Я приблизилась к нему почти вплотную: — Вы знаете, что такое диалектика?
Он пытался хмыкнуть, но смешок застрял у него в горле, когда он увидел мои глаза.
— Если вы, Иван Григорьевич, — начала я раздельно и почти тихо, — не восстановите эту сцену, я убью вас. Меня ничто не остановит.
О, вы не представляете, как я ему это сказала! Как я умею, когда надо, сказать! Во мне была вся ненависть мира!
«Какой кадр погиб зазря!» — подумала я, когда покинула кабинет, не попрощавшись, конечно.
А сцену, между прочим, восстановили!..
«Сэвидж». Первый прогон
Роль Сэвидж в пьесе огромная. Ф. Г. переписала ее в толстый альбом — такой, какой используют школьники для рисования. В альбоме этом роль заняла пятьдесят страниц. В ней не много монологов, но сотни реплик, порою очень коротких, броских — в одно-два слова. Все три акта миссис Сэвидж постоянно на сцене. Выучить текст подобной роли неимоверно сложно: приходится запоминать почти всю пьесу.
— Как это делается? — спросил я Ф. Г.
— Разумеется, ничего не заучиваю, — ответила она. — Думаю о роли, проигрываю отдельные куски, с текстом в руках, ищу им свое толкование, часами читаю роль «про себя».
И так каждый день. Я сидел однажды в кресле, рассматривая журнал. Ф. Г. работала над ролью, полулежа на тахте.
— Я не мешаю? — спросил.
— Нет, нет, вы создаете деловую атмосферу.
Я заметил, что Ф. Г. любила, когда при ней занимаются делами, — в эти минуты она особенно охотно писала письма, читала, работала. Углубившись в журнал, я изредка поглядывал на нее — она в очках с очень живым и подвижным лицом, взглядом, направленным внутрь, читала роль. Иногда при этом у нее шевелились губы, она отрывалась от тетради и как будто что-то говорила кому-то в сторону. Вслух свою роль дома она не читала никогда. И вот Ф. Г. сказала:
— Завтра прогон — еще без костюмов и декораций — первый прогон. Не на сцене, а в фойе.
Я попросил ее взять меня с собой.
— А как же с вашей работой? — спросила она. — Ведь прогон — днем.
— Я договорюсь — это не трудно. Притом будет же наша редакция когда-нибудь записывать «Сэвидж» — пусть я стану первым редактором, который пришел познакомиться со спектаклем.
Именно так и представила меня Ф. Г. Варпаховскому. («Мне же неудобно было говорить, что я пригласила на репетицию своего знакомого», — объяснила потом она мне.)
Что же сказать об этом прогоне? Спектакля еще не было. Однако уже ясно, что есть одна роль, которую можно назвать сделанной, — миссис Сэвидж. В ней было все, что определяет ее суть: любовь к людям, страх перед жестокой жизнью, вера в доброе предназначение венца творения. Был живой человек.
Как потом, после первого, десятого, тридцатого спектакля изменится роль, углубится, удивит новыми гранями! Все это будет, ибо Раневская — актриса, которая ни на один день не оставляет работы над «законченной» ролью и не признает слова «законченный» по отношению к актерскому исполнению. Все это будет, ибо Раневская никогда не удовлетворялась достигнутым. Как-то она мне сказала, имея в виду бесконечность своего процесса работы над ролью:
— По-настоящему я начинаю играть тогда, когда пьесу уже пора снимать!
Все это будет, но останется неизменной основа — все то, что можно было видеть на первом прогоне.
Альбом, в котором записана роль Сэвидж, весь испещрен пометками Раневской. Вот одна из записей, относящихся к этой работе:
«Как это ни странно, эпиграфом я мысленно взяла слова Маркса: «Я смеюсь над так называемыми «практическими» людьми, их премудростью. Если хочешь быть скотиной, конечно, можно повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре».
Таиров и «Патетическая соната»
Схема московской театральной географии Раневской такова: Камерный театр, Театр Красной Армии, Охлоповский, «Моссовет», Театр им. Пушкина и снова «Моссовет».
Начало — в Камерном, у Таирова. Весной 1931 года А. Я. Таиров приступил к репетициям пьесы украинского драматурга Николая Кулиша «Патетическая соната», в которой Раневской поручили роль Зинки. В декабре, 20-го дня, состоялась премьера.
От этой даты нас отделяют десятилетия. Можно ли сегодня представить, как прошла премьера? Успешен ли был дебют Раневской?
Что вообще остается от спектакля?
Архивы сохраняют для нас обширную документацию. Из нее можно узнать, что Зинка-Раневская надевала два платья — голубое, сатиновое, и серое, бязевое, а также халат бязевый, кофту либерти, юбку черную, бумазейную, и шарф из гардинного тюля.
Из этих же архивов можно узнать, что одно из платьев для Алисы Коонен, исполнительницы главной роли Марины, — резедовое, крепдешиновое, переделали из рубашки Антигоны, кофту — оранжевую, бумазейную, — скроили из шарфа, использованного в «Любви под вязами», а кофту «манчестеровую», лиловую, сшили из шубки короля в «Святой Иоанне».
Пожелтевшие страницы, обозначенные четырехзначными номерами и упакованные в специальные папки, именуемые «единицами хранения», сообщат вам о бутафории и мебели, которыми была оснащена «Патетическая соната»: о том, что в комнате Зинки стояла кровать, столик, два стула, что на окне висела занавеска, кровать была застелена одеялом, а на столике стояло зеркало и свеча в подсвечнике. Можно узнать о париках всех исполнителей, что у Зинки их было даже два — оба русые, с челкой, длинный волос, что надпись на ее дверях делали мелом, в третьем акте бутафор снабжал Зинку запиской, а при словах «Приходи и ты!» электрик «снимал» с нее свет.
Десятки списков, указателей, памяток… Все по крайней мере любопытны, но они не расскажут, какой была «Патетическая».
Тогда, может быть, помогут свидетельства современников? В те дни, когда пьеса Кулиша шла на сцене, писались статьи, рецензии, заметки. Может быть, они расскажут о том, что нельзя сегодня воскресить?
О «Патетической сонате» написано немало. Даже «Крокодил» откликнулся на премьеру фельетоном. В нем некто под псевдонимом Л. В. Бетховен пытался выяснить, какое отношение имеет новая постановка Таирова к бетховенской музыке.
«Крокодил», между прочим, засвидетельствовал, что «Патетическая» шла не без успеха, — в день спектакля, утверждал фельетонист, над кассой театра висел плакат: «Все билеты проданы до конца пятилетки».
Газеты и журналы горячо обсуждали достоинства и (преимущественно!) недостатки пьесы Кулиша. «Правда» выступила дважды. В одной статье утверждалось, что «Патетическая соната» «принадлежит к числу лучших пьес этого сезона». В другой это мнение оспаривалось: «В отдельных частях «Патетической сонаты» действительно есть положительные моменты. В особенности этому способствует мастерство самого театра», но «в целом, основном и главном» пьеса получила резко отрицательную оценку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});