Читать интересную книгу Идиотизм наизнанку - Давид Фонкинос

— Господи… Господи.

Я считал, что моя миссия удалась, а это было непросто, учитывая, что я едва держался на ногах, но Эдуар вдруг засмеялся. Безумно. Резко. Грубо.

— Это все твой Конрад! Его доброжелательность сводит меня с ума! От него исходит такая доброта, что у меня появляется желание убить…

У него вырвалась эта фраза. Он хотя бы понимал ее значение? Я не ошибся. Конрад вскружил ему голову; даже хуже, он обнажил тронутое разложением нутро. Сверхъестественная доброта Конрада открывала самое потаенное, значит, вот в чем дело. Всю свою жизнь Эдуар был добрым и серьезным человеком. Но достаточно было увидеть нормальное лицо, простое отношение к жизни, и ему стало настолько плохо, что темные стороны его натуры прорвались наружу, помогая ему выжить. Меня не удивляло это. Если интеллектуалы заставляют нас спрятаться в своей скорлупе, то идиоты помогают проявить наши самые потаенные склонности. (Опьянение давало мне прекрасную возможность пофилософствовать.) С тех пор как я встретился с Конрадом, все мои реакции, спровоцированные этим контактом, имели одно общее свойство: чрезмерность. И эта чрезмерность объяснялась тем, что каждый человек скрывает в себе или тьму, или свет. Только чистый человек может выявить темное. Конрад, хотя у меня и в мыслях нет считать его идиотом, представлял собой телесный идиотизм. В нем, безбородом и улыбчивом, мы обретали кратчайший путь к собственной сути. Его простота, разумеется смущающая других, была данностью, не поддающейся приручению, первым впечатлением, опережающим первую мысль. Конрад излучал идиотизм, отсылающий назад, к той первобытной эпохе, когда существовали лишь любовь или ненависть.

Я немедленно остановил такси. Меня опустошил этот переизбыток мыслей. Я обещал Эдуару свою помощь, но теперь, когда он только что осознал причину своего дискомфорта, я уже не сомневался, что он выкарабкается. Он был человеком устойчивым. Поскольку я лечил нашу дружбу, то прописал ему вето на встречи с Конрадом. Считая мои методы излишне радикальными, он хотел выторговать все уменьшающиеся гомеопатические дозы. Своего рода планирование, ведущее к полному отвыканию. Невозможно было отказаться от Конрада вот так, просто разок щелкнув пальцами. Я понимал опасения Эдуара, но продолжал настаивать, чтобы он отказался начисто. Мне пришла в голову блестящая мысль — налеплять ему по утрам антиконрадовый пластырь, пропитанный запахом Конрада. Таким образом он отвыкнет от него с нарастающей скоростью.

От потока мыслей меня отвлек шофер такси:

— Вы что, не спали всю ночь напролет?

Я еще не успел даже взглянуть на этого шофера. Нужно сказать, что он не приложил никаких усилий, чтобы я посмотрел на него со стороны физиономии. Свой адрес я диктовал ему в затылок. А теперь он вдруг заговорил со мной, теперь он невозмутимо прервал ход моих медицинских размышлений, мне не оставалось ничего другого, как сконцентрировать свое распыленное сознание на том, кто вез меня домой. Я рассказываю это так подробно, чтобы объяснить, почему мы так зависим от услуг, которые нам предоставляют. Из за того, что он вез меня, пришлось ему ответить, по крайней мере вопросительно на него посмотреть, несмотря на все трудности, которые я испытал, чтобы изобразить интерес в своем потухшем взгляде. Он раздражал мне своим вопросом, он раздражал потому, что я чувствовал, что с него станет задавать мне новые вопросы. Люди, которым скучно, — настоящие палачи. Меня загнали в ловушку как крысу. Он говорил со мной, и его слова могли помешать мне вернуться домой. Я умирал оттого, что был наделен слухом. И поскольку я не отвечал, он воспользовался хорошо рассчитанным красным сигналом светофора (он явно притормозил, когда загорелся зеленый), чтобы повернуться вполоборота и таким образом предоставить мне возможность полюбоваться своим профилем. У мерзавца была бородка. Я опустил голову, зная, что носители бородок готовы теоретизировать до полного изнеможения.

Он повторил:

— Хм… Вы что, гуляли всю ночь напролет?

— Эээ, да. Надо полагать.

— Просто я спрашиваю вас об этом, потому что уже много лет, когда работаю по ночам, задаю пассажирам один и тот же вопрос: почему, если ночью не спишь, говорят, что не спал всю ночь напролет? Разве ночь пролетает?

— А!

— Вы понимаете почему?

— Я много размышлял этой ночью… я уже и так в полном отрубе.

— Неважно. Так даже лучше, когда нужно ответить на вопрос. Мне надавали столько ответов, могу вам доложить, а для некоторых, кого я отвозил в больницу, это были практически последние слова в жизни… перед смертью все становятся мудаками… а почему перед смертью все становятся мудаками, а? Я вас спрашиваю.

— Не знаю.

