Кроме этого договора, с Кантемиром был заключен второй, тайный, обеспечивающий участь Кантемира и его семейства в случае неудачи русских в Турции. По этому договору Кантемиру царь обещался дать в Москве два дома, обеспечить его содержание ежегодным жалованьем и дать ему столько поместий, сколько у него было в Молдавии. Было даже выговорено, что все, данное царем, останется за Кантемиром и в таком случае, когда он не захочет жить в России.
В одно время с Кантемиром христианские подданные Валахии и Сербии и черногорцы, помимо своих правителей, вошли с Петром в сношения, обещались восстать против турок и присоединиться к русским войскам, как только они приблизятся к их границам. Такие обещания и обнадеживания заставляли Петра поспешить в Турцию; он приказал Шереметеву не позже 15 или 20 мая быть на берегах Днестра и приготовить там при помощи турецких христиан магазины, чтобы собравшееся там войско не терпело от недостатка провианта.
Шереметев перешел Днестр; Кантемир волею или, как иные уверяют, неволею объявил себя на стороне русских, и Шереметеву дано было повеление спешить к Дунаю, чтобы предупредить турок, разрушить мост и помешать им переправиться на эту сторону.
Позиция Кантемира обрадовала Петра, и он сам с гвардией и пехотой спешил к передовой армии Шереметева. Но тут начались неудачи: Шереметев известил Петра, что он не мог предупредить турок на Дунае и что они уже переправились через него. Далее Шереметев жаловался на недостаток в провианте; магазинов не из чего было устраивать, хлеба вовсе не было или было очень мало. Петр со своим войском 12 июня стоял на берегу Днестра; он упрекал Шереметева за то, что тот опоздал и позволил туркам раньше переправиться через Дунай, и опять приказывал кавалерийские отряды отправлять для того, чтобы собрать съестных припасов; ежели же нет хлеба, то собрать побольше скота, но при этом не велел грабить молдаван, а все покупать на деньги; главное же позаботиться о том, чтобы войску не пришлось голодать.
Шереметев оправдывался в своей медленности тем, что продовольствия в полках было всего на месяц, и для пресечения пути туркам, даже при усиленных переходах, не было возможности раньше их поспеть к Дунаю, а если бы он от Днестра пошел прямо к Дунаю, то владения Кантемира остались бы без защиты и были бы разорены; в конце письма Шереметев, однако же, успокаивал Петра тем, что драгуны его еще не нуждаются: на месяц у них и хлеба, и скота достаточно.
Ночью на 24 июня Петр достиг Прута, соединился с Шереметевым, оставил ему все войско и поспешил в Яссы для свидания с Кантемиром. Туда же приехал из Валахии Кантакузин с объявлением от народа готовности присоединиться к русским, как только они вступят в Валахию. Кантакузин приехал тайком от господаря Бранкована, вполне преданного туркам. Надежда на успех еще увеличилась нерешительностью турок; султан поручил иерусалимскому патриарху снестись с Бранкованом, и ежели царь согласен, то при его посредстве заключить мир. Но Петр наотрез отказал. Вместе с Кантемиром и с Кантакузиным он отправился к своему войску на Прут».
Сражение на Пруте и условия капитуляции
Напомним еще раз, что 12 июня Петр и Екатерина прибыли в лагерь русских войск на Днестре. В это время полки Шереметева и он сам были еще в пути. Их марш к Днестру оказался очень трудным: стояла сильная жара, высушившая не только ручьи и озера, но и колодцы. К тому же саранча пожрала траву, и от бескормицы пало множество лошадей, замедляя тем самым движение артиллерии и обозов. Провианта не хватало, ибо край подвергся разорению турками и союзными им татарами.
Наконец дивизии Шереметева, Вейде и Репнина – общей численностью в 38 246 человек – соединились на берегу Прута и построили укрепленный лагерь. Скоро вокруг него сосредоточились неприятельские силы, в четыре с половиной раза превосходящие русские и союзные им молдавские войска князя Дмитрия Кантемира.
После двух штурмов, предпринятых турками 9 и 10 июля и с трудом отбитых русскими, Петр решил послать к великому визирю Махмет-паше парламентера с предложением прекратить боевые действия и заключить перемирие. Великий визирь склонялся к миру, но крымский хан и генерал Понятовский – представитель Карла XII – настаивали на обратном.
