Читать интересную книгу Хроника его развода (сборник) - Сергей Петров

Крут Славомир, весел и крут. Он три раза женат, молодая жена смотрит на него с восхищением. Дети от разных браков дружат между собой и обожают папу. Я завидую ему. Я хочу быть как Славомир. Но получится у меня вряд ли. Несмотря на всю мою дипломатию, я не умею сращивать неоднородные части. Какая может быть дружба между Егором и Ниной? Не представляю.

Ты влез в этот спектакль, ты вырвал из рук режиссёра главную роль. И не можешь отыграть её до конца.

Когда я думаю об этом, я себя ненавижу.

54

«Давно ли ты начал думать о смерти?» – спрашиваю я себя.

Недавно. Я думал о ней там, в Черногории.

Как-то раз мы крупно повздорили с Лерой, гуляя по улочкам старого города, в Будве. Город-крепость, его построили люди из Венецианской республики. Жив старый город, там даже люди живут, магазинов куча, кафе. Стоит на берегу моря, блестят булыжники мостовой, чистые, босиком ходить можно.

Мы зашли в башню, поднялись по винтовой лестнице и выбрались на площадку, ближе к небесам. Я не помню причины ссоры, она была какой-то пошлой, но очень я был зол тогда. Подошёл к краю крепостной стены и взглянул вниз. Высоко, очень высоко, а там – морская синева, крупные камни, о них разбиваются волны. Если прыгнуть туда, разобьёшься сразу, и всё будет кончено. А если не сразу и не всё? Переломаешься, тебя спасут, и будешь жить овощем? Эх, нерешительный я человек.

– Отойди, пожалуйста, оттуда, – сказала мне тогда Лера.

Я отошёл.

* * *

…И вот спустя полгода думаю о смерти снова. Странно думаю. Потому что самоубийцей мне быть не хочется, а умереть охота. Но так, чтобы без моего прямого участия. Уснуть и не проснуться – идеальный вариант.

Вновь тупик, вечный, безвыходный. Что делать дальше? У меня нет ни мыслей, ни желания эти мысли рожать.

Мне кажется, когда меня не станет, многие прозреют. Особенно те, кто выносил мне мозг. Девки, естественно.

55

Я уже месяц как в Екатеринбурге. В сером, холодном городе проглоченных гласных. В городе, который меня не принимает, ибо не принимаю его я.

Как только мы вернулись, Лера напомнила мне, что этот летний отпуск мы планировали провести в Крыму.

– Планы меняются, – жёстко отвечаю я, – этим летом я еду в Москву, Жуковский и Тамбов.

– Мы же договаривались!

– Мы много о чём договаривались.

Лера отвечает: хорошо.

А ничего хорошего. Я сижу в этом городе, я снова ощущаю себя в подвале. Под замком моя свобода. Под замком моя карьера, хотя мне по херу карьера, я вполне осознанно принёс её в жертву Любви. Но когда эта самая Любовь начала не то чтобы подхрамывать, а шататься и падать через каждые три-четыре шага, как подзаборная пьянь, о ставке дворника начинаешь горевать. Ставке дворника в Москве. На Красной площади желательно.

Живу от полёта к полёту. Следующий запланирован на двадцать третье февраля. Три дня февральских праздников. В первый день я встречусь с Сашей и братом Павликом, он 15-го числа уже будет в Москве. Остальные два потусуюсь с Егором.

Этим только и живу. Никакого веселья и никаких улыбок. При общении с Лерой улыбки я из себя выжимаю. Отключаюсь во время секса, но как только всё проходит, кто-то внимательный и злой берёт мою голову и втыкает в розетку под названием «депрессия».

56

Любовь – это выбор. А в моём случае – капкан. Сжёг все мосты за спиной. «Назад пути нет, Андрей Павлович», – вспоминаю я слова начальника.

Неужели его действительно нет? Иногда мне так и кажется – нет.

У тебя же всё было. Тебе оставалось чуть скорректировать отношения с Ириной, в ту или иную сторону, и всё бы было нормально. Тебе не хотелось жить в нелюбви, во лжи тебе жить не хотелось. Ты, знающий себя, знающий женщин, поддался этому великому, якобы прекрасному чувству. Не поддался, а сдался. Лапки кверху, ах, берите меня тёпленьким, мне так любви охота, секса с любимой отчаянного, в раю хочу жить! Получил свой рай? Хлебай его теперь полной ложкой, придурок!

Никак не выходят у тебя из головы крики сына «Какой же ты после этого папа?». Адвокатша год назад в перерыве между заседаниями спросила у тебя:

– А вы знаете, что ваш сын был у психолога?

Тогда, очарованный любовью Леры и разозлённый ненавистью Ирины, ты думал, что это ложь. Соврать такой дамочке всё равно что сплюнуть.

