— Нет.
Лорд Шортлендс печально помолчал. Все шло хуже, чем он думал.
— А почему? — спросил он.
— Есть причина.
— Какая такая причина? Он — то, что тебе нужно. Богат. Красив. Занятен. И заметь, влюблен, как не знаю кто. Обрати внимание на его взгляд…
— Преданный?
— Вот именно. Ты его сразила наповал.
— А сама не поддаюсь. Это тебя огорчает?
— Естественно.
— Хорошо, я тебе кое-что скажу. Как выразилась бы героиня «Перси», я не осталась равнодушной. Этот самый взгляд пробирает меня до костей.
— Пробирает? — обрадовался лорд.
— В высшей степени. Я чувствую себя так, словно сияет солнце, шляпка, туфли и платье — лучше некуда, и кто-то подарил мне тысячу фунтов.
— Ну, вот! В чем же дело?
— Минуточку, Шорти, потерпи. Кроме того, я ощущаю, что у меня нет на эти взгляды эксклюзивных прав.
— Не понял.
— Должно быть, он смотрит точно так же на всех женщин.
— То есть, по-твоему, он… э-э… ветреник?
— Да, если это слово обозначает человека, который ухаживает за каждой мало-мальски приятной девицей.
— Он говорит, что любит тебя с давних пор. Тебе было пятнадцать или сколько там…
— Нужно же что-то сказать, а то разговор угаснет.
— Почему ты так думаешь?
— Чутье! Оно мне подсказывает, что твой Кардинел — мотылек, порхающий от цветка к цветку. Очень может быть, что порхал он не далее как вчера. Ты его видел, когда он вернулся из столицы?
— Нет, я гулял с Усиком.
— А я видела. Мало того, мы поболтали. От него на несколько ярдов пахло чем-то эдаким, терпким, словно он провел немало времени с экзотической женщиной. Не думай, я его не виню. Он не виноват, что похож на Аполлона. Но мне поддаваться нельзя. Благоразумная Терри Кобболд в очках и в митенках шепчет на ухо, что с Аполлонами связываться опасно. Словом, сердце — за, разум — против. Наверное, так относится к Спинку миссис Пентер.
Граф удрученно запыхтел.
— По-моему, ты делаешь большую ошибку.
— Что ж, бывает.
— Насчет этого, запаха. Наверное, он просто столкнулся с какой-нибудь дамой.
— Вот именно.
— Ах, Господи! Да выходи ты за него!
— Зачем это тебе нужно?
— Он мне нравится.
— Мне тоже.
— И потом, ты думала, что будет, когда Ворр украдет марку? Я женюсь, оставлю тебя один на один с Аделой — если, конечно, Клара подцепит Блейра. Тебе придется плохо, душенька. Лучше выйди за него, а?
Картинка, нарисованная им, тронула Терри. О чем, о чем, а об этом она не думала. Когда она как следует нахмурилась, вошел Майк.
— Что вы здесь делаете? — строго спросил он. — Я полагал, вы легли.
— Да-да, но я встала. Не могу заснуть. И вообще, я не видела, как взламывают сейфы.
— И незачем. Это — не для женщин.
— Мне очень хотелось!
— Теперь я понимаю, почему в газетах вечно пишут о своеволии современных девушек.
— Жадных до сенсаций.
— Именно, жадных до сенсаций. Что ж, благодарите Бога, что у вас будет добрый муж.
— Будет?
— Несомненно. Я придумал новый метод. Где Огастес?
— Наверное, у Шорти в спальне.
— Почему же Шорти не с ним? Где дух команды?
— Он меня выгнал, — жалобно промолвил граф. — Я не хотел уходить, но он сказал, я ему мешаю. Очень чувствительный, по-видимому.
— Как он там?
— Вроде бы ничего.
— Пойдите-ка лучше, посмотрите.
— А почему не вы?
— Мне надо поговорить с Терри.
Перенапрягшийся граф нервно провел рукой по седеющим волосам и пробормотал что-то насчет выпивки. Майк удивился.
— Вы что, с ним не пили?
— Он не позволил. Сказал, что это грешно. Я стал было спорить, но он заметил, что даст мне бутылкой. Ох, — размечтался несчастный пэр, — я бы миллион отдал за глоточек!
— Зачем? — возразил Майк. — Можно и дешевле. Пойдите ко мне, пошарьте в шкафу, на верхней полке. Там вы найдете фляжку. Отхлебните, сколько надо, и положите на стол два пенса.
Хозяин резво выбежал. Гость закрыл за ним дверь.
— Наконец мы одни, — сказал он. Нежное сердце Терри тронули муки отца.
— Бедный Шорти!
— Не без того.
— Он не годится для таких дел.
— Это верно.
— У него высокое давление…
Майк осторожно взял ее за локоть, подвел к креслу, усадил, а сам сел сбоку на ручку.
