Читать интересную книгу Клудж. Книги. Люди. Путешествия - Лев Данилкин

Ущелье прорезает утес Веддебергет, который является ландшафтной доминантой Фьельбаки. Если вы сможете продержаться на ледяном ветру больше трех секунд, не пожалейте десяти крон на то, чтобы бросить их в щель автоматической подзорной трубы: вид сверху на залив, в водах которого разместился целый архипелаг, застроенный элегантными лодочными домиками, стоит того, чтобы заработать менингит от соприкосновения черепа с невероятно холодной сталью окуляра.

Камень Кунгсклифтана – та Кааба, у которой уместно завершить паломничество по «детективной Швеции»; Фьельбака, несомненно, одно из красивейших мест на Земле, даже если ради того, чтобы оказаться здесь, нужно было прочесть запутанный и дурно написанный роман об убийствах.

У всякого паломничества, однако, должна быть какая-то цель, идея. Люди, отправляющиеся в Иерусалим или Мекку, собираются проделать определенную духовную работу – и не только поклониться святыням, но и обрести некую благодать. К какой, казалось бы, идее, к какой философии можно приобщиться, проехавшись по местам вымышленных преступлений? Что такое могут дать человеку все эти иногда живописные, иногда нет здания редакций, маяки, лодочные сарайчики и ветряные мельницы, где кого-то расстреляли, кого-то расчленили, а кого-то взорвали? Правда ли, что «детективный туризм» можно назвать видом паломничества?

Скорее да, чем нет. Идея, к которой причащается человек, совершающий экскурсию по ларссоновскому Стокгольму или манкеллевскому Истаду, – это идея государства, которое в состоянии отвечать на современные вызовы, а не просто, как все остальные, вяло отмахиваться от них, будучи заранее уверенным, что преступность, коррупция и расизм – проблемы заведомо нерешаемые. Идея общества, которое в состоянии контролировать свое государство – и помогать ему в тот момент, когда оно не справляется со своими обязанностями. Идея своего рода утопической страны, которая бесперебойно выдумывает себе кошмары только для того, чтобы с помощью такого изощренного психического маневра остаться страной, где вероятность реализации подобных сценариев сведена к минимуму. Страны, в которой тоже есть бытовое насилие, загнанные в подсознание коллективные психотравмы прошлого и нелегальная иммиграция, – но населенной героями, которые готовы шпионить друг за другом, гоняться с мигалкой за нарушителями скоростного режима и влезать на серверы госучреждений ради того, чтобы их страна оставалась самым безопасным местом на Земле, откуда никто не захочет убегать.

Разумеется, верить в существование мира, в котором искоренена преступность, – примерно то же самое, что верить в Хоттабыча или Гарри Поттера, однако бум скандинавских детективов – феномен, свидетельствующий о том, что взрослые тоже нуждаются в иллюзиях. И пусть в действительности зло наказывается очень редко, Ларссонленд – функционирует.

Действующий резерв

К живому Владимиру Нестеренко, автору сценария «Чужая», попадают через Интернет. Несложная эпистолярная трехходовка – и вы обнаруживаете у себя в ящике письмо с юзерпиком, где изображено экстравагантное существо: костлявое, беззубое, с седыми патлами и озорными глазами; это и есть Адольфыч.

Киев, прихваченный ранними заморозками, уже не может выдавать себя за южный иностранный город; чередующиеся билборды «Меченосца» и «Райффайзена» – как элементы камуфляжной сетки, которые кто-то набросил на голые стволы каштанов, чтобы нельзя было отличить его от других постсоветских миллионников; глаза так слезятся от сырого ветра, что я не замечаю, откуда появляется Адольфыч; не «Адольфыч», конечно, – Владимир. Он тут же произносит слово «офис», и я киваю; погода не для перипатетиков. Про Адольфыча ходит много слухов, но никто не сказал мне, что он главный редактор глянцевого журнала.

От Майдана, будто из пистолета с глушителем, выстреливает вверх тихая улочка, параллельная Крещатику; там, во дворах, расположена штаб-квартира ViceNews. В просторной лаборатории со стеклопакетами и навесными потолками есть все необходимое, чтобы синтезировать конкурентоспособный рекламоноситель. Vice News пока еще только на стадии «пилота», но объем рекламной секции свидетельствует о том, что на киевском медиарынке обнаружилась незанятая ниша. Верстальщик сноровисто тасует на мониторе объявления о VIP-досуге с фотографиями телефонизированных саун: «Сейчас мы переделываем дизайн».

В первом раунде уместны несколько дежурных вопросов – правда ли, что вы душеприказчик художника-авангардиста Хилько, который топором отрубил голову собственной матери (правда), настоящее ли у вас отчество (да, хотя у отца были и другие причины, чтобы заняться боксом), что это за существо изображено у вас на юзерпике (а, это Джефф – живой труп, самый старый наркоман Лондона). Джеффу 92 года, и с ним в одной больничной палате лежал один друг Адольфыча после того, как подрался в пабе с неграми и ему сломали ногу. Друг прислал фотографию, Адольфыч канонизировал образ, и с тех пор Джефф прочно закрепился в апостольском чине иконостаса сетевых фашистов.

