Читать интересную книгу Гнездо орла - Елена Съянова

— Подождите здесь, фрау.

Он вышел, задыхаясь. От гнева, негодования у него тряслись руки, и он с трудом набрал нужный номер.

— Соедините меня с рейхсфюрером. Да, срочно! — рявкнул он так, что в соседнем кабинете подскочили секретари.

«Гиммлер… Кто же еще?! Конечно, он! Или этот скот с инквизиторскими глазами — Гейдрих… Но за ним — все равно Хайни! Все равно он!» — бормотал Лей.

— Слушаю вас, — послышался дружелюбный голос Генриха Гиммлера.

— Вы решили применить… ко мне ваши методы? Вы всех держите… за таких же идиотов, как ваши… друзья? Вам мало того… что вы всю… нацию опутали… своей… липкой… паутиной… — Лей начал заикаться уже на каждом слове и вынужден был сделать паузу. Ошарашенный Гиммлер тоже молчал.

— Я хочу… знать, кто дал вам… право…

— Роберт, успокойтесь. По-видимому, произошло какое-то недоразумение. Я пока не знаю, какое, но если вы объясните… — спокойно начал Гиммлер.

— Хотите сказать, что это… не вы ее ко мне… подослали?!

— Я к вам никого не посылал, клянусь честью. Я выполнил наш договор, и вы больше не услышите ни одного упрека со стороны рабочих активистов. Мои люди не станут проводить арестов на предприятиях. Но… что же все-таки произошло? Что вас так рассердило?

Лей сел и расстегнул воротник рубашки. Его окатило горячей волной, даже в глазах все сделалось красным. Он понял, что Гиммлер тут ни при чем и что сам он вел себя в высшей степени глупо. «Психопат, истеричка! — злобно обругал он себя. — Идиот… тьфу!»

— Роберт, вы слышите меня? — мягко продолжал Гиммлер. — Вы сейчас чем-то расстроены, я понимаю. Может быть, позже…

— Да, позже. Извините, я сегодня что-то… Видимо, грипп подхватил. Еще раз извините.

Он положил трубку. Немного посидел, чувствуя, как тело все наливается жаром. Голова, впрочем, была ясной, даже болеть почти перестала. Нужно было возвратиться в приемный кабинет и как-то закончить с посетительницей, а он все не мог собраться с мыслями. «Я, конечно, психопат, но и жизнь мне подбрасывает черт знает какие „сюжеты“». Он невольно подумал о младшем сыне… Генрих родился слабым, без конца болеет. Он тоже мог бы… Нет, вздор! — Роберт встал и прошелся у окон. — Мальчик такой умница, развит не по годам, талантлив. Из таких детей вообще вырастают гении. И потом, он мой сын! «Ну и что? — тотчас усмехнулось „alter ego“. — А сколько тебе было лет и сколько из них ты пил? Все могло быть… Медицина еще только подбирается к проблеме наследственности, и ты это знаешь».

«Вздор, вздор! — отмахнулся он. — Нужно просто решить вопрос. Эта программа… как они ее там назвали?… „эвтаназии“… должна быть запущена лишь в случае войны. Значит, кто-то поторопился. Кто?.. Стоп, стоп, не время сейчас, да и сил нет, — оборвал он себя опять. — Сейчас просто помочь этой несчастной, остальное — после. Потом».

Сделав несколько глубоких вдохов, Лей позвонил советнику Леонардо Конти, занимавшемуся «смежными проблемами», стараясь говорить помедленней. Но проклятое заикание, видимо, привязалось крепко. Медик Конти, хорошо знавший Лея еще по работе в Прусском государственном совете, с первых же фраз догадался, что рейхсляйтера что-то сильно зацепило во всей этой истории с малолетним идиотом, уже отправленным, должно быть, в Зонненштейн или Хадамар — клиники, где начинала разворачиваться программа «легкой смерти» или «облегчения умирания обезболивающими средствами». Проблема состояла в том, жив ли еще этот ребенок, и Конти попросил дать ему время на «выяснение обстоятельств».

— Перезвоните, я жду. — Лей положил трубку. Прохаживаясь по кабинету, он чувствовал, как у него горит лицо, особенно жар ощущался возле глаз; ему чудилось, что он даже может сейчас дохнуть жаром, как сказочный двухголовый змей. «Это, пожалуй, не грипп, а еще что-то. И боль какая-то странная, — размышлял он, продолжая прохаживаться. — Пожалуй, со мной такого еще не было». Что-то нужно было делать и с приступом заикания — выступать в таком состоянии он не мог.

Конти перезвонил. Ребенок по фамилии Штольманн Ганс, восьми лет, привезенный в Зонненштейн, был отобран для «экспериментов», которые с ним еще не проводились.

