Читать интересную книгу Сын - Мария Белахова

— По вашему, Иван Кузьмич.

— Знаю! А еще?

— По физике.

— И…

— И по геометрии.

— Почему двойки?

— Не учил.

— Почему?

— Так.

— А что делал дома?

— Гулял.

— Врачи прописали прогулки?

— Нет, сам.

— Послушай, Чуркин, почему у тебя пояс всегда сползает? Сколько раз я тебе об этом говорил!

— Он сам сползает, Иван Кузьмич, — все так же улыбаясь, говорит Чуркин и чуть-чуть подтягивает наверх пояс.

— Утреннюю зарядку делаешь?

— Как вы учили! — браво отвечает Чуркин.

Уже давно смеялись и члены комитета, всеми силами стараясь как-нибудь скрыть свою несерьезность, и школьники, ожидавшие своего вызова. Наскоро определив Чуркину месячный срок для полного исправления, Иван Кузьмич отпустил Чуркина. Тот снова сел у стены, но Иван Кузьмич приказал ему немедленно уходить домой.

— Довольно чудить! Иди учись.

Саня, слушая, как разбирают Чуркина и Дудникова, давно перестал волноваться и смеялся вместе со всеми. Сегодня на комитете весело и совсем не страшно. Был бы Илья Львович, не очень посмеялись бы. Без него и остальные члены комитета почему-то молчат.

А какой это комитет, если разговаривает один Иван Кузьмич? А на Сенину и смотреть не хочется. Недаром ребята жалеют, что выбрали ее. Ну какой это секретарь? Говорит только по подсказке.

Когда вызвали к столу Саню Рябинина, всем уже надоело это разбирательство, с одними и теми же вопросами и ответами.

Поскольку все знали, что он хороший ученик, ему даже срока для исправления не поставили. А то, что он не давал свой дневник классному руководителю и прогуливал занятия, об этом никто, кроме Витьки Пахомова, не знал. А Витька промолчал, ничего не сказал. Когда Саню отпустили, он на прощанье моргнул ему: пронесло, мол!

Хорошо ли это? Саня даже не обрадовался, что так легко проскочил на заседании комитета. Он шел домой вялый, разбитый и думал, что, может, было бы лучше, если б с ним поговорили серьезно, если б можно было рассказать все, о чем он думает. А так что ж! Камень на душе остался.

Вечером, лежа в постели (он теперь даже спать стал плохо), Саня подумал, что так скверно ему никогда еще не жилось. Когда на фронте убили отца, он был маленький и ничего не понимал. Больше, пожалуй, ничего плохого в его жизни не было. А теперь? Мать из-за него плачет. Ира фыркает, как кошка. Мария Петровна специально для него разные пословицы и поговорки говорит: «Парень умом пообносился», «Ученье свет, а неученье тьма», «Кто родителей не уважает, тому счастья не видать». Слушать тошно!

С Мишкой Фроловым они не разговаривают и, встречаясь в коридоре, не здороваются. Дяде Паше Саня боится на глаза показываться. Конечно, и телевизор он не смотрит у Фроловых. А какие мировые передачи были в праздник! Саня не решается попросить у Бориса Васильевича новый том энциклопедии, недавно полученный. Даже Шельма и та к нему не ласкается.

В школе тоже противно. То к директору, то классное собрание, то, как сегодня, комитет. А еще, говорят, и на педсовете будут разбирать. Ребята если не сторонятся его, то и дружбы не проявляют. Только Аркашка все время зовет на стадион. И Зоя… она какая-то чудная. То сама его адъютантом обзывала, то на собрании защищала его. А сегодня в классе спросила: «Ну, как твои дела?» — и посмотрела на него, как на маленького или на больного. Вот до чего он дожил! Его даже девчонки жалеют. А он в начале года собирался стать героем-отличником. От себя скрывать нечего: думал, что девочки будут им восторгаться.

Саня видит, что и учителя его жалеют. Как-то в перемену к нему подошел старый учитель математики Петр Андреевич, положил свою тяжелую руку на плечо и сказал:

— Слышал я, Рябинин, что ты плохо стал учиться. Зачем же так? Ты умеешь думать, так подумай о себе. И о матери подумай, ведь вся ее жизнь в вас, в детях. Если сильно отстал по математике, приходи, я с тобой позанимаюсь.

Петр Андреевич старый, больной, математику ведет в других классах, а ему, Сане, способному лентяю, предлагает помощь. Стыд!

Когда-то Саня был первым по успеваемости — это в пятом и шестом классах. А теперь? Самым последним!

Он всегда боялся, что, пока растет, все интересные дела в стране будут переделаны. И торопился все узнавать, учиться. Он гордился (и им гордились мать и сестра), что был начитанным. Теперь он почти ничего не читает и даже газеты иной день не смотрит.

