– Я… – Паоло неожиданно обрел голос. – Я люблю тебя, Рафаэлла. Я пытался найти тебя во всем Милане, но… – Он шагнул к ней, и она невольно отшатнулась. – Это был мой единственный шанс встретиться с тобой лицом к лицу, – добавил он с горечью.
– Ты считаешь, что я хочу этого? – изумилась она. – Я ехала из церкви, спешила к себе домой, чтобы… – Она не докончила фразы, махнула рукой. – Разве тебе понять это? Ты только и можешь, что гнаться за женщиной на автомобиле с сумасшедшей скоростью, а потом разбивать и ее автомобиль, и свой!
Паоло побледнел.
– Вспомни, как ты мчалась по склонам в Кортина д’Ампеццо.
– Ты будешь рассказывать мне об этом!
Лицо Рафаэллы пылало, она была в бешенстве – и при этом невыразимо прекрасна. Как на картине. У Паоло захватило дух. Та, которую он страстно желал и каждую ночь призывал к себе, стояла перед ним, живая, из плоти и крови. А глаза ее метали молнии.
– Рафаэлла… мне нужен только номер твоего телефона.
– Никогда! – зло выкрикнула она. – Я не даю свой телефон маньякам!
– Что произошло? Почему вы устроили гонки на городской дороге? – Перед ними вырос дюжий полицейский. На его бедре висел револьвер устрашающих размеров. Полицейский был весь увешан рациями, которые непрерывно хрипели и неразборчиво передавали чью-то приглушенную речь, чьи-то команды. – Кто хозяин этой машины? – Он ткнул пальцем в сторону «альфа-ромео». – Вы?
Глаза полицейского пронзительно смотрели на Паоло, и тот вдруг вновь почувствовал себя так, словно он на допросе у комиссара Мадзини. Голова у него закружилась. Похоже, он не отделается легко на этот раз.
Рафаэлла молча смотрела на него, ее глаза по-прежнему сверкали.
– Опять вы? – раздался знакомый голос. Слишком хорошо знакомый. Из-за полицейского автомобиля к ним шагнул Франко Мадзини. Он был в ярости. – Ну что ж, голубчик, я предупреждал вас! Миланская тюрьма плачет по вас, теперь вам не удастся уйти ни от нее, ни от своей злосчастной судьбы! – Он повернулся к дорожному полицейскому и властно приказал: – Арестуйте этого человека!
Наступила мертвая тишина.
– Не трогайте его, – неожиданно проговорила Рафаэлла.
– Что? – Мадзини опешил.
– Прошу вас, не трогайте его, – повторила она.
Мадзини уставился на нее. Потом его губы искривила недоверчивая ухмылка.
– Вы говорите это серьезно, Рафаэлла? Ведь этот человек…
– Он лишь врезался в мой автомобиль! Но он не террорист!
Франко Мадзини стоял напротив нее, засунув руки в карманы брюк, раскачиваясь на носках и щуря глаза.
– Вы испытываете к нему симпатию, да? Так называемый стокгольмский синдром – симпатию жертвы к своему палачу?
Глаза Рафаэллы внезапно потемнели. Она сжала кулаки.
– Имейте в виду, комиссар: я ехала из церкви, где говорила с Богом, виделась с прекрасным. А вы… – Ее губы дрожали.
– Я лишь пытаюсь защитить вас, Рафаэлла. От того, кого вы совершенно правильно назвали маньяком. Но раз вы этого не хотите… – Комиссар посмотрел на нее так же холодно, как она за несколько секунд – на него. – Тогда я умываю руки. – Он повернулся к дорожным полицейским, которые напряженно уставились на него, и с сарказмом кивнул на Рафаэллу и Паоло. – Оставьте их. Они сами разберутся.
Полицейские машины, взвизгнув шинами, унеслись прочь. Паоло и Рафаэлла остались одни на фоне искореженных машин.
– Рафаэлла… – выдохнул Паоло.
– Ненавижу, – прошептала она. Она посмотрела на Паоло – в глазах ее стояли слезы. – Ненавижу!
Паоло запоздало понял, что эти слова относятся к нему. Сердце совершило болезненный рывок, он до крови закусил губу.
– Оставьте меня. – Она взмахнула рукой. – Оставьте меня в покое! Пусть наши страховые компании сами разбираются между собой! А вы, – она скользнула взглядом по нему, – больше не попадайтесь на моем пути! – В ее глазах было столько злости, что все слова, которые собирался произнести Паоло, застыли у него на губах.
Она быстро пошла прочь от него, придерживая на боку сумку и громко стуча каблуками по асфальту.
– Рафаэлла! – крикнул Паоло. – Но как же я свяжусь с вашей страховой компанией? У меня ведь нет даже вашего номера телефона!
– И вы никогда не узнаете его. Слышите, никогда! – не оборачиваясь, бросила через плечо она.
Паоло остался стоять словно громом пораженный. Внутри у него все похолодело от горького разочарования.
Добравшись наконец до своей квартиры, Рафаэлла бросила сумку с фотоаппаратом на диван и прошла в ванную. Она включила горячий душ и долго мылась, точно пытаясь смыть с себя страшное напряжение. Но когда она вышла из душа, то никакого облегчения не почувствовала. Тысячи мыслей по-прежнему проносились в ее мозгу, как пузырьки в кипящей воде. Она чувствовала, что находится в состоянии какого-то болезненного возбуждения, схожего с лихорадкой.
И все это из-за него! Из-за Паоло. Рафаэлла тяжело опустилась на диван, полы махрового халата разметались. Машинальным движением она поправила длинные пряди влажных волос, спадавшие на лоб, рука ее чуть подрагивала от волнения. Такого с ней давно не было. Наверное, со смерти отца…
Пальцы ее сжались. Почему она так взволнована? Что за странное чувство захлестнуло ее, заставляя лихорадочно биться сердце? Почему из-за этого чувства перехватывает дыхание? Неужели Паоло так много значит для нее? Но почему?! Разве она влюбилась в него?
Нет, конечно, пронеслось у нее в голове. Но если это не любовь, то что же?
Вопрос, не высказанный вслух, повис в наэлектризованной тишине. Рафаэлла закрыла глаза. Нервы не выдерживали такого напряжения, она никогда раньше не сталкивалась ни с чем подобным.
Когда она неслась с горы, рассекая телом воздух, даже падая и больно ударяясь, то и тогда не было так страшно. А теперь ей надо было побороть саму себя, и она не могла. Потому что внутри нее росло какое-то новое, неизведанное чувство и оно властно подчиняло себе все остальные. Если это не любовь…
Нет, я не могла полюбить его… просто не могла! Это невозможно. Что я себе напридумывала?
Она с трудом поднялась, подошла к сумке. Надо было заняться фотографиями. Ведь лекция уже на носу, а она пока даже не разбирала то, что успела сделать в церкви Святого Эусторджо.
Взяв аппарат, Рафаэлла подошла к компьютеру, и через несколько секунд экран заполнили пронзительно прекрасные, изображения – фрески Витторио Фоппа.
Она пристально смотрела на них. Все они были замечательные, несравненные. Но все равно надо было выбирать. Оставить только самое лучшее. А остальное отправить в корзину.
Рафаэлла принялась за дело. В конце концов, ей уже двадцать два года, она почти профессиональный искусствовед, вот уже четыре года учится на соответствующем факультете Миланского университета. Это как раз и есть ее работа.