А теперь ты сидишь тёмной ночью на кухне с открытым «Фейсбуком», который сворачиваешь, как только услышишь в соседней комнате шаги, ибо знаешь, что Лера – человек внимательный, а сидишь ты спиной к окну, и в окне отразится специфический синий фон, сидишь в своём мире с бокалом вина из тетрапака и думаешь: а может, и права адвокатша? Может быть, был он у психолога?

Да даже если и не был. Как ни крути, а этот твой поступок больно ударил по нему. Ты разговаривал с ним по телефону, и он рыдал. Разве этого не достаточно?

Эта любовь не просто стала капканом. Эта любовь, она чуть не стала убийцей тебя и твоего прошлого.

И никто не виноват в этом, кроме тебя. Никто. Ни Лера, ни Ирина.

Ты. Только ты.

Сука ты конченая.

57

Ещё в конце января я предложил ей забыть плохое и начать всё сначала, с чистого листа.

Она преобразилась тогда, стала ласковой и вроде даже послушной.

Но длится это вновь недолго.

– Я меняюсь, а ты всё в своём космосе.

Она права. Я предложил ей сам, первый. Сам сказал. Сказал и не поверил. Себе не поверил. Продекларировал готовность к переменам и тут же поставил искренность своих намерений под сомнение.

58

Любовь – враньё. Семейная жизнь – враньё в квадрате. В противном случае загсы работали бы без выходных.

Женщина любит ушами – от этого всё идёт. Дурочки, думаем мы о них снисходительно. А тех, что говорят «делись со мной всем, не скрывай, рассказывай обо всём, что тебе не нравится», мы готовы возвеличить и возвести в ранг мудрых. Мудрые, настоящие, свои в доску.

Но именно это трогательное «делись со мной…» может свести в могилу. Оно свидетельствует о том, что «купи шубу», «давай возьмём кредит и купим квартиру» – этого уже мало. Нужно влезть в мысли, в душу, затмить тебя собой. И рулить.

Ты убежал от того, что казалось тебе нечестным. И прибился к берегу откровенности, к берегу, о который твой корабль может разбиться вдребезги.

Попробуй скажи ей, такой честной и откровенной, о том, что тебя раздражают высказывания о твоём сыне, который «вырастет и всё поймёт», о том, что мир её представлений о жизни тебя не устраивает, даже самое простое скажи, что глубоко любимая ею Нюша поёт пошлость, а восхищаться ею – это сверхпошлость, что ты услышишь в ответ?

Я самодостаточна, я всё сделала сама, я самая крутая. Не учи меня жить. Я, я, я…

Ты попробовал сказать это раз и два и понял, что не имеешь права говорить это на её территории, не уполномочен, мать вашу фашистскую, сиди, не рыпайся.

Ты понял, что попал. Тебя сослали – нормальное положение для взбунтовавшегося донского казака. Сослали за Урал. Причём не принудительно. Предложили, и ты поехал. А сын твой остался на другой стороне Земли.

И вот ты сидишь и притираешься. А как притираться без вранья? Враньё – хорошая смазка. Враньё – хваткий раствор для целостности семьи.

59

Он слушает меня внимательно, смотрит строго. Я не большой знаток церковных церемоний, и всё же мне известно, что после службы к нему подходят и исповедуются.

В мои планы это не входило. Ноги просто сами это сделали. До сих пор не пойму, почему? Взял кто-то за руку будто и подвёл. Я ведь просто зашёл сюда поставить свечки, написать записки и купить чётки. Мне иногда нравится перебирать чётки. Перебирать их и читать про себя молитвы. Не так-то много я знаю этих молитв, я грешник, видимо. Осознаю это, хотя в религиозном плане обыватель и попутчик. Вспоминаю о Боге, когда плохо. Так же, как и вы.

Церковь я не очень-то жаловал. Вы, видимо, тоже?

Погрязла в золоте и деньгах, практически вросла в государство, мощная, огромная секта. И нечего с ней иметь дело. Исповедуем православный протестантизм. Поститься – не постимся, а на Пасху нажираемся в хлам. Бог у нас в душе, Бог – это личное.

Вадим изменил моё отношение. Я не стал от этого отчаянным богомольцем, соблюдающим все посты и регулярно посещающим церковь. Всё как всегда, от случая к случаю. Крестик стал носить, это да. Но он у меня как оберег, камушки в нём какие-то, с Афона привезён этот крестик.

С Вадимом я познакомился, когда работал в Конторе. Тихий такой, спокойный парень. Оказалось, что он окончил православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет.

– Ну, и какой из меня грешник? – спорил я с ним. – Я убил кого-то? Нет. Украл у кого-то? Нет. Изнасиловал?

– Ты всё статьи Уголовного кодекса перечисляешь, – говорил он с улыбкой мудрого старца, не хватало только оборота «сын мой», – а ведь грехи разные бывают. То же самоубийство. То же уныние. И то и другое – страшный грех.

– Какие же это грехи? Человек себе боль причиняет, себя жизни лишает.