Читать интересную книгу Мужчина, женщина, ребенок - Эрик Сигал

— Может, хочешь умыться перед обедом, Жан-Клод?

— Да, Роберт, — сказал мальчик и выбежал из кухни.

Роберт поцеловал Шейлу в щеку.

— Вкусно пахнет. Что сегодня на обед?

— Ничего особенного.

— Помочь тебе?

— Да. Можешь почистить картошку.

— Ладно. — Он был счастлив, что снова может быть рядом с ней — пусть это даже будет всего лишь на кухне. Он надел фартук и принялся за дело.

Когда он взялся за вторую картофелину, Шейла сказала:

— Звонила Эвелина…

— Узнать, как ты отдыхаешь?

— Нет. Спросила, не смогу ли я завтра приехать в Кембридж.

— Какое нахальство! Надеюсь, ты послала ее куда следует.

— Она просто умоляла меня приехать. Дело действительно очень важное.

— Дорогая, Эвелина Унгер — типичный трудоголик и погонщик рабов. А университетское издательство — не «Нью-Йорк Таймс». Хотел бы я знать, что это за дело, которое нельзя отложить на месяц.

— Это Гэвин Уилсон, — ответила Шейла.

— Я думал, что он сидит в Вашингтоне и объясняет Совету безопасности, как атаковать штат Массачусетс.

— Да, но завтра он будет в Кембридже. Только завтра.

— Ну. А ты причем?

— Он самая крупная звезда в списке наших авторов. Эвелина хочет переиздать его книги.

— Я всегда считал «Юниверсити Пресс» неподкупным независимым издательством. К тому же внешнеполитическая концепция Уилсона безнадежно устарела.

— Поэтому Эвелина и просит меня с ним встретиться. Она хочет убедить его в необходимости кое-что пересмотреть и привести в соответствии с современностью.

— И ради этого ты должна пожертвовать частью своего отпуска?

Шейла посмотрела на него и тихо сказала:

— Я польщена, что меня попросили взяться за это дело.

Роберт все понял. Или по крайне мере, ему так показалось. В этот деликатный момент Шейле требуется объективное подтверждение ее достоинств. А он должен за нее радоваться.

— Да, — сказал он, расправившись с еще одной картофелиной. — Это и правда лестно. Я ведь всегда считал, что ты — лучший редактор в этом распроклятом издательстве. Говорю тебе, что твоему начальству давно пора это признать.

— А я говорю — продолжай чистить картошку, — весело отозвалась Шейла.

Роберт растопил камин, и они мирно сидели, слушая музыку волн.

— Знаешь что? — сказал Роберт, словно его вдруг осенило, — у меня идея.

— Какая?

— Давай съездим в Кембридж вместе…

— А как быть с детьми?

Ага, обрадовался Роберт, значит, вообще-то она не против.

— Можно попросить Сьюзи Райдер остаться с ними на ночь.

— На ночь?

— Ну да. Я подумал, что нам не мешает немножко отдохнуть дома в Лексингтоне. Только вдвоем.

Соглашайся, Шейла, говорил его взгляд. Нам обоим это позарез нужно.

— По-моему, это не совсем кстати, — ответила она.

— О’кей, тогда просто съездим в Кембридж, ты поработаешь в издательстве, я куплю пару новых пластинок, мы пораньше пообедаем и вернемся сюда.

Ну, пожалуйста, Шейла, думал он. Пожалуйста, пойми меня.

Шейла на минуту задумалась.

— Только не завтра, Роберт, — проговорила она наконец.

Ну, отказ, по крайней мере, не категорический. «Не завтра» может косвенно означать «как-нибудь в другой раз».

Шейла встала.

— Мне надо как следует выспаться, — сказала она, прежде чем Роберт успел подняться, подошла к нему, погладила его по голове и тихонько шепнула:

— Спасибо за приглашение.

Потом поцеловала его в лоб и пошла по лестнице.

Всего лишь незаметный жест. Но это было лучшее из всего, что случилось с ним за эти долгие недели.

17

— Привет, Шейла! — приветствовала ее секретарша Морин. — Он у Эвелины. Везет же некоторым.

С чего это она? — удивленно подумала Шейла, направляясь по коридору в редакционный отдел. Совсем не похоже на Морин, которая обычно с напускным презрением взирает на вереницу сменяющих друг друга персонажей типа Киссинджера и Гэлбрайта.

Завернув за угол, она увидела, что Уилсон пьет кофе с Эвелиной, сидя у ее письменного стола. Широкоплечий, худощавый, волосы с проседью, квадратные очки в роговой оправе. Одет в джинсы и футболку с надписью «Вперед, Рэд Соке». Шейла слегка опешила, потому что ожидала совсем другого — строгую элегантную тройку (вашингтонский стиль) и утонченный британский акцент (оксфордский стиль).

