— Не смотри, — приказала Люська. — Это не он, не тот человек. Это его совесть. Или стыд, или страх… он оставил его с нами, а сам ушел.
— Погоди, — сказал Егор, — а может, они такие злые, потому что это не просто призраки, а призраки людей, связанных с нами, — это мы их утащили за собой