Вскоре ученые оценили все значение этого досадного фонового шипения. Оказалось, что это реликты Большого взрыва – первоначального стремительного расширения Вселенной, гипотезу о котором выдвинули еще в 1948 году Ральф Альфер и Роберт Герман. В сочетании с другими данными фоновое излучение стало решительным доводом в пользу идеи, что у Вселенной было начало, и существенно осложнило жизнь сторонникам конкурирующей стационарной модели.
С тех пор основные составляющие стандартной космологической модели были проработаны и прояснены, и теперь она пользуется широкой поддержкой научного сообщества. Споры по поводу отдельных деталей не утихают, однако в целом считается, что именно эта модель лучше всего соответствует данным наблюдений[135]. Сейчас считается, что Вселенная возникла примерно 14 миллиардов лет назад и с тех пор расширяется и остывает. Два главных доказательства этой теории – фоновое микроволновое космическое излучение и относительная распространенность ядер легких элементов (водорода, дейтерия и гелия), которые синтезировались непосредственно после Большого взрыва[136]. Эта модель влечет за собой необходимость признать исходное состояние Вселенной сингулярностью – уникальным событием, которое невозможно воспроизвести, а следовательно, никогда не удастся подвергнуть точному экспериментальному анализу, который, по мнению многих, неотъемлем от научного метода.
Это был колоссальный прорыв, вызвавший настоящий переворот и в представлениях о религиозном лексиконе, касающимся «сотворения мира». Апологеты атеизма часто говорят, что наука в последние сто лет подорвала правдоподобность веры. В каких-то областях это, может быть, и так, зато в других совсем наоборот, и это можно доказать. «Стандартная космологическая модель» сильно резонирует с христианским нарративом о сотворении мира – к большой досаде атеистов вроде Стивена Вайнберга (об этом мы уже говорили раньше, в разделе «Критика нарратива противостояния».
Сразу договоримся, что христианский нарратив сотворения мира и научный нарратив о происхождении Вселенной не идентичны. Как мы уже видели, наука – что правильно и справедливо – привержена методологическому натурализму, это ее определяющая черта. Но ведь нелепо утверждать, будто мир природы ограничивается лишь тем, что можно выявить этим методом. Это конкретный подход, угол зрения, характерный для естественных наук. Притязать на способность понять природу в целом может лишь грубый научный империализм, и это ошибочно и самонадеянно. Физика смотрит на вещи со своей точки зрения, прочие дисциплины – со своих, и в совокупности складывается обогащенная и углубленная картина понимания Вселенной.
Хотя некоторые христиане читали в своих библиях, что мир сотворен всего 6000 лет назад, очевидно, что эта цифра вчитана в текст на основе череды сомнительных предположений, которые, как уже давно известно, попросту неверны. Главные темы библейских представлений о сотворении мира – что Господь сотворил Вселенную, что это было «хорошо» и что в ней был порядок, который некоторым образом отражает божественную логику[137]. Теологии здесь очень много, зато хронологии нет.
Научный нарратив о происхождении космоса не тождествен христианскому нарративу о сотворении мира, однако их можно свить воедино, словно двойную спираль, и тогда получится весьма удовлетворительная картина Вселенной. Богословская идея сотворения мира и научная идея возникновения Вселенной – не одно и то же, поскольку они оформлены в терминах разных информационных и понятийных систем. Однако теперь интеллектуальные фокусировки, задаваемые религиозным и научным нарративом, становятся ближе, и можно ожидать синергии потенциалов, которая, вероятно, была недостижима вот уже тысячу лет. «Сотворение мира» и «возникновение Вселенной» нужно представлять себе как две разные «карты смысла», два разных «уровня объяснения» Вселенной. Они не идентичны, однако все больше и больше заметно, что они взаимно дополняют и обогащают друг друга.
Чем больше мы размышляли над такой странной Вселенной, тем сильнее наше внимание привлекали два самых непонятных ее аспекта. Почему мы видим в ней столько смысла? И почему она, похоже, тонко настроена на возникновение жизни?
Рассмотрим оба эти вопроса.
Странная рациональность космоса
Что мы имеем в виду, когда говорим «Вселенная»? Это слово мы произносим то и дело, зачастую не задумываясь о смысле. «Вселенная» – калька с латинского «universum», «всеобщность», и обычно под этим понимают примерно «все сущее». Но тут возникают сложности. Позвольте объяснить.
