Утвердили список питания, план лечения... Я приехала домой и просто рухнула от усталости!
И вот в пять вечера он ставит перед фактом, что скоро будет.
Получается, опять придется с ним спать? Волосы встают дыбом, и сердце сжимается от ужаса.
Какие могут быть сомнения? Зачем он еще едет? Чтобы трахаться! Крепко стискиваю ноги и дрожу. Дурно становится.
Ну нет, я не шлюха. Я... чемпионка! Хоть и бывшая. Я достойна большего. Если быть с мужчиной, то по любви. По обоюдному желанию.
Гордость такая острая, что изнутри кожу вспарывает. Меня накрывает паникой и презрением к себе самой. В следующее мгновение сдаюсь и просто рыдаю.
Успокоиться удается только минут через сорок. Протираю лицо тоником и принимаю решение отказаться от клиники. Как бы тяжело ни было, как бы мне ни нравилось лечение там — современное, удобное, лучшее... Справлюсь сама.
Как-нибудь.
Не могу я! Ну не могу бежать и раздвигать ноги по первому требованию!
«Подъезжаю».
Уже? Как быстро пролетел этот час! Строчу:
«Сейчас спущусь».
«Я поднимусь, всё нормально».
Округляю глаза. Этого еще не хватало! Как же мне его бросать-то, когда он в гости намылился? Сразу у порога?
Дескать, давай расстанемся, но, раз приехал, не хочешь чаю?
Или сначала угостить, а потом: «Забери свои экологические деньги, я лучше по больницам буду маяться, чем с тобой спать».
Супер. Один вариант лучше другого.
Надеваю платье и пытаюсь справиться с молнией на спине, когда в дверь стучат. Да что Раф такой быстрый-то! Я еще не составила новый план. Ну почему он не «потеряшка»?!
Звонят.
Ар-р! Зачем он так? Я бы аккуратно всё сказала, вышла из машины. И пошла домой. Он бы уехал. Было бы достойно и правильно.
Снова стучат. Телефон вибрирует. Надпись: «Раф».
Ай-я-яй!
Одеревеневшие от шока пальцы не слушаются, я с трудом дотягиваюсь до бегунка молнии, тяну вверх. Заело!
Равский звонит. Не терпится ему, видимо.
Делать нечего. Беру костыль и иду в расстегнутом наполовину платье.
Открываю дверь и первое, что вижу — букет лилий.
Душа ухает вниз. Они такие красивые!
— Привет. Вау! Ничего себе! — шепчу.
Раф смотрит с легкой улыбкой. Рот сам начинает двигаться, я слышу свой жалкий, оправдывающийся голос:
— Извини, что долго не открывала. Молнию заело, представляешь? Никак не могла справиться.
Алекс переступает порог квартиры, атакуя мое жилище. Я же будто разбиваюсь всмятку. Сцены вчерашней близости водопадом обрушиваются: картинки, ощущения, запахи. И поцелуи. Сглатываю и резко отворачиваюсь. Нужно же вести себя достойно, не давать понять, как было обидно молчание.
— Поможешь? Пожалуйста. — Прижимаю к груди букет.
. Алекс произносит:
— Конечно.
Пальцы касаются обнаженной спины. Белье у меня телесное сегодня, он это видит, разумеется. Делает шаг ближе, склоняется. Сегодня у Алекса другая туалетная вода, тоже приятная.
— Тут действительно заело. Подожди немного, попробую починить. — Голос прокатывается по телу.
— Давай.
В ушах шумит. Сейчас я скажу Равскому: «Починил? Спасибо. Но тебе лучше уйти».
Он копается с замочком. При каждом касании к коже волоски дыбом. Алекс молчит. В полной тишине только два наших дыхания.
Наконец, получается! Он тянет бегунок вверх до конца.
— Готово.
Я оборачиваюсь и улыбаюсь:
— Спасибо.
— Ты такая румяная, — отвечает он. — Всё хорошо?
— О да, немного нервничаю.
— Не нужно.
Скажи ему: «Спасибо, что оплатил клинику, но я хочу вернуть деньги. Больше не приезжай».
Открываю рот, Алекс оглядывает меня с головы до ног.
— Обалдеть, какая ты красивая. Одна дома? Тут два букета, один для тебя, второй для мамы. — Он понижает голос и чуть прищуривается: — Мама нормально к лилиям? Или я опять мимо? — И пялится.
Пульс зашкаливает.
Это так мило, если честно! Я рыдала почти час, а он выбирал для нас с мамой цветы.
— Да, одна, мама придет лишь утром. Она работает медсестрой.
— Лишь утром?
Ноги слабеют. Букеты слишком тяжелые.
— Да.
Он подходит, а я вдруг опускаю цветы на комод и... вцепляюсь в Алекса намертво. Как-то само собой так получается, наверное, из-за нервного срыва.
Поцелуй сразу влажный и горячий. Вкуса столько, что мозг отключается. Ладони Равского уже на моей заднице. Причем обе. Он прижимает меня к себе рывком, да так, что ощущается каменное напряжение в его паху.