При появлении Шейлы Уилсон встал. Он был очень высокого роста.

— Гэвин, это Шейла Беквит, наш редактор номер один, — представила ее Эвелина.

— Очень приятно, — сказал Уилсон. (Акцент, по крайней мере, наличествует.) — Как я понял, из-за меня вам пришлось прервать свой отпуск. Приношу глубокие извинения.

— Напротив, я очень рада возможности поработать с вами, мистер Уилсон.

— С вашего разрешения. Просто Гэвин. Вы позволите мне тоже звать вас по имени?

— Разумеется. Я знаю, что ваше время очень ограничено. Поэтому давайте пойдем ко мне и приступим к делу.

— Вы ничуть не преувеличили. Она действительно никому не даст спуска, — с улыбкой сказал Уилсон Эвелине и, повернувшись к Шейле, добавил: — Хотите, я по дороге захвачу кофе?

— Пожалуйста. С молоком и без сахара.

К приходу Уилсона Шейла уже разложила на столе все его три книги и приготовила несколько листов желтой бумаги.

Уилсон поставил кофейник на краешек стола и уселся напротив.

— Спасибо. — Шейла улыбнулась и, чтобы разрядить обстановку, спросила:

— Вы не скучаете по Кембриджу?

— Скучаю. Хотя Вашингтон имеет свои преимущества. В Гарварде на человека падает отблеск славы, зато служба в Белом доме позволяет ему ощутить свою причастность к власти. Что, признаюсь, мне весьма импонирует.

— Ваша откровенность достойна восхищения.

— В любом случае, когда — и если — нынешняя администрация сойдет со сцены, я надеюсь, что меня пригласят сюда на прежнюю должность. Разумеется, если университет примет своего блудного сына.

— Конечно, примет, — улыбнулась Шейла. — Особенно если к тому времени ваши книги выйдут вторым, пересмотренным и дополненным изданием.

— Да, вижу, что меня всеми правдами и неправдами пытаются склонить к основательной переработке. А я-то, откровенно говоря, рассчитывал отвертеться лишь новым предисловием ко второму изданию. Чтобы в случае чего можно было сослаться на давление Вашингтона, который не позволил ничего изменить.

— Ну что ж, в таком случае моя помощь вам не потребуется, — мягко, но твердо возразила Шейла. — К тому же я сомневаюсь, что «Юниверсити Пресс» захочет переиздавать ваши книги всего лишь с незначительной косметической правкой.

Уилсон начал беспокойно ерзать на стуле, потом отпил глоток кофе и посмотрел на Шейлу.

— Что вы собственно имеете в виду?

— Пока могу поделиться самыми первыми впечатлениями. После звонка Эвелины я успела только бегло пролистать ваши книги. Возьмем «Возрождение послевоенной Германии». В свое время это была лучшая книга по данному вопросу. И не ваша вина, что как раз накануне ее выхода Вилли Брандт провозгласил свою «Остполитик».

Уилсон слегка нахмурился.

— Мм-да… Пожалуй вы правы. Что еще?

— Мне очень жаль, но многие положения требуют коренного пересмотра. На вашем месте я бы не стала торопиться. Теперь, когда газеты пишут о вас чаше, чем о рядовых гарвардских профессорах, кое-кто из ваших университетских коллег — то есть, каждый, кого не ввели в Совет безопасности — постарается разнести в пух и прах вашу научную репутацию.

Уилсон широко улыбнулся.

— Откуда у вас такие исчерпывающие сведения об университетских нравах?

— Мой муж — профессор МТИ.

— Правда? Чем он занимается?

— Статистикой.

— Вот это здорово! В присутствии таких людей я всегда тушуюсь. По арифметике я дальше таблицы умножения не продвинулся.

— Равно как и мой муж, — засмеялась Шейла. — Нашу налоговую декларацию ежегодно заполняю я.

— Да что вы! В таком случае мое восхищение вами не знает границ, — сказал Гэвин Уилсон, и на сей раз его улыбка явно относилась не только к арифметическим познаниям Шейлы.

Убедившись, что лед окончательно сломан, Шейла вернулась к делу.

— Надеюсь, вы понимаете, что основательная переработка текста имеет для вас даже большее значение, чем для нас.

— Да, но если я вас правильно понимаю, от меня потребуется огромная работа.

Шейла кивнула.

— Ваш редактор готов взять на себя свою долю.

— Иначе, как неприкрытым давлением, это не назовешь, — отозвался Уилсон. — Ну что ж, давайте начнем. Я постараюсь не впасть а полное уныние.

— Могу я по-прежнему говорить с вами откровенно?

— Даже резко. Лучше услышать критику от вас, чем от других моих оппонентов. К тому же, я от природы наделен гибкостью и сговорчивостью.