— Обязательно становятся мудаками. Потому что стараются выглядеть умными… вот почему! Вот вы в полном отрубе, а мне это нравится…

— Хорошо. Я подумаю…

— Да да. Не торопитесь, я сделаю кружок.

— А а.

— Я мог бы написать об этом книгу, столько ответов мне надавали… невероятно, сколько разных теорий я выудил из людей. Большинство, 74 процента на сегодняшний день, думает, что это день пролетает, а ночь тянется долго… а знаете, что я им говорю, чтобы еще больше их запутать? Знаете? (Он уже кричал.)

— Нет.

— Почему же, если долго спишь днем, не говорят — он спал день напролет? А? Почему?

— Э… не знаю…

— Видите, и они вот тоже не знают. Это меня бесит, все говорят о том, чего не знают, это как прогноз погоды. Сегодня уже вообще нет времен года!

— Эээ, не вижу связи…

Он резко затормозил и повернулся благодаря удивительной эластичности своей шеи; глаза красные (сливаются с его красной как помидор рожей):

— Что значит, не видите связи?!

— Это анархия! Сегодня ни к чему нет уважения! Люди бесконечно треплются почем зря, модно высказывать свое мнение… а мне осточертели те, кто высказывает свое мнение, они меня достали! Стоит включить радио, и тебе тут же сообщают мнение какой нибудь домохозяйки. Это анархия! Все занимают чужие места! И вы такой же, строите из себя невесть что, а внутри пшик… Что вы шляетесь в это время по улицам! Ночь для того, чтобы спать. А ну ка вылезай из машины, придурок! Ненавижу сволочей, которые гуляют всю ночь напролет!

Поскольку шофер перешел на такой тон, я вышел. Он тут же сорвался с места, и я чуть было не задохнулся от выхлопа его керосинки. Он завез меня черт знает куда, обратный путь превратился для меня в поиски Грааля. Тогда, естественно, я заплакал. Никто не преуспел в поисках Грааля, мои метафоры меня когда нибудь доконают. Скамейка, оказавшаяся в моем распоряжении, выступила в роли дружеского плеча, сначала я отдыхал на ней сидя, а потом вытянулся во весь рост. Машина «скорой помощи», объезжавшая район, остановилась возле меня. Я объяснил им, что поступаю так по вине шофера такси, и был ужасно доволен, потому что прозвучало это довольно жалостно. В конце концов, я сам не мог до конца разобраться, в чем заключалась истина этой ночи. Они вели себя очень любезно, до того момента, пока, доставив меня домой, не обнаружили чудовищную буржуазность среды, в которой я жил.

— Ты зажравшийся подонок!

В тот момент, когда я вошел в дом, утро наконец наступило. Я счел, что теперь уже со всеми перипетиями покончено. Однако, следуя логическому импульсу, решил пойти и мысленно поцеловать мою лапочку. И вот тут то начался хаос. Мне пришлось ущипнуть себя за все места, описаться, умереть и воскреснуть. Пустота, открывшаяся моему взору, полностью завладела мной, ну как бы это выразиться: Конрада в постели не было, и я тоже сразу перестал существовать. Я рухнул на простыни, они были холодны, как смерть из морозильника. Конрад не погружал свое тело в кровать. Он дезертировал. Я должен был действовать во что бы то ни стало; почему все жизненные драмы происходят в тот день, когда ты наконец решаешь снова напиться? Словно для того, чтобы забыть то, что произойдет потом, опередить будущее, накопить забвение. Я переживал один из тех кошмаров, когда нужно действовать мгновенно, но ничего не получается, ты не можешь двинуться вперед, словно прирос к месту, безуспешно пытаясь жестикулировать. Я стоял, передо мной зияла пустота, оставленная Конрадом, — это была самая ужасная из драм, а я не мог уловить даже проблеска мысли, чтобы представить себе гипотетическое начало какого либо действия. Вплоть до того момента, когда мной овладела энергия отчаяния, инстинкт выживания, спасительный жест, львица, защищающая своих детенышей, Бэмби из округа Венсенн! Я поднялся, натянутый как струна, выпростав вверх левую руку. Свобода! Я начал обнюхивать гостиную в поисках улик. Я крупно облажался!

Ах вон оно что!

И как это раньше не пришло мне в голову? В памяти всплыла история с накладными усами. С моей подачи Конрад разоблачил — этот маскарад. Должно быть, он заплатил жизнью за свою отвагу. Нет, это не останется безнаказанным! Приходилось только надеяться на то, что серийный убийца Мартинес не сбежал; я помчался вниз по лестнице, ровно один этаж отделял меня от этого безумца, завтра нужно будет отчитать толстого агента по продаже недвижимости за неразборчивость. Я забарабанил в дверь, наплевав на требования соблюдать тишину. Не страшно, даже если соседи проснутся, речь ведь идет о жизни и смерти; это входит в правила проживания. Раз в год каждый жилец имеет право выбора: либо устроить сумасшедшие пляски умба юмба, либо решать вопрос жизни и смерти. Это было мое право, и я был счастлив, что еще не разменял свой джокер на никчемные празднества. Я постучал еще раз посильнее, а потом заорал: