Читать интересную книгу Тень жены Гамлета - Инна Метельская-Шереметьева

– А вы в этом салоне ничего не пили? – спросил Колюня.

– Как раз пили – яблочный сок. Нам его администратор подала. Стаканчик мне, стаканчик Качаловой.

– Так надо поехать в салон и поговорить с этой администраторшей, – внесла предложение Юленька, – Я могу поехать и узнать, кто этот сок готовил, и не мог ли кто-нибудь туда подмешать снотворное.

– Да зачем куда-то что-то подмешивать? – крякнул с досады Петр Иванович, – Чтобы Качалова уснула до того, как ее по голове стукнут? Как ты себе это представляешь? Ну, выпила она твой сок…

– Не мой, а отравленный, – не сдавалась Юленька

– Хорошо, отравленный. Подошла к креслу, села и баиньки. А тут целое дело – с мастерами куда-то ушла, окно открыла, по голове получила и только потом грохнулась и уснула? – Петр Иванович очень не любил нелогичные построения.

– Предположим, – вмешалась я, – что уход Качаловой можно было предусмотреть. Девушка она нежная, тактичная, привезла меня в салон омолаживать… Ну, не могла же она при мне сказать мастерам сделайте из этой старой коровы молодую лань!

– Витолина Витальевна! – мигом вскинулась вся троица и даже Клара возмущенно засопела у плиты.

– Ну, какая же вы старая – Юленька даже кулачком потрясла, – Вы самая обаятельная и привлекательная, о вас вон даже в журналах пишут.

– Так в журналах и о фараонах пишут, о мумиях египетских, – я усмехнулась, – Так что это, деточка, не аргумент.

Где-то в прихожей раздался телефонный звонок. Мы напряглись: очевидно, это снова звонит Георгий Петрович с напоминанием о том, что мне нужно ехать как можно быстрее. Клара с ворчанием пошлепала в холл, махнув нам рукой: «Да доешьте хоть, сыщики!». Вернулась она уже через минуту, бледная, с трясущимися губами:

– Виточка, деточка, беда! Сережа наш в Питере, в больнице, при смерти!

27 сентября (вторник, утро)

Сказать, что у меня земля ушла из-под ног – это не сказать ничего. В висках застучали два раскаленных молота, руки затряслись, дышать стало просто невозможно, и я с остервенением рванула из-под блузки ставший внезапно тесным лифчик, ничуть не стесняясь присутствующих мужчин. В добавок, меня отчаянно затошнило и скрутило живот. «Сережа при смерти». Так не бывает! Так просто не может быть и всё тут! Да он и не болел никогда, даже эпидемии гриппа, которые периодически выкашивали по половине наших родственников и знакомых – всегда обходили его стороной. Даже элементарного отравления с ним никогда не случалось. Он всегда шутил, что у него желудок луженый. Боже! Почему я говорю «шутил»? Почему я говорю о своем Сережке в прошедшем времени? И завещание? Зачем он написал завещание? Значит, он знал, предвидел, чувствовал?

Я с совершенно бессмысленными глазами металась по дому, постоянно путаясь под ногами у Клары, которая собирала мне дорожную сумку для Сережи в больницу. Мой собственный чемодан так и не был распакован со времени возвращения от Качаловых.

Петр Иванович дозванивался в аэропорт, выясняя расписание самолетов, улетающих в Питер, а Юля пыталась связаться с больницей, чтобы выяснить хоть какие-то подробности о состоянии Сергея и параллельно обзванивала гостиницы, чтобы забронировать мне номер. Судя по тому, что Сережу положили в кардиологию, мы единогласно решили, что с Сергеем случился инфаркт (других сердечных болезней в нашей семье просто не знали). Я пыталась вспомнить все, что когда-либо читала об этом заболевании, но, увы, кроме того, что риску инфаркта подвержены все мужчины после сорока лет, и что этот проклятый инфаркт бывает обширным и еще каким-то «микро» мне ничего в голову не приходило.

«Миленький, любимый, только не умирай. Только живи и дыши! Женись на своей Настеньке, рожай себе детей, занимайся своим дурацким бизнесом – я даже не пикну!». Я не умела молиться, не помнила ни одной молитвы, поэтому повторяла про себя как заклинание всего два слова: «Отче наш… Отче наш…».

Как всегда все решили без меня. Петр Иванович завел меня в кабинет Сережи и силком усадил в глубокое кожаное кресло.

– Ты, это, – не кипятись, Витальевна. Мы тут померковали маленько, и вот что решили: самолет только через три часа. То есть, выезжать надо уже сейчас. Рейс могут задержать – потому как погода стоит самая нелетная. Дождя, правда, нет, но туман низко-низко лежал все утро. Ну да если рейс и не задержат – опять же полтора часа в полете! Потом мы прилетим в Питер. Пока заберем багаж, пока выйдем, пока то да сё, поймаем такси, доедем до больницы – еще три-четыре часа вместе с полетом отъедим. А за семь часов мы тебя вместе с Колюней до Питера и без самолете сами домчим.

Повисла пауза, так как мне возразить было нечего, да и не могла, не хотела я возражать, а все остальные эту идею уже, видимо, и так обсудили. Без меня. Во время моих бестолковых метаний.

– Ну и чего ждем? Давайте по коням! – тяжело поднялась с места я, – Только решите, кто поедет – ты, Петр Иванович, или Колюня. Двоим вам там делать нечего. Кто-то должен оставаться в Москве, на связи, кто-то должен помогать Юле и Кларе. И потом вот еще что…, – я внезапно притормозила, – Петр Иванович, будь другом,… свяжись с этой Настенькой. Надо ее как-то в известность поставить. Сереже будут нужны положительные эмоции, так вот пусть он, как только на поправку пойдет, видит рядом с собой любимого человека.

– Витолина Витальевна!

– Цыц, я сказала! Это не обсуждается. Ничего вы в жизни не понимаете. Вдруг у него из-за этой самой Настеньки с сердцем плохо стало? Она ему доложила о нашей встрече, а он перенервничал и слег… Так что пусть Сережа видит, что я в норме. Что все восприняла нормально. НОРМАЛЬНО, я вам сказала. И нечего на меня пялиться! И вот еще что! Клара, это касается тебя лично… Если будет звонить сын, ничего не говори Серому. Ни при каких обстоятельствах. Я сама позвоню ему позже.

Мы расцеловались у ворот, прощаясь. В Москве решил остаться Петр Иванович, пообещав, что за всем присмотрит. А Юленька, пробормотав, что в агентстве сейчас три заказа, пообещала все проконтролировать в лучшем виде, взяв с меня слово не думать о работе, и не переживать. Клара сунула мне в карман пузырек с но-шпой, бутылочку валокордина, пузырек валерьянки и половинку плитки шоколада в смятой фольге, а Колюне отдала простую белую фарфоровую чашку и бутылку с минералкой без газа. «Без комментариев», – пробормотала наша домработница и перекрестила нас и машину.

Мерседес резво несся по влажному шоссе. «Санкт-Петербург – 540 км» прочитала я в тот момент, когда слезы перестали лить из глаз и взгляд смог сфокусироваться на дороге. Колюня выжимал из любимой коняшки все ее лошадиные силенки до самой последней. На спидометр я решила не смотреть, достав из кармана и положив в бардачок несколько тысячных купюр для гаишников.

Через сорок минут позади осталась еще сотня километров.

– Коль, а давай кофе выпьем? – вдруг пришла мне в голову совершенно дикая в этой сумасшедшей гонке мысль.

–????

– Понимаешь, – я пыталась как-то обосновать свое крайне неуместное предложение, – Если я вдруг захотела кофе, значит с Сережкой все хорошо?

– И где связь? – мой водитель даже слегка сбросил скорость.

– Ну, как ты не поймешь, – Я и сама не знала, как толком объяснить то, что чувствую, – Если я еду к больному мужу, а мне вдруг хочется кофе, то это значит что?

– Что вы не выспались, – мои сотрудники всегда мыслили исключительно рационально.

– Нет! Я бы никогда не рискнула распивать кофеи, если бы с Сережкой действительно происходило что-то страшное, если б он был в опасности. Ну как тебе объяснить, я их очень хорошо чувствую, моих мальчиков, сына и мужа… Я всегда беспокоюсь, места себе не нахожу, когда сын простужается в своем Лондоне… Ну, вспомни же вспомни! Как я ночь не спала, когда у Сережи на работе склад обворовали. Я тогда еще ничего не знала, но уже вся извелась.

– Ага, а инфаркт – это для вас не повод для беспокойства! – укоризненно возразил Колюня и тут же прикусил себе язык.

– Да нет у него никакого инфаркта! А есть, как это, предынфарктное состояние, недостаточность там какая-нибудь, криз сосудистый… Мы же толком не выяснили. Конечно, ты прав, – я заводилась все больше и больше, убеждая, скорее саму себя, чем своего водителя в непоколебимости собственной аргументации, – В общем-то они все хороши, эти болячки… Но НЕ СМЕРТЕЛЬНЫ! Чувствуешь? Вот приедем мы сейчас в Питер, а там уже Сережка нас в приемном покое дожидается, улыбается и собирается домой.

– Вита Витальевна, я вас расстраивать, конечно, не хочу, вам виднее. Кофе так кофе. Но я бы на нашем месте останавливаться не стал. Доедем до Питера, увидим Сергея Тимофеевича живым и здоровым, вот тогда и кофе попьем. Тем более, есть у меня такое, очень сильное подозрение, что за нами хвост.

– Хвост? Какой хвост? – Я завертелась, пытаясь отстегнуть ремень безопасности, – Ты имеешь в виду, что? Что за нами следят? – у меня похолодели кончики пальцев.