Сейчас в космологии ведутся серьезные дебаты о том, сколько Вселенных существует – одна или множество. Некоторые физики стоят за множественную Вселенную, совокупность Вселенных, в числе которых и наша. Это мы рассмотрим на следующих страницах. Легко видеть, в чем тут сложность. Если эти физики правы, то, что мы называем Вселенной, не включает все существующее. Это просто одна Вселенная из множества.
Так что же, отказаться от слова «Вселенная»? Нет. Есть две причины по-прежнему его применять. Во-первых, множественная Вселенная – лишь гипотеза, остающаяся спорной. Мы еще не знаем, существуют ли другие Вселенные. Во-вторых, слово «Вселенная» вполне можно сохранить, просто решить, что оно означает «наша Вселенная». Это как с расщеплением атома. Слово «атом» происходит от греческого корня, который значит «неделимый»: древние греки считали, что атом – это мельчайшая частица вещества. Теперь нам известно, что это не так. Атомы состоят из более фундаментальных составляющих – протонов, нейтронов и электронов. Однако слово «атом» мы преспокойно употребляем!
Есть и другое слово, которое мы иногда применяем как синоним «Вселенной». Это слово «космос», греческого происхождения, и означает оно «порядок». Традиционно считается, что его первым начал употреблять Пифагор, который, говорят, «первым назвал вместилище всех вещей космосом, поскольку им управляет порядок»[138]. Таким образом, этот термин содержит обертона порядка и познаваемости. Вселенная – что-то такое, что мы можем понять.
Этот представление фундаментально для естественных наук, но вывод о порядке во многом неожиданный. Мало того, что Вселенная управляется законами – мы в состоянии их понять. Как отметил философ Роджер Скратон, сама мысль, что Вселенная, будучи предоставлена самой себе, «породит разумных существ, способных искать во всем смысл и логику», весьма примечательна и требует какого-то рационального объяснения[139].
Джон Полкинхорн, физик-теоретик, известный своими трудами по квантовой механике, был в числе многих, кто подчеркивал и необычность такого наблюдения, и потенциальные следствия из него. Ученые настолько свыклись с мыслью, что способны понять мир, что мы почти всегда принимаем это как данность. Ведь именно это и сделало возможным существование науки. Однако Полкинхорн указывает, что все могло пойти совсем иначе. «Вселенная могла быть не упорядоченным космосом, а беспорядочным хаосом. Или рациональной системой, недоступной для нас»[140].
А особенно удивительно, что глубинную структуру Вселенной можно описать математически. Как вышло, что огромный и неукротимый океан Вселенной отражается в тихом мелком озерце математики? Об этом говорится в классическом эссе физика-теоретика, нобелевского лауреата Юджина Вигнера под названием «Непостижимая эффективность математики»[141]. Особенно мне нравится один из заключительных пассажей: «Математический язык удивительно хорошо приспособлен для формулировки физических законов. Это чудесный дар, который мы не понимаем и которого не заслуживаем» (здесь и далее пер. Ю. Данилова). Когда ученые пытаются найти смысл в хитросплетениях нашего мира, они «светят» себе математикой, будто факелом. Иногда абстрактные математические теории, разработанные безо всякого прицела на практическое применение, впоследствии оказываются физическими моделями с мощной предсказательной способностью[142].
Мы так к этому привыкли, что легко забываем, насколько это странно. С точки зрения Вигнера, это тайна, требующая разгадки.
Джон Полкинтон с ним согласен. Почему, спрашивает он, налицо такая явная «конгруэнтность между нашим разумом и Вселенной»? Почему математика – «рациональность, переживаемая внутри» – так близко совпадает с глубинными структурами Вселенной – «рациональности, наблюдаемой вовне»?[143]
Не его одного это удивляло[144]. Но как все же объяснить это поразительное наблюдение? Вариантов, разумеется, много. Может быть, это несказанное везение, даже чудо. Почему математика, результат свободного исследования, имеет какое-то отношение к структуре физического мира вокруг нас? Кто-то, пожалуй, скажет, что это можно оставить как есть. Тут нет никаких поводов для беспокойства. И даже для размышлений. Модель работает – и дело с концом.