Хватит витать в облаках. Хватит думать о Митци. И без нее будущее выглядит не так уж плохо. Даже изрядно поистратившись на квартиру, я все еще был вполне платежеспособным. Может, мне стоит купить автомобиль? Почему бы нет? Но какой? Возможно, системы «самокат», который, позволяет, удобно поставив колено одной ноги на сиденье, другой отталкиваться, или что-нибудь из новых моделей?
В комнате становилось трудно дышать. Я снова обследовал ее всю, в поисках злосчастного вентиля, но безрезультатно.
Тут я поймал себя на том, что поглощаю Моки-Кок банку за банкой и, кажется, уже вполне готов завалиться спать. Э-э, подумал я, так дело не пойдет. Устал ты или не устал, негоже так бездарно отмечать свое возвращение домой. Его следует по-настоящему отпраздновать. Но с кем? С Митци? Когда я позвонил в Агентство, мне сказали, что она уже ушла, а ее новый телефон никому не известен. Я перебрал в памяти всех своих бывших подружек, но одни меня уже не интересовали, а другие давно покинули Нью-Йорк. К тому же, я уже забыл, где можно хорошо поесть и повеселиться.
Но это оказалось самым простым. Через универсальную систему службы я без труда нашел нужный мне справочный канал и получил исчерпывающую информацию. Я выбрал ресторанчик в двух кварталах от меня и заказал столик на одного.
Поскольку я сделал заказ заранее по телефону, мне пришлось ждать совсем недолго, не более получаса, которые я провел в баре, попивая джин и Моки-Кок, болтая с такими же посетителями, как и я, ждущими, когда освободятся заказанные ими столики.
Обед был отличным; вкусные соевые биточки, пюре из регенерированных овощей, кофе с коньяком и два официанта, танцующие вокруг меня.
Удивила, правда, потом, казалось бы, сущая ерунда, мелочь: когда я получил чек, я не поверил своим глазам и вынужден был подозвать официанта.
— Что это? — спросил я, указывая на чек. А выглядел он так:
«Моки-Кок—2 доллара 75 центов
Моки-Кок—2 доллара 75 центов
Моки-Кок—2 доллара 75 центов
Моки-Кок—2 доллара 75 центов»
— Чек за Моки-Кок, сэр, — ответил официант. — Освежающий, бодрящий, вкусный, ароматный, один из лучших…
— Я знаю этот напиток, — резко перебил его я, — но я не помню, чтобы я его заказывал.
— Простите, сэр, — возразил официант, — вы его заказывали. Ваш заказ записан на пленку. Если хотите, можете прослушать запись вашего голоса, когда вы делали заказ.
— Не надо, — сказал я. — Можете не подавать его, я не буду пить. Я ухожу.
— Но, сэр! — Негодованию официанта не было предела. — Вы уже выпили его!
Девять утра. Солнечно и по-раннему пустынно на улицах. Я расплатился с водителем педикеба, вынул из ноздрей фильтрующие пробки, и бодрым шагом вошел в огромный вестибюль Агентства «Таунтон, Гэтчуайлер и Шокен».
С возрастом мы становимся циниками, но после стольких лет отсутствия, вступив под своды родного Агентства, я растрогался до слез. Представьте себе, что вы вернулись на два тысячелетия назад, в далекие времена правления римского императора Августа, и входите в сенат, где вершатся судьбы всего человечества. Вот таким мне представилось в этот момент наше Агентство. Согласен, оно не единственное рекламное агентство на Земле, и все же равного ему нет. Оно олицетворяет то, что именуется Властью. Его грандиозное здание как бы воплотило в себе главную идею, которой оно служит, — совершенствование человечества путем повышения его потребительских способностей. Под этой крышей трудились восемнадцать тысяч творцов рекламы, ее совершенных продавцов и пропагандистов, специалистов по средствам массовой информации и манипуляции общественным мнением, создающих нечто даже из пустого воздуха, умудряющиеся отпечатать рекламную пропаганду даже на сетчатке человеческого глаза, создатели новых товаров, продовольствия, напитков, игрушек, привычек и пороков. Это — редакторы, художники, музыканты, актеры, директора, продавцы и покупатели Космоса и Времени. Их список бесконечен, а над ними, там, на сороковом этаже, — ареопаг, где заседают богочеловеки, гении, задумывающие здесь и осуществляющие свои грандиозные планы. Разумеется, я шучу, говоря о цивилизующей миссии тех, кто посвятил свою жизнь рекламе. Но, если говорить обо мне, в этой шутке есть изрядная доля правды. Еще со школьных лет я был привержен этой идее, о чем так хорошо свидетельствовали не только мои успехи в учебе и многочисленные похвальные грамоты, но и мое раннее осознание того, что реклама будет целью всей моей жизни.
Итак, я снова в сердце современной цивилизации.
Но что-то здесь изменилось. Я всегда помнил этот вестибюль огромным, с высоким, уходящим в небо куполом. Купол, правда, по-прежнему высок, но чувство огромности вестибюля как-то исчезло. Переполненный движущимися во все стороны людьми, он вдруг показался мне меньше трамвайной станции «Русские Горы» на Венере. Неужели мое пребывание на Венере как-то отразилось на моем восприятии земной действительности? Да и народ мне показалось, одет беднее, чем прежде, а вооруженная детектором вахтерша встретила меня недружелюбно и с подозрением.
Однако никаких осложнений не последовало. Я просто сунул кисть правой руки в контрольное устройство и автомат безошибочно определил, что я — это я.
— О! — неискренне воскликнула вахтерша, увидев вспыхнувший зеленый глазок, дающий мне «добро»: —Это вы, мистер Тарб. С приездом вас, — добавила, изобразив приветливость. Судя по ее возрасту, она была еще в школе, когда я в последний раз закрыл за собою эту дверь. В находчивости ей не откажешь, подумал я.
Шутливо дав ей легонького шлепка, как провинившейся девчонке, я уверенным шагом направился к лифтам.
Выйдя на сорок пятом этаже, я нос к носу столкнулся с Митци Ку.
За эти сутки воспоминания о злополучном судебном процессе, который утаила от меня Митци, несколько утратили для меня свою остроту, кроме того Митци по-прежнему была хороша. Не так, хороша, как раньше, до несчастного случая, но все же. После того, как была снята повязка, под глазами и в углах рта у нее все еще сохранились лоскутки пластыря, чуть более темные, чем ее кожа, которые маскировали не зарубцевавшиеся еще швы.
Здороваясь, она как-то неуверенно улыбнулась мне.
— Митци, — промолвил я и вдруг неожиданно выпалил — Может и мне подать в суд на трамвайное депо? — Очевидно, я ошибался, когда думал, что начинаю забывать свои обиды. Мне так и не довелось узнать, что бы ответила мне Митци, потому что в эту минуту рядом с ней оказался откуда-то взявшейся Вэл Дембойс.
— Поздно, Тарб, — ответил он, вместо Митци. Меня обидели не столько его слова, а нескрываемое злорадство, и презрение, с которыми они были сказаны, да еще гнусная ухмылка на круглом лице. — Срок давности истек. Я уже сказал тебе «поезд ушел». Идем, Митци, Старик нас ждет, опаздывать нельзя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});