: письменный стол, мама и голова на плечах. Ему жалко тратить время на поездки и на интервью. У него другие приоритеты.
В стране, где доллар стал национальной идеей, такие люди необходимы. Без таких людей все погрязнет в болоте и чавкнет над головой. Их мало, таких людей, один-два на поколение. Но они есть и держат землю, как луна. Благодаря лунному притяжению земля не соскальзывает со своей оси.
Вот и Миша – как луна. Он не делал научных открытий, просто рисовал и жил по заповедям, не нарушая ни одной из них.
Ланочка возвращалась от ученика.
Возле дома к ней подошли две цыганки, обратились на хорошем русском языке. Они были одеты как цыганки, в юбках и монистах, но их лица были благоприятные, вполне цивилизованные.
Цыганка постарше сообщила Ланочке: есть две норковые шубы, они хотят срочно продать, потому что должны уехать. Шубы дорогие, но цыганки отдадут их за полцены, так как не могут ждать.
Цыганка помоложе держала в руках узел с шубами.
У Ланочки на зиму была дубленка, старая, тяжелая, вышедшая из моды. Хорошо бы поменять ее на норковую шубу. Норка – легкий мех.
– А сколько стоит? – спросила Ланочка.
– За пятьдесят тысяч отдадим.
– Обе?
– Нет. Обе за восемьдесят.
Ланочка задумалась: у нее скопились денежки. На шубу хватит. И на две хватит. Вторую шубу она подарит жене сына – поедет в Германию не как бедная родственница, а с дорогими подарками.
За границей, правда, не любят меха. Жалеют животных, с которых сдирают шкуры. Но если так рассуждать, то можно жалеть и коров, и свиней, и кур, и рыбу, хотя рыба что понимает? У нее мозгов наперсток.
– Померяете? – спросила цыганка постарше.
– Пойдемте ко мне, – пригласила Ланочка.
Она привела цыганок к себе в квартиру. Та, что помоложе, достала шубы – черные, хорошей длины, с капюшоном. Как раз для московской зимы. Единственное, мех не блестел, а был как будто пыльный. И подкладка – ситцевая, бежевая в черный горошек. Слишком дешевая подкладка для дорогого меха.
Ланочка заподозрила, что мех – крашеная кошка, но прямо спросить было неудобно. Нехорошо обижать людей недоверием.
Ланочка достала ключик, открыла тайничок и вытащила оттуда конверт со своими деньгами. Отсчитала восемьдесят тысяч, а остальное положила обратно и закрыла тайничок. Ключик вернула обратно в нижний ящик письменного стола.
Цыганки спокойно наблюдали.
– Можно попросить водички? – спросила цыганка постарше.
– А может, чаю? – предложила Ланочка.
– Спасибо, дай бог тебе здоровья…
Ланочка отправилась на кухню. Цыганки были славные. Кочуют или оседлые – не имеет значения. Люди как люди, и им свойственно испытывать голод и жажду.
Ланочка сделала бутерброды. Заварила чай. Составила все на поднос и принесла в комнату.
Цыганки почему-то передумали пить чай, сказали, что опаздывают и поторопились покинуть помещение. Хлопнула дверь.
Ланочка слегка удивилась, села к столу и стала в одиночестве поедать свои бутерброды: с селедочным паштетом и с докторской колбасой. Раньше, при Брежневе, колбаса была лучше. Она пахла чесночком, а эта не пахнет ничем. Без запаха и вкуса.
Лана съела два бутерброда, потянулась за третьим и вдруг увидела, что тайничок раскрыт на два сантиметра. Лана медленно поднялась на ватных ногах, заглянула в тайничок. Он был пуст. Исчез конверт с ее деньгами и Людкины евро.
Сколько их было? Ланочка не помнила. Может быть, пятьсот? Но это вряд ли. Пятьсот евро не прячут в тайник. Такую купюру можно оставить в кошельке. Значит, пять тысяч одной бумажкой. Это почти четверть миллиона русскими деньгами.
