— До конца.
Это звучало как стихи.
Но фильм раз и навсегда зафиксирован на пленке. На втором, третьем просмотре вы еще обнаружите что-то, не замеченное раньше. Потом эти возможности оказываются исчерпанными.
Когда смотришь Раневскую-Сэвидж, то убеждаешься, что возможности открывать в ее игре новое — неисчерпаемы. Настроение, творческое самочувствие актрисы — все это меняется и не может не влиять на игру, но является факторами случайными. Закономерной же, сознательной установкой в игре Раневской стало одно — постоянный поиск в роли нового, стремление никогда не повторяться, экспериментировать, играть импровизационно.
Во втором акте у Раневской есть сцена, в которой в ответ на жалобу Ферри:
— Сегодня мне никто не сказал, что любит меня! Миссис Сэвидж возражает:
— На свете есть сотни способов выразить свою любовь, нужно только понимать их. Ну, например, если вам говорят: «На улице дождь, возьмите зонт» или: «Будьте осторожны — не сверните себе шею» или: «Возвращайтесь поскорей», — можете не сомневаться, что вас любят. Когда мой муж впервые увидел меня, он сказал: «Черт возьми, вы хорошо держитесь в седле», я сразу подумала: «Несчастный, он полюбил меня».
На первых спектаклях Ф. Г. произносила этот монолог, как бы желая утешить Ферри, подбодрить ее. В монологе было что-то от иронии, от любопытной информации, от анекдотичного взгляда на «решающую» первую встречу с будущим мужем, ибо фраза «Черт возьми, вы хорошо держитесь в седле», адресованная Раневской, в зрительном зале всегда вызывала смех: очевидно, оттого, что актриса тонко подчеркивала несоответствие современного облика своей героини с наездницей в изящном «брюлловском» туалете, какой могла предстать Этель мужу в те далекие годы.
На пятнадцатом, а может быть, двадцатом спектакле Раневская сыграла этот монолог по-иному. С первых же слов он предстал не забавной информацией, не плодом фантазии миссис Сэвидж, сумевшей «с ходу» выдумать несколько примеров выражения любви, а дорогим сердцу воспоминанием о счастливых днях жизни с человеком, который умел выразить свою любовь.
С улыбкой и грустными глазами, как бы направленными в прошлое, говорит миссис Сэвидж. И зрители слушают ее совсем иначе. Да, все эти фразы остались забавными, но почему она так грустна, о чем она думает, что с этим связано в ее жизни? И вот разгадка. Формально актриса добавила в монолог один союз «а»: «А когда я в первый раз встретилась со своим мужем», — говорит она, но по ее интонации мы вдруг понимаем: так вот оно в чем дело, Сэвидж рассказывает о себе, она вспоминает свою жизнь. И по-другому в зале зазвучал смех — теперь в нем было зрительское сочувствие, и возникло оно уже не после замечания мужа, а после слов самой героини — «Несчастный, он полюбил меня».
Так почти информационный кусок стал страницей биографии. Веселые, не лишенные остроумия сведения обрели иное эмоциональное звучание.
Не только актриса
Я уже говорил, что Раневская — соавтор почти каждой своей роли. А порой — единственный автор. Иногда, правда, ее соавторство минимально. С точки зрения вмешательства в авторский текст. Минимум, вероятно, в «Золушке» Е. Л. Шварца. Ф. Г. очень любила этого «современного сказочника», а роль Мачехи относила к числу тех, что принесли настоящую радость.
В одной из своих реплик возмущенная Мачеха говорит о «сказочном свинстве». Его Раневская успешно воплотила в своей роли. В ее Мачехе зрители узнавали, несмотря на пышные «средневековые» одежды, сегодняшнюю соседку-склочницу, сослуживицу, просто знакомую, установившую в семье режим своей диктатуры. Это бытовой план роли, достаточно злой и выразительный.
Но в Мачехе есть и социальный подтекст. Сила ее, безнаказанность, самоуверенность кроются в огромных связях, в столь обширной сети «нужных людей», что ей «сам король позавидует». Причем у Шварца король не завидует Мачехе, но боится ее (это король-то!) именно из-за этих связей.
— У нее такие связи — лучше ее не трогать, — говорит он.
Мачеха-Раневская прекрасно ориентируется в сказочном государстве, она отлично знает, какие пружины и в какой момент нужно нажать, чтобы достичь цели.
Пусть сказочно нелепа задача, которую она себе поставила, — ее и ее уродливых дочек должны внести в Книгу первых красавиц королевства, — но средства, которыми она пытается добиться своего, вполне реальны. Мачеха знает: нужны прежде всего факты («Факты решают все!» — лозунг!), нужны подтверждения собственного очарования и неотразимости, а также аналогичных качеств ее дочерей. И начинается увлекательная охота за знаками внимания короля и принца: сколько раз король взглянул на них, сколько раз сказал им хотя бы одно слово, сколько раз улыбнулся «в их сторону». Учету «знаков внимания высочайших особ» Мачеха и ее дочки посвящают весь сказочный королевский бал.
Это одна из замечательных сцен фильма. В ней все смешно: и то, чем занимается милое семейство, и то, как оно это делает. Раневская здесь, повторим, минимальный соавтор Шварца-сценариста, но полная хозяйка роли. По сценарию дочки сообщают матери о знаках внимания, и та, зная силу документа, немедленно фиксирует в блокноте каждый факт. Ф. Г. ничего не добавила в текст. Она только повторила в несколько усеченном виде реплики дочерей. На экране сцена выглядела так:
Анна. Запиши, мамочка, принц взглянул в мою сторону три раза…
Мачеха. Взглянул — три раза.
Анна. Улыбнулся один раз…
Мачеха. Улыбнулся — один.
Анна. Вздохнул один, итого — пять.
Марианна. А мне король сказал: «Очень рад вас видеть» — один раз.
Мачеха. Видеть — один раз.
Марианна. «Ха-ха-ха» — один раз.
Мачеха. «Ха-ха-ха» — один раз.
Марианна. И «Проходите, проходите, здесь дует» — один раз.
Мачеха. Проходите — один раз.
Марианна. Итого три раза.
Свои реплики Раневская произносила меланхолически-деловито, как бы повторяя слова дочерей для себя. Притом она с легкой небрежностью вела запись в блокноте — точно так, как это делают современные официанты. Закончив запись, Мачеха, не моргнув глазом, подытожила ее тоже не менее «современно»:
— Итак, пять и три — девять знаков внимания со стороны высочайших особ!
Реплика неизменно вызывала смех. Находка Раневской вскрывает немудреный подтекст роли. В пору, когда любая критика чуть «выше управдома» находилась под запретом, подобные намеки находили у зрителя радостное понимание.
Я поинтересовался, как Евгений Львович относился к таким «вольностям» актрисы?
— О, он был очень доволен, — сказала Ф. Г., — хотя, как никто другой, бережно, даже болезненно бережно относился к каждой фразе, каждому слову в сценарии. Очевидно потому, что работал над своими вещами необычайно тщательно. Меня Шварц любил и позволил несколько отсебятин — правда, согласованных с ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});