— Этого ребенка доставить в Берлин, родителям. Под вашу ответственность, — перебил его Лей.

— Его доставят самолетом сегодня же. Мне вам перезвонить?

— Не нужно. Все! — Лей положил трубку.

Конти еще несколько секунд держал ее возле уха. Услышав гудки, выругался в нее. Что бы там ни было, Лей, по его мнению, не имел права вести себя таким образом. Верно Штрайхер говорит — все они там, в теплом «орлином» гнездышке удобно устроились: только они все за всех решают, а доведись отвечать, вымоют руки, перчатки наденут, еще и самих себя уверят, что не знали ничего.

…Из письма епископа Лимбургского в имперские министерства — внутренних дел, юстиции и по церковным делам (1941 год):

«Примерно в восьми километрах от Лимбурга, в маленьком городке Хадамар, на холме, возвышающемся над городом, имеется здание, которое прежде использовалось для различных целей, но теперь оно является инвалидным домом. Это здание было отремонтировано и оборудовано как место, где, по единодушному мнению… осуществляется предание людей „легкой смерти“. Этот факт стал известен за пределами административного округа Висбаден… Несколько раз в неделю автобусы с довольно большим числом жертв прибывают в Хадамар. Окрестные школьники знают этот автобус и говорят: „Вот снова идет ящик смерти“.

После прибытия автобуса граждане Хадамара видят дым, поднимающийся из трубы, и с болью в душе думают о несчастных жертвах, в особенности когда до них доходит отвратительный запах.

В результате того, что здесь происходит, дети, поссорившись, говорят: „Ты сумасшедший, тебя отправят в печь в Хадамар“».

А таким был ответ Гиммлера, посланный им партийному судье Буху:

«…Если эти мероприятия становятся столь публичными, как явствует из вышеизложенного, значит, в их проведении допускаются ошибки».

Лей вернулся в приемный кабинет. Он отсутствовал двадцать минут. Фрау Штольманн он сказал следующее:

— Прошу прощения, срочные дела. Но я обдумал ваш случай. Видимо, произошла ошибка. Я говорю только о вашем ребенке. Каждый случай нужно рассматривать отдельно. Медицинские работники, увозившие вашего мальчика, обязаны были разъяснить вам гуманную цель государства облегчить родителям уход за инвалидами. В случае же вашего твердого решения взять все проблемы по уходу на свою семью они должны были предложить вам написать соответствующее заявление, подтверждающее это решение. Вы писали такое заявление?

— Я писала… Я хотела объяснить, что мы сами…

— В таком случае, вам не о чем… волноваться, фрау Штольманн. В этом случае вашего сына забрали… на профилактический осмотр. Сегодня или завтра его вам вернут. Вот телефон моего секретаря. Если завтра у вас возникнут вопросы, позвоните.

Лей встал. Она тоже вскочила. Ее лицо все светилось надеждой. Если бы не разделявший их дубовый стол, она бы к ногам его бросилась. Но рейхсляйтер, кивнув, снова сел и взял какую-то бумагу. Она вышла на цыпочках, боясь помешать ему…

Приступы заикания рейхсляйтер все же преодолел и говорил с фрау, споткнувшись лишь два раза. Самочувствие между тем продолжало ухудшаться. Прием он закончил по плану. Первое выступление тоже прошло более или менее благополучно. Однако во время второго Лей порой с трудом понимал, что говорит. Язык работал по привычке, сам по себе, отдельно от остального организма.

Закончив говорить, он спросил сопровождавших его секретарей, что осталось у него на сегодня. Оказалось, до визита в министерство — еще открытие школы «Эстетики и Ремесла» и Детского театра на Линден.

— Быстро достаньте мне аспирина, побольше, — велел Лей.

Открытие школы (конечно, его имени) — это с утра собранные дети, нервное ожидание родителей, толпа районного начальства, живые цветы… Из-за жара, должно быть, он вдруг пожалел именно цветы. Он вообще не любил срезанных цветов: они его чем-то беспокоили. А детский театр — еще сложней. Настоящий, со специально выстроенным репертуаром для малышей от трех лет до подростков шестнадцати. Сколько нервов ему стоило не подпустить к этому делу геббельсовских «интеллектуалов»! Сам рейхсминистр до сих пор еще не успокоился и продолжает источать яд. Хотя и догадался, конечно, отчего Лей так стойко «держит оборону». Впервые в серьезном деле приняла живейшее участие Маргарита: составляла репертуар, писала инсценировки, знакомилась с актерами… Геббельса пригласили на торжественное открытие, и сейчас Лей вспомнил об этом с большим облегчением: можно будет хотя бы помолчать.

— Шеф, давайте я вас подменю, — решительно предложил Рудольф Шмеер. — Вам нужно ехать домой.