Ланочка кинулась на улицу, чтобы остановить цыганок. Но где их найдешь в людском муравейнике…
Рыдая, она вернулась домой. Стала звонить сыну в Германию.
Сын выслушал и спросил:
– Кто же приводит цыганок в дом?
– А они что, не люди? – удивилась Лана.
– С тобой все ясно, – понял сын. – Пять тысяч я тебе дать не могу, а три дам. Перешлю с Сашей, он завтра летит в Москву.
– Саша Коган? – уточнила Лана.
– Нет. Не Коган.
– А кто?
– Какая тебе разница. Ты все равно его не знаешь…
Сын был молодой и сильный. Его раздражал тормоз матери. У молодых другая скорость.
Шубы цыганки великодушно оставили, но к ним было противно прикасаться, и Лана не понимала, что с ними делать.
Незнакомый Саша привез три тысячи евро. Не хватало еще двух.
Ланочка приехала ко мне домой, рассказала свою историю про цыганок. В ее пересказе цыганки выглядели отнюдь не зловещими.
– Они свободные люди, – объяснила Лана. – Одеваются как хотят и делают что хотят. Полная независимость от общественного мнения.
– Они тебя обокрали, – напомнила я.
– Они же не виноваты, что у них такие понятия. Им работать западло, а есть надо.
Слова «западло» и «понятия» перешли из лексикона бандитов. Перешли и укрепились. Интеллигенция вовсю пользуется бандитской терминологией.
Я вспомнила, как эстрадная певица-цыганка сказала мне однажды: «Меня невозможно провести вокруг пальца. Я – как речка. Меня невозможно обмануть».
Цыгане – речка. Текут себе. Я не берусь их обсуждать. И другим не советую. Это не нашего ума дело. Раз они есть такие, значит, должны быть зачем-то. Бог ничего не делает просто так. Может быть, их манера кочевать означает: ни к чему не прирастать. Не обзаводиться собственностью, не зависеть от нее. Вариант существования. Они не уважают собственность, поэтому легко воруют.
Я вынесла Лане две тысячи евро.
– Не знаю, когда отдам, – созналась она. – Может, через год.
– Не волнуйся, – успокоила я. – Деньги любят сквознячок.
– В каком смысле?
– Уходят, приходят. Свежий ветер. А если их не одалживать, они лежат и протухают.
Ланочка задумалась. Почему-то погрустнела. В радости всегда есть доля грусти, как в дорогих духах – отдаленный запах тления.
Когда-то Ланочка произнесла: «Давай не портить дружбу».
Мы ее не портили, не прерывали и не испытывали. Дружба стояла и стоит, как бетон высшей марки, и от времени только набирает крепость.
Ланочка присоединила деньги сына к моим и положила в сбербанк. Она боялась держать их дома. Цыганки могли вернуться, почему бы и нет? Адрес они знают, с хозяйкой знакомы. Заявятся в гости к своим бутербродам.
Далее Ланочка позвонила Людке и назначила ей встречу в сбербанке.
Людка ничего не поняла, но в сбербанк пришла.
Кассир, молодой парень в круглых очках, снял со счета Ланочки требуемую сумму. Это были десять красивых синих купюр.
– Ты мне давала пять тысяч евро одной бумажкой, – учительским тоном сообщила Лана. – И больше мне ничего не приноси.
– Пять тысяч евро не бывает одной бумажкой, – вмешался кассир. – Самая старшая купюра 500 евро.
Лана застыла как соляной столб. Ей открылась истина: в тайнике лежали пятьсот евро одной бумажкой. Она просто забыла. Склероз подсказал ей лишний ноль.
Видимо, в минуты потрясений что-то происходит с мышцами лица – и челюсть отвисает. Пока Лана стояла, отвесив варежку, Людка цапнула из ее рук все десять купюр и пошла к выходу.