Читать интересную книгу Рука на плече - Лижия Теллес

— И ты полагаешь, я бы пошла?

— Не сердись, знаю, что не пошла бы, ты ведь, что называется, верна до гроба. Вот я и подумал: хорошо бы нам поговорить где-нибудь в уединенном местечке… — Он подошел ближе. Кончиками пальцев погладил ей руку. И вдруг посерьезнел. Веер бесчисленных морщинок резко обозначился в уголках слегка прищуренных, внимательных глаз. В эту минуту он уже не казался таким молодым. Но вот он снова улыбнулся, и морщинки исчезли, как будто их не было вовсе. Он опять стал простодушным и слегка рассеянным студентом.

— Ты хорошо сделала, что пришла.

— Ты хочешь сказать, что в этом, собственно, и вся программа?.. Может, зайдем в бар, выпьем чего-нибудь?

— У меня нет денег, душа моя, пойми наконец.

— У меня есть.

— Его деньги? Лучше я буду пить уксус. Я и выбрал это кладбище, потому что здесь очень приятно и вполне прилично, трудно найти более невинное местечко, ты не согласна? Здесь, я бы даже сказал, романтично.

Она посмотрела вокруг и высвободила руку, которую он сжимал.

— Все это очень рискованно, Рикардо. Он ревнив немыслимо. Достаточно того, что он знает о моих прошлых историях. Если он застанет нас вместе, тогда… тогда мне только хотелось бы знать, какая из твоих фантастических идей будет способна вернуть мне жизнь.

— Но ведь я и вспомнил об этих местах именно потому, что не хотел, чтобы ты рисковала, мой ангел. Трудно найти место более уединенное, чем заброшенное кладбище, ты только посмотри, — продолжал он, открывая ворота. Ржавые петли заскрипели. — Совершенно заброшенное. Никогда ни один его друг, ни друг его друга не узнает, что мы были здесь.

— Говорю тебе, что все это очень рискованно. Ради бога, кончай эти шутки. А вдруг похороны какие-нибудь? Я не переношу похорон.

— Какие похороны, Ракел? Сколько раз тебе повторять: здесь уже давным-давно никого не хоронят, думаю, даже костей не осталось, надо же сказать такую глупость! Идем со мной, дай руку, не бойся.

Ползучий кустарник заполнял все вокруг. Он стелился по поверхности могил, яростно захватывая все новое пространство, бежал вдоль дорожек, покрытых пожелтевшей галькой, взбирался на надгробия, алчно заполняя трещины в мраморе, словно своей неудержимой жаждой жизни хотел навсегда похоронить последние следы исчезающей смерти. Они шли не спеша по длинной, залитой солнцем аллее. Шаги звонко отдавались в предвечернем воздухе, сливаясь в странную музыку с шуршанием сухих листьев. Ракел еще была раздражена, но шла покорно, как ребенок, изредка с любопытством взглядывая на надгробия с выцветшими эмалевыми медальонами.

— Слушай, оно огромное. И такое убогое, в жизни не видела более убогого кладбища. И жутко запущенное. — Она указала кончиком сигареты на маленького амурчика с отбитой головой. — Пошли отсюда, Рикардо, хватит.

— Ах, Ракел, да ты только взгляни на этот вечер! Запущенное! Ну и что? Не помню, где это я читал, что красота, она не в свете утра, не во мраке ночи, но в сумерках, в этих полутонах, в их неопределенности. И вот я подаю ей сумерки как по заказу, а она недовольна.

— Я не люблю кладбищ, я уже тебе говорила. К тому же еще убогих.

Он наклонился и легко коснулся губами ее руки.

— Вы обещали подарить этот вечер своему верному рабу.

— Да, и плохо сделала. Все это, может быть, даже занятно, но я не хочу больше рисковать.

— Он действительно так богат?

— Немыслимо. Сейчас он предлагает мне путешествие на Восток. Это фантастика. Ты знаешь, что такое Восток, мой милый? Представляешь, мы едем с ним на Восток…

Он поднял с земли камешек и крепко сжал его в ладони. И вновь частая сеть морщинок побежала вокруг глаз. Открытое и гладкое, его лицо вдруг стало старым. Но улыбка тут же вновь озарила его, и морщинки исчезли без следа.

— Я тоже как-то возил тебя кататься на лодке, помнишь? Она замедлила шаг и положила голову ему на плечо.

— Знаешь, Рикардо, откровенно говоря, ты мне всегда казался немного того… И все равно иногда я скучаю по тому времени. Какой год был! Честное слово, до сих пор не понимаю, как я выдержала столько. Целый год!

— Просто ты тогда читала «Даму с камелиями» и была вся такая нежная, сентиментальная. А сейчас что ты читаешь?

— Ничего, — ответила она, скривив губы, и остановилась, чтобы прочесть надпись на разрушенной каменной стеле: — «Моей дорогой супруге, вечная память». — Она почмокала губами: — Да, недолго продолжалась эта вечность.