Объективно положение русских было катастрофическим: в лагере три дня не было ни куска хлеба, ни фунта мяса, а против ста двадцати русских орудий неприятель выдвинул более трехсот. Петр очень нервничал. Он приказал Екатерине покинуть лагерь и скакать в Польшу, но она наотрез отказалась оставить мужа.
Вот как описывал дальнейшие события Франц Вилъбуа: «В течение трех дней у его (Петра. – В. Б.) солдат не было ни хлеба, ни других продуктов. Усталость солдат была такова, что, лежа на своих ружьях, они не могли пошевелиться. Сам царь, видя, что оказался без всяких источников снабжения, и не надеясь получить их откуда-либо, в отчаяньи удалился в свою палатку, где, подавленный горем и упавший духом, растянулся на кровати и предавался своему унынию, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать.
В то время Екатерина, которая его сопровождала в этом походе, нарушив его запрет никого не впускать к нему в палатку, пришла туда и внушила ему, что необходимо проявить больше твердости. Она доказала ему, что еще есть выход, и нужно постараться что-то сделать, а не предаваться отчаянию.
Этот выход состоял в том, чтобы попытаться заключить наименее выгодный (для османов-турок. – В. Б.) мир путем подкупа Каймакама и Великого везиря. Она с большой долей уверенности отвечала за успех этой операции, так как у нее имелись сведения о характере этих двух оттоманских министров благодаря описаниям графа Толстого, сделанным в его многочисленных депешах, которые она слышала, когда их читали. В то же время она указывала ему на человека, находящегося при армии, которого она достаточно знала, чтобы быть уверенной, что он справится с этим делом. Она сказала, что нужно, не теряя ни минуты, направить его к Каймакаму, чтобы прощупать его. После чего она вышла из палатки, не дав царю времени ни вздохнуть, ни ответить, и вернулась туда через мгновение с человеком, о котором шла речь. Она сама дала ему инструкции в присутствии царя, который благодаря предложению о мирном урегулировании, сделанному этой женщиной, уже начал приходить в себя и, одобрив все, что она сказала, срочно отправил этого человека.
Когда тот вышел из палатки, царь, оставшись с глазу на глаз со своей женой, посмотрел на нее пристально и сказал с восхищением: „Екатерина, этот выход чудесен, но где найдем мы все то золото, которое нужно бросить к ногам этих двух людей? Ведь они не удовлетворятся только обещаниями“. „У меня есть драгоценности, – ответила она, – и до возвращения нашего посланника я соберу в нашем лагере все деньги, вплоть до последнего гроша. А Вас я прошу не предаваться унынию и поднять Вашим присутствием дух бедных солдат. Пойдемте, покажитесь им. Впрочем, позвольте мне действовать, и я Вам ручаюсь, что до возвращения Вашего посланца я буду в состоянии выполнить обещания, которые он даст министрам, будь они даже еще более жадными, чем есть на самом деле!“
Царь ее обнял и последовал ее совету: вышел из палатки, показался солдатам и направился в штаб фельдмаршала Шереметева. За это время она верхом на лошади объехала все палатки офицеров, говоря им: „Друзья мои, мы находимся здесь в таких обстоятельствах, что можем либо спасти свою свободу, либо пожертвовать жизнью, либо сделать нашему врагу мост из золота. Если мы примем первое решение, то есть погибнем, защищаясь, то все наше золото и наши драгоценности будут нам не нужны. Давайте же используем их для того, чтобы ослепить наших врагов и заставить их выпустить нас. Мы уже собрали кое-какие средства: я отдала часть своих драгоценностей и денег и готова отдать все остальное, как только вернется наш посланный, если, как я надеюсь, он преуспеет в своей миссии. Но этого не хватит, чтобы удовлетворить жадность людей, с которыми мы имеем дело. Нужно, чтобы каждый из вас внес свою лепту“. И так она говорила каждому офицеру в отдельности: «Что ты можешь мне дать, дай мне это теперь же. Если мы выйдем отсюда, ты будешь иметь в 100 раз больше, и я похлопочу о тебе перед царем, вашим отцом“.