— Нет.
Майк тяжело запыхтел.
— Насколько я понимаю, невежливо дать даме в глаз.
— Все графство подожмет губы.
— Ох уж, эти условности! Так до какого уродства надо дойти, чтобы получить вашу руку? Если бы я был вроде Стэнвуда…
— Ой!
— Нет, не сумею. Вот что, займусь боксом, я его люблю. Даст Бог, мне порвут ухо или сломают нос. Тогда вы перемените мнение?
— Во всяком случае, подумаю.
— На этом и остановимся. Разумеется, пока что я буду по-прежнему любить вас.
— Спасибо.
— Не за что. Рад служить. Но вообще-то Шорти мог бы выложить три гинеи и показать вас психиатру. А вот и он, то есть Шорти, — заметил Майк, поскольку подкрепившийся граф входил в комнату. — Приятно смотреть на оленя, идущего от потоков вод.[19] А знаете ли вы, что сказала мне ваша дочь Тереза? Что я, на ее вкус, слишком красив.
— Быть не может!
— Еще как может. Сказала, и во взоре ее, прибавлю, мелькали искры безумия. Но почему вы один? Что вы сделали с Огастесом?
— Его нигде нет.
— Даже у вас в спальне?
— Он оттуда ушел.
— Может быть, в библиотеку? — предположила Терри. Майк нахмурился.
— Да, наверное. Где дисциплина, хотел бы я знать? Где послушание старшим?
— Виновата, мой генерал!
— Никак с вами не справишься! Что ж, идемте в библиотеку. Терри оказалась права. Огастес ходил по библиотеке, держа бутылку creme de menthe.[20] Когда они вошли, он бесшабашно крикнул: «Хо!»
Глава XVI
Да, слово «бесшабашно» точнее всего обрисует его поведение. Именно оно, в своем французском виде, пришло бы на ум такому стилисту, как Флобер, скрупулезно подыскивавшему mot juste.[21] Лицо разгулявшегося Ворра стало пунцовым, глаза сверкали, уста растянулись в доброжелательной улыбке.
— Пр-ривет, дор-рогуши! — пророкотал он, приветливо помахивая бутылкой. Звук его голоса в ночной тиши напугал бы любого.
— Ш-ш-ш! — сказал Майк.
— Ш-ш-ш! — сказал лорд Шортлендс.
— Ш-ш-ш! — сказала Терри. Пунцовое лицо осветилось удивлением.
— Почему это «шы»? — осведомился он.
— Не так громко, Огастес. Уже ночь.
— Ну и что?
— Людей перебудите.
— Хо! И точно. Вот не подумал, — отозвался Ворр и хлебнул ликера. — Мятой пахнет, — прибавил он, стремясь просветить сообщников — Дэ, мятой, не иначе.
Майк понял, что предусмотрел не все. Он надеялся, что Огастес выпьет столько, сколько нужно, но не подумал, что тот может войти во вкус. Что он во вкус вошел, сомнений не было. В стельку он еще не напился, но был к этому близок. Оставалось пресечь зло, пока не поздно.
— Дайте-ка мне бутылку, — сказал Майк.
— Почемуй-то?
— Мне кажется, с вас хватит.
— С меня? Да я только начал.
— Ну-ну, старый друг. Я жду.
В глазах Огастеса мелькнула угроза.
— Ты только тронь, дорогуша, только, эт-та, тронь, дам по куполу. — Он отхлебнул еще. — Мята. Хорошая травка. И для здоровья полезно. Помню, любил я мятные леденцы. Дядя Фред мне давал, чтобы я не дек-ла-ри-ро-вал. Такой эт-та стих, дорогуша, туман там, обман. — Он с упреком взглянул на Майка. — Обман, дорогуша. Это грех, ложь называется. Возьмем Ананию и Сапфиру…[22]
Лорд Шортлендс испуганно тронул локоть Майка.
— Кардинел!..
— А?
— Вы ничего не заметили?
— Э?
— Я думаю, он напился.
— И я так думаю.
— Что же нам делать?
— Прервать операцию. Огастес!
— Чего?
— Ш-ш-ш, — сказал Майк.
— Ш-ш-ш, — сказал граф.
— Ш-ш-ш, — сказала и Терри. Ворр очень обиделся.
— Заладили, «шы» да «шы»! — горестно воскликнул он. — Народ перебужу, да? Ну, что «шы»? Что «шы»?
— Простите, Огастес, — сказал миролюбивый Майк. — Больше не будем. Может, все-таки приступите к делу?
— Какому такому делу?
— К сейфу.
— Какие еще сейфы?
— Который вы собирались открыть.
— А, этот! Что ж, дорогуша, потопали. Эй!
— Что?
— Где инструменты?
— Не у вас?
— Да вроде бы нет…
— Не могли же они пропасть!
— Почему это «не могли»? Могли, как миленькие. У слесаря может пропасть инструмент? Может. А я что, хуже? То-то и оно, дорогуша. Сперва подумайте, а потом уж и, эт-та, говорите.
— Наверное, вы оставили их у папы, — предположила Терри.
— Ну, здрасьте! Теперь вы начали. Какие такие папы?
— Я хочу сказать, Шорти. Огастес повернулся к графу.
— Это вы, что ли?
— Сокращение от «Шортлендс», — пояснил Майк.
— Надо же… — удивился Огастес. — Со-кра-ще-ние… — он хрюкнул, и так громко, что измученный пэр подскочил на шесть дюймов, а спустившись, вцепился в рукав Майка.
— Зачем вы хрюкаете?
— Ды ладно, не буду.
— Адела и так плохо спит.
Майк понял, что надо было дать железной леди снотворное, скажем — в теплом молоке. Именно такие мелочи упускают стратеги.
Огастес тем временем бродил по комнате, бормоча: «Значит, от Шортлендс». Потом он опустился в кресло, благодушно бормоча и там, словно попугай, чью клетку накрыли зеленой бязью.
— Сбегайте, Шорти, посмотрите, не у вас ли они, — сказал Майк.
Граф убежал. В библиотеке воцарилась странная тишина. Огастес закончил монолог и сидел, опустив голову. Терри тронула Майка за локоть.
— Майк! — прошептала она.
— Да, моя дорогая?
— Посмотрите, он плачет.
Майк посмотрел. Действительно, из-под очков медленно текли слезы.
— Что случилось, Огастес? — спросил он. Обратившийся медвежатник утер жемчужные капли.
— Про нее вспомнил, дорогуша.
— Про кого?
— Да про нее. Потерял я одну, эт-та, особу… Майк облегченно вздохнул.
— Ничего, — шепнул он Терри. — Впал в сентиментальность.
— Да-а?
— Да. И слава Богу, следующая стадия — буйство. Не знал, Огастес, что у вас несчастная любовь. Когда вы в последний раз ее видели?
— Я не видел. Она не пришла.
— Куда?
— Да в эту, ре-гис-тра-туру. Наверное, вы думали, дорогуша, чегой-то он плывет один по, эт-та, морю житейскому. Сейчас скажу. Собирался я жениться, а она не пришла.
— Ай-я-яй!
— То-то и оно.
— Какая жалость, мистер Ворр!
— Пропала, наверное. Я ей про все рассказал, она вроде бы простила, а явился я на Бик-стрит, смотрю — ее нету. Два часа просидел.
— Какой ужас! Что же вы сделали?
— Ну, выпил шипучки, съел сэнгвич с ветчиной… А забыть — не забыл, дорогуша. Прямо вижу ее физиогномию, а сердце-то гложет, будто мыши.
Майк понимающе кивнул.
— Любовь, это вам не сахар. Вот они, женщины. Рыцарственный Огастес с ним не согласился.
— Прям сейчас! Я так думаю, — начал он, допивая сгёте de menthe, — может, это перст судьбы, а может — и нет. Эти ре-ги-стра-ту-ры есть и на Бик-стрит, и на Мик-стрит, и на Грик-стрит. Трудно ли перепутать? Я пошел на Бик-стрит, а она, значит, на Мик-стрит…
— Или Грик-стрит.
— Ну!
— Что ж вы ее не спросили?
— Опоздал, дорогуша. Целую неделю обижался, а там и подумал: не иначе как не-до-ра-зу-мнение. Пошел к ней, да не застал. Говорят, нету, уехала. Ну, я и сам уехал в Америку с одним джен-тле-ме-ном. Как говорится, пролег меж нами океан.
Воцарилось молчание. Потрясенные Майк и Терри с сочувствием смотрели на Огастеса, тогда как он, если бы не икал, мог бы сойти за статую печали.
Однако вскоре он ожил, словно Галатея.
— А ка-ак она стряпала! — проговорил он. — К примеру, пирог с почками. Одно слово, таял во рту.
— Какой ужас!
— Да, дорогуша.
— Шекспир бы написал неплохую пьесу, — предположил Майк.
— Ну! — согласился Огастес, снимая очки, чтобы утереть новую слезу. Надев их, он печально смотрел на сообщников. — Куда ни глянешь, беда. У вас-то как, мистер Кардинел? Вот с ней, с ней!
Терри залилась краской, что позволило Майку сравнить ее щеки с предвечерним багрянцем на летнем небе, а заодно подумать о том, что бы тут сделал лорд Перси. Ответ не замедлил: он бы сам превратился в розу.
— Переменим тему, — предложил он.
Огастес помрачнел и резко выставил подбородок.
— С чегой-то? — осведомился он — Тему, понимаешь! Будут мне указывать всякие…
Он замешкался, отыскивая mot juste, но тут появился лорд Шортлендс и сообщил, что инструментов нигде нет.
— Каких эт-та ин-скру-ментов?
— Да ваших.
Огастес поджался. Последний глоток cr’eme de menthe переместил его в следующую фазу алкогольной интоксикации, а потому он зорко взглянул на графа.
— А на что они вам? Тронете — дам в рыло.
— Вы же сами меня послали!
— Это кто, я?
— Послал, послал, — заверил лорд Шортлендс Майка, на которого Огастес тут же сурово взглянул, спросив при этом: