решимости не любить больше никого…»
У одной женщины был муж, но затем они расстались вследствие развода, и бывший муж стал настойчиво искать ее любви. В этом случае госпожа ответила: «Если двое состояли в браке, но затем расстались тем или иным образом, мы полагаем, что любовь между ними безусловно безнравственна. ‹…›
Один рыцарь был влюблен в женщину, отдавшую свою любовь другому мужчине, но та весьма обнадежила его тем, что если она потеряет любовь своего любимого, то непременно подарит этому человеку свою любовь. Через некоторое время женщина стала супругой своего возлюбленного. Рыцарь потребовал от нее отдать плоды надежды, подаренной ему, но та наотрез отказалась, говоря, что она не потеряла любовь своего любимого. В этом деле королева вынесла такое решение: «Мы не осмеливаемся противоречить графине Шампанской, рассудившей, что любовь не может иметь никакой силы между мужем и женой. Поэтому мы советуем даме подарить любовь, обещанную ему». ‹…›
Графиню Шампанскую также спросили о том, какие подарки уместно получать дамам от их возлюбленных. Мужчине, спросившему это, графиня ответила: «Влюбленная женщина может свободно принимать от возлюбленного следующее: носовой платок, сетку для волос, золотую или серебряную диадему, брошь, зеркало, пояс, кошелек, гребень, муфту, перчатки, пудреницу, образ, чашу для умывания, небольшие тарелочки, подносы, стяг как напоминание… любой небольшой подарок, полезный для ухода за собой, или приятный на вид, или такой, который заставляет вспомнить о возлюбленном, если очевидно, что она принимает этот дар без малейшей алчности».
«Но… если женщина принимает от возлюбленного кольцо в залог любви, следует надеть его на мизинец левой руки и носить, повернув камень внутрь; это оттого, что левая рука менее склонна к бесчестью и постыдным соприкосновениям, и оттого, что все любящие обязаны держать свою любовь в тайне. Точно так же, если они обмениваются письмами, необходимо воздерживаться от того, чтобы подписывать их своим именем. Далее, если любящие по какой-либо причине оказались перед судом дам, судьи не должны знать, кто они такие, и дело рассматривается анонимно. И не следует запечатывать письма друг другу собственными печатями, если только им не случится владеть тайными печатями, о которых знают лишь они и их наперсники. Так любовь их навсегда останется неповрежденной».
«Куртуазная любовь» (это выражение появилось позднее) оставалась в Средневековье литературным идеалом, но принципы, определявшие отношение к адюльтеру, были явно благоприятны для мужчин. Церковь осуждала прелюбодеяние независимо от пола, но, как правило, короли, графы, бароны и рыцари имели любовниц и множество незаконнорожденных детей (у Генриха I их было двадцать с лишним, у Иоанна – пять, если говорить о тех, кого мы знаем точно). Женская измена – дело другое: неверная жена часто бывала опозорена и отвергнута, а ее любовника калечили или убивали. Прелюбодеяние с женой сеньора рассматривалось как измена. Во Франции при Филиппе Красивом два дворянина, обвиненных в связи с женами королевских сыновей, были оскоплены, привязаны к лошадям, дотащившим их до виселиц, и повешены как «не только прелюбодеи, но и подлые изменники, предавшие своих сеньоров».
Самые чувствительные вопросы чести (как и тот факт, что принималась во внимание исключительно честь мужчины) иллюстрируются двумя случаями, о которых сообщает Матвей Парижский. Некий рыцарь по имени Годфруа де Милле вошел в дом другого рыцаря, «намереваясь возлечь с его дочерью», но был схвачен с ведома самой дочери, «устрашившейся, что ее сочтут любовницей женатого мужчины», избит и оскоплен. Вершителей этого наказания, включая отца девушки, приговорили к изгнанию, а их имущество забрали в казну. Трудно сказать, как именно обстояло дело, – возможно, девушка и вправду защищалась от посягательства, – но Матвей Парижский не колеблясь называет ее «потаскухой» и «прелюбодейкой», а наказание рыцаря счел «чрезвычайно жестоким деянием… бесчеловечным, безжалостным преступлением». Примерно в то же время «некий видный собою клирик, настоятель богатой церкви», известный тем, что далеко превосходил соседей-рыцарей гостеприимством и пышностью приемов – это всегда ценилось среди аристократов, – был подвергнут такому же обращению за такие же действия. Король, как и Матвей Парижский, был глубоко удручен несчастьем клирика, велел издать указ о том, что оскопить за прелюбодеяние может только муж-рогоносец, чья честь была священной, в отличие от чести отца дамы, семейства или самой дамы.
Напротив, мужчина, покорявший женщину, мог гордиться этим – примером тому служит Гийом IX, дед Алиеноры Аквитанской, сложивший стихи о том, как он притворялся глухонемым и навещал жен «сеньоров Гюарена и Бернара» (неизвестно, существовали ли они на самом деле). Дамы подвергли его испытанию и убедились, что он действительно «нем, подобно камню».
«Сестра, он нем, тут без обмана, –
Элеоноре молвит Анна, –
Нас ванна ждет, затем кровать,
Мы будем весело болтать».
Я в пекле том провел неделю,
В живых оставшись еле-еле.
Я крыл их, извещаю вас,
Сто восемьдесят восемь раз.
Одни страданья и убытки –
Повреждены мои пожитки.
Не назову всех бед своих,
Так тяжко вспоминать о них.
Средневековые люди были далеки от викторианского представления о том, что приличные женщины не должны испытывать сексуального удовольствия. В сексуальном плане мужчины и женщины считались равными – более того, как свидетельствуют стихотворные строки Вильгельма IX, предполагалось, что женщины более чувственны. В фаблио и сатирических произведениях средневековых моралистов женщины постоянно изображаются похотливыми и даже ненасытными. Автор «Причитаний Мэтью» (XIII век) жалуется, что жена настойчиво требует от него исполнения супружеского долга: «Если же я не исполняю его, ибо утратил былую силу, она таскает меня за волосы».
Возьмем отрывок из толкований на Аристотеля, составленных немецким ученым XIII века Альбертом Великим, – он имел широкое хождение под заглавием «О тайнах женщин». В нем задается вопрос: «Получают ли мужчины большее удовольствие от соития, нежели женщины?» Следует отрицательный ответ. Во-первых, как указывают мудрецы, материя должна обрести форму и женщина, несовершенное человеческое существо, желает обрести ее вместе с мужчиной, ведь несовершенное естественным образом желает стать совершенным. Итак, женщины получают больше удовольствия и проявляют больше пыла. Во-вторых, экстаз есть признак извержения женского семени во время соития. Двойное наслаждение лучше простого, и если мужчина наслаждается при извержении семени, то женщина – и при извержении, и при принятии. А потому считалось, что любая зачавшая женщина испытала наслаждение в ходе соития, и иск об изнасиловании отвергался, если женщина в итоге оказывалась беременной. Еще одна теория Альберта, также заимствованная у Аристотеля, гласила, что женское семя – menstruum – собирается в лоне, и чем больше его накапливается, тем сильнее удовольствие от сношения. Менструация, в которой