— Когда я воскликнул: «Мы одни!» — объяснил он, — я имел в виду не беседы о Шорти. О нем мы потолкуем позже, в нашем доме, у камина. «Давай, — скажете вы, — обсудим его давление». — «Давай», — отвечу я, но теперь актуальны другие вопросы. Входя, я услышал, что наш граф…
— Разве можно подслушивать?
— Можно, время от времени. На сцене для этого ставят ширмы, и все рады. Словом, он говорил: «Почему ты за него не выйдешь, дурья твоя голова?»
— Не совсем так…
— А надо бы. Кого он имел в виду, меня?
— Да.
— Молодец. А как вы обо мне заговорили?
— Он просто спросил, почему я за вас не выхожу.
— Я и сам удивлялся. А сейчас, кажется, понял. Вижу, вы читаете «Перси». Прошлой ночью я его пролистал, и не зря. Он навел меня на мысли об упомянутом методе. Мне стало ясно, в чем моя ошибка.
— Да?
— Да. Я слишком легковесен, если хотите — поверхностен. Занятен, конечно, но недостаточно серьезен. В 1869-м они лучше разбирались в таких делах. Вы дошли до той сцены, где лорд Перси объясняется с ней в оранжерее?
— Еще нет.
— Сейчас я вам прочитаю. Готовы?
— Что ж, если хотите…
— Хочу. Итак, он говорит: «Любящим взором, дорогая, я следил за тем, как вы переходите от детства к юности. Передо мною раскрывалось ваше очарование, и я, побывавший при многих дворах, не мог бы найти изъяна в ваших манерах. Теперь я прошу о даре, которым бы гордился человек самого высокого ранга, ибо вы украсите любой титул, одарите радостью любой замок. Каждое ваше желание, даже малейшая прихоть — закон для меня». Ну, как?
— Недурно.
— А вот еще: «О, дорогая, не разбивайте сердца, которое бьется только для вас! Я не из тех, кто пленяет прекрасных дам, и вы пожалели бы меня, узнав, какую зависть испытываю я к такому умению. Слова мои нелепы, облик скромен, но любовь непритворна. Вино льется тонкой струей, ибо сосуд переполнен. Да и способен ли блистать красноречием тот, кто молит о жизни? Я люблю вас, люблю. Неужели вы мне не ответите?» Не пойму, чего он жалуется. Если уж это — не красноречие… Ну, как? Вы тронуты?
— Не очень.
— Странно. На ту девицу это подействовало. ««Вы молчите, — вскричал он, прижимая ее к груди, — но ваше молчание лучше многих слов. Вы бледны, но вскоре лилия сменится розой». Он склонился к ее губам, и то ли со вздохом, то ли с рыданием она потянулась к нему». Каково? Дело в шляпе, тут и спорить не о чем. У Перси все в порядке. А у меня?
— У вас — нет.
— Вы не издали то ли рыдания, то ли вздоха?
— Ни в малейшей мере.
— Ясно! У Перси, если верить автору, шелковистая бородка, которую он приобрел — надеюсь, честно, — к двадцати четырем годам. Значит, ждем, пока я ее выращу. С утра и начну.
— Я бы не начинала. Сказать, почему вы меня не тронули?
— Давно пора.
— Ну, что ж… Вам непременно надо сидеть на ручке?
— Нет. Я просто хотел быть поближе на всякий случай. Ну, если что, я успею. Лилия, знаете, сменится розой и тому подобное. Ладно, слушаю.
Терри еще помолчала.
— Слушаю, — подбодрил ее Майк. — Говорите.
— Звучит глупо, но я боюсь.
— Ничего, ничего. Так в чем же дело?
— В том, что вы такой красивый.
— Что-о?!
— Кра-си-вый. Я же вам сказала, что это звучит глупо. Майк был совершенно потрясен.
— Глупо? — повторил он — Да за такие слова сажают в желтый дом! Это я, по-вашему, красивый?
— А какой же? Просто кинозвезда. Разве вы не замечали?
— Вроде бы нет. Лицо как лицо.
— Посмотрите в зеркало.
Майк посмотрел, закрыл один глаз, потом покачал головой.
— Ничего особенного. Ну, приятен на вид. Такая хорошая, надежная внешность.
— Анфас — может быть. Тут главное профиль. Поглядитесь как-нибудь боком.
— Я кто, по-вашему, мужчина-змея? — он отошел от зеркала. — Неужели вы из-за этого не выходите за меня замуж?
— Да, из-за этого.
— Знаете, ждал я какой-нибудь чуши, но все-таки не такой. Видимо, в детстве, глядя из окна, вы упали и обо что-то стукнулись.
— Спасибо, что ищете мне оправданий.
— А что еще делать? Дитя мое, вы слабоумны.
— Нет. Я благоразумна.
— Предположим. Что же плохого в красивых мужчинах?
— Я им не доверяю.
— Даже мне?
— Даже вам.
— Но я — сама добродетель!
— Так вам кажется.
— При чем тут «кажется»? Это — бесспорный факт. Может, одумаетесь?