Жизнь стала скучной и неинтересной. Он добровольно превратил себя в болвана, шпаргалочника и ничтожество. Его стыдят в школе и дома, ругают, жалеют: «Ах, как ты похудел!» Никто как будто не понимает, что человека надо не жалеть, а уважать!

Уважать? А за что?

В мечтах Саня не раз бывал самым лучшим изобретателем, самым знатным рабочим, самым известным писателем, чемпионом мира, совершал удивительные подвиги. И не раз представлял, как Председатель Президиума Верховного Совета вручает ему орден или даже Золотую Звезду Героя. Ух! От такой мечты дух захватывало. И как приятно думалось о том, что все будут им гордиться — мать, Ирка и тот же Мишка Фролов. Мария Петровна начнет рассказывать в больнице, что живет в одной квартире с тем самым Александром Рябининым…

Теперь он так обокрал себя, что даже и мечтать ни о чем не смеет. А кругом такая интересная жизнь!

Что видел какой-нибудь средневековый мальчишка? Осликов, на которых люди ездили? Церкви? Да что средневековье! Еще в начале этого века не было ни настоящего электричества, ни радио, ни, конечно, телевизора. А теперь все это есть. Есть самолеты быстрее света, есть самолеты, которые управляются по радио с земли, есть лучшие в мире электростанции. Скоро построят ракеты, которые полетят на другие планеты. С помощью невиданных машин люди пророют землю до страшной глубины, изобретут такие скафандры или что-то еще и освоят все морские глубины. Ему, Сане, повезло, что он живет в такое время да еще в такой стране. Ведь сколько людей на свете завидуют советской молодежи!

А он, Саня Рябинин, советский школьник, лежит без сна в постели, жалкий, испуганный, ни на что не способный. А ведь даже сейчас, в этот момент, ночью, многие люди совершают подвиги. Кто-то стоит за капитанским мостиком и ведет в океане советский пароход. Кто-то сидит за штурвалом самолета и летит к Москве вместе с солнцем. Где-то в больнице хирург делает операцию, спасает жизнь человека. На дрейфующих станциях Северного полюса и в Антарктиде работают ученые. На строительстве электростанций на Волге в ночной темноте сверкают огни электросварок. На границах стоят пограничники — прислушиваются, не пытается ли проникнуть в нашу страну шпион. Всем этим отважным людям хорошо, они чувствуют себя нужными, полезными, не то что он, Рябинин.

Появилось много рассказов писателей, побывавших в разных странах. Как это интересно! Хорошо, если б и Сане когда-нибудь удалось совершить путешествие.

Строить, летать, путешествовать! И это не просто мечта, это все может быть, если он, Саня Рябинин, возьмется за ум.

Какая глупость! Связался с лентяем, позером, дрянью и вообразил, что нашел интересного друга. Довольно, хватит! Игорю он больше не друг! Надо учиться, надоело бездельничать.

Но кому рассказать об Игоре, о сувенирах, об истории с машинами? Как сбросить с себя этот тяжелый груз?

Глава XII

Сергей Владимирович

Татьяна Михайловна тихо постучала в дверь. Но в кабинете директора шел оживленный разговор собравшихся учителей, и ее стука никто не слышал. Тогда она приоткрыла дверь и заглянула. Тимофей Николаевич увидел ее:

— Входите, пожалуйста, и садитесь.

Она села на стул у стены, тут же, около двери.

За длинным узким столом, покрытым зеленым сукном, сидели учителя. Заседание педсовета еще не началось, ждали опоздавших, и каждый занимался чем хотел.

Сергей Владимирович, по близорукости низко наклонившись над столом, заполнял классный журнал. Обычно Татьяна Михайловна видела его днем, в перемены. Он казался ей крепким и молодым. А сейчас, в конце рабочего дня, у него усталое лицо с глубокими морщинами, и невольно подумалось: вероятно, ему уже около пятидесяти лет.

Учительница математики Пелагея Антоновна, которая в седьмом классе была классным руководителем у Сани, разговаривала с учительницей истории. Пелагея Антоновна сияла своей улыбкой, серебристой сединой, белоснежной блузкой, чистой, голубого цвета вязаной кофтой и голубыми ласковыми глазами. Когда бы Татьяна Михайловна ни видела Пелагею Антоновну — утром, вечером, в праздничный день или в будни, — она всегда была вот такой же свежей и сияющей. А ведь ей далеко за пятьдесят.

Учительница истории, с красивым именем Альбина — Альбина Александровна, сидела скучная, вялая и усталая, съежившись, закутанная в грубый серый платок, как будто ее знобило. Работать Альбине Александровне трудно — ребята совсем ее не слушаются, на уроках шумят.