Феномен «Адольфыч в Сети» – слишком обширная тема, чтобы попытаться раскрыть ее в коротком очерке; она ожидает будущих исследователей. Пока достаточно просто упомянуть, что «ливжурнал» он завел еще в 2003-м, догадавшись, что это идеальный способ вести дела и «обкатывать свои идеи» («Какие идеи?» – «…уничтожение вместе с их женами, детьми, братьями и прочим кодлом может дать какой-то шанс выжить полуопидорашенной белой расе»); что для осмеливающихся высказываться о его заметках без должного энтузиазма он приберегает запоминающиеся директивы вроде «поучи свою мамашу п**дой мух ловить»; что, наконец, если кто-либо и дальше продолжает вести себя неконструктивно, у него появится хороший шанс познакомиться с Адольфычем – убежденным, что в Сети тоже нужно «подтверждать репутацию», лично; и, нет, он не скрывает, что как педагог считает преждевременным отказываться от телесных наказаний. При этом шер-хане ежедневно шакалят тысяча-другая падальщиков – которые, повизгивая от удовольствия или блюя от омерзения, разносят отдельные реплики по своим норам.

Редакция «Вестника разврата» похожа на ЖЖ какого-нибудь кроткого коллекционера порнографических открыток – обитель тишины и благочинности, где давно уже никто не обновляет записи; темперамент Адольфыча не позволяет ему задерживаться здесь слишком долго, и несмотря на непогоду, мы собираемся посетить форумы пооживленнее. Перед тем как выйти, он приникает к двери и секунды две разглядывает лестничную площадку. «Все пацаны, – вспоминается авторская ремарка в „Чужой“, – перед тем, как выйти из квартир, смотрят в глазок». Адольфыч называет это «страхом стационарных мест»: «Самое неприятное – это входить вечером в подъезд. Даже если ты на пенсии».

Адольфыч не делает секрета из того, что он не просто «на пенсии», но – гангстер на пенсии. За коньяком, в частности, уже возникало воспоминание о том, как «мы» были «крышей» у «буржуйского вино-водочного магазина», как раз напротив, на Крещатике. Раз в месяц из Германии приезжал человек с пакетом, где лежали полторы тысячи долларов, порядочная для начала девяностых сумма. Самое любопытное начиналось, когда курьер запаздывал и магазин расплачивался с «крышей» натурой… вот тогда – ваше здоровье! – он и научился понимать толк в коньяке.

У гангстера-пенсионера сорока двух лет (карлсоновский возраст: «Уже довольно старый, чтоб делать замечания на улице, и еще довольно молодой, чтобы в случае чего дать п**ды») образуется много свободного времени – настолько, что он может подумать о мемуарах, записать пару-тройку особенно запомнившихся диалогов и даже попробовать себя в кинодраматургии.

«Чужая» была написана по просьбе одного знакомого из Штатов. Режиссер на ПМЖ в Америке, тот посмотрел «Бумер», загорелся и предложил Адольфычу сочинить сценарий на ту же тему. Заказчик так и не нашел в себе силы снять по «Чужой» фильм, и зря; однако Адольфыч нисколько не жалеет о потраченном времени[9]. Оказывается, он и так – уже давно, с тех пор, как хлынула волна палп-фикшна и сериалов про бандитов, – собирался высказаться по теме. «Не исключено, я стал писать потому, что прочел Корецкого и увидел „Бригаду“, – потому что в некоторых деталях это, может, и соответствует действительности, но в целом – фуфло. Это мусорская версия девяностых». Адольфыч был с другой стороны – у которой никогда не было компетентных адвокатов, за отдельными редкими исключениями: Пелевин (бандитская глава в «Чапаеве») и Мурзенко (с «Мама не горюй!»). «Бумер» – хороший фильм, но так, как там, на самом деле не бывает. «Чужая» похожа на «Бумер», но она не про то же самое.

На протяжении всех девяностых годов будущий автор «Чужой» непрерывно участвует в бандитском движении. Работает последовательно в двух киевских группировках. Специалист широкого профиля, чаще прочего он занимается обеспечением «крыши» и выбиванием долгов, то есть рэкетом. Долгое время гастролирует в Европе, особенно интенсивно по странам бывшего соцлагеря. Чтобы понять, что это все значит в переводе с языка милицейских протоколов, лучше всего прочесть «Чужую» и рассказы, среди которых, между прочим, преобладают написанные от первого лица. Прямая трансляция из головы гопника, отодравшего палку от шведской стенки и бегущего громить кавказские ряды на рынке. Репортаж от лица рэкетира, отправляющегося на стрелку с палестинцами с бейсбольной битой в багажнике. По правде сказать, писатель, владеющий такой экзотической профессией, вызывает столько вопросов, что я задаю ему всего один: ставил ли он должникам утюги на животы? «Утюги – это все херня. Во-первых, долго, во-вторых, отягчающие обстоятельства, за это сильно увеличивали срок и мусора п***или».