Он швырнул камешек в заросшую могилу.

— Но ведь именно эта заброшенность и составляет очарование этих мест. Никакого вмешательства живых. Этого их идиотского вмешательства. Смотри, — он показал на разрушенное надгробие, из каждой трещины которого пучками вылезала трава, — даже имя на камне покрыто мхом. Потом этот мох покроют корни, листья… Это абсолютная смерть — ни воспоминаний, ни сожалений, ни даже имени. Ничего.

Она еще теснее прижалась к нему. Зевнула.

— Все это прекрасно, но теперь идем отсюда, хватит с меня этих забав, давно я так не веселилась, только такой человек, как ты, мог придумать для меня такое развлечение. — Она чмокнула его в щеку. Хватит, Рикардо. Я хочу домой.

— Еще немного…

— Но этому кладбищу конца нет, мы прошли уже бог знает сколько! — Она оглянулась. — В жизни столько не ходила. Я буду как выжатый лимон, Рикардо.

— Сытая жизнь сделала тебя ленивой? Ай как нехорошо! — проговорил он, подталкивая ее вперед. — Сейчас свернем с этой аллеи, и там будут могилы моих, оттуда как раз и виден закат. — Он обнял ее за талию. — Знаешь, мы много гуляли здесь с моей двоюродной сестрой. Нам было по двенадцать лет, и мы ходили, взявшись за руки. Каждое воскресенье мать приходила сюда, приносила цветы и прибирала в часовенке, где был похоронен мой отец. Мы с сестрой приходили вместе с ней, гуляли, строили планы. Сейчас их обеих нет.

— И сестра умерла?

— Да, сестра тоже. Когда ей исполнилось пятнадцать. Она не была красива в собственном смысле слова. Но у нее были глаза… зеленые, как у тебя, очень похожи на твои. Невероятно, Ракел, просто невероятно, как вы обе… Думаю, вся ее красота была именно в этих глазах, знаешь, немного косящих и таких сияющих.

— Вы любили друга друга?

— Она меня любила. Это было единственное существо, которое… — Он махнул рукой. — Ладно, все это не важно.

Ракел взяла у него сигарету, затянулась и снова отдала.

— Ты мне нравился, Рикардо.

— А я любил тебя. И до сих пор люблю. Чувствуешь разницу?

Какая-то птица выпорхнула из ветвей кипариса и закричала. Ракел вздрогнула.

— Кажется, похолодало? Идем отсюда.

— Мы уже пришли, мой ангел. Вот они, мои мертвецы. Они остановились перед небольшой часовней, сверху донизу обвитой каким-то ползучим растением, будто заключившим ее в свои неистовые объятия. Узкая дверь заскрипела, когда Рикардо раздвинул створки. Свет заполнил тесную келью с почерневшими стенами, изрытыми узкими желобами от старых водостоков. Полуразрушенный алтарь в центре был покрыт пожелтевшей от времени тканью. По обеим сторонам грубого распятия стояли две вазы из выцветшего опала. Вдоль поперечной перекладины креста, от одного конца до другого, паук соткал свою паутину, она порвалась и теперь свисала, как лохмотья плаща, наброшенного кем-то на плечи Христу. В правой от входа стене была маленькая железная дверца, за которой крутым винтом уходила вниз каменная лестница.

Ракел вошла на цыпочках, опасаясь даже ненароком коснуться этих руин.

— Как здесь мрачно, Рикардо. И ты с тех пор здесь не был?

Он тронул рукой лицо Христа, покрытое пылью.

— Ты, конечно, предпочла бы, чтобы здесь все было красиво — цветочки в вазах, свечки, все эти знаки моего внимания? Но я ведь уже говорил тебе, что люблю это кладбище именно за его запущенность, уединенность. Мосты, связывавшие его с миром, сожжены, и здесь царит смерть. Абсолютно и единовластно.

Она подошла к железной дверце и заглянула вниз сквозь заржавелые прутья. В полутьме подземелья виднелись ниши в стенах, образовывавших узкий серый прямоугольник.

— А что там, внизу?

— Там? Там ниши. А в них — мои корни. Пепел, мой ангел, пепел, — бормотал он, открывая дверцу и спускаясь по лестнице. Он приблизился к центральной нише, крепко держась за бронзовое кольцо, как будто хотел его вытащить. — Каменный комод. Он не кажется тебе величественным? А?

Стоя на верхней ступени лестницы, она наклонилась вперед, чтобы лучше разглядеть.

— И все они заполнены?

— Заполнены? — Он усмехнулся. — Нет, только те, на которых есть портрет и надпись, видишь? Вот на этой — портрет моей матери, здесь покоится моя мать. — Он коснулся кончиками пальцев эмалевого медальона, вдавленного в центре ниши.

Она скрестила руки на груди и тихим, слегка дрожащим голосом проговорила:

— Идем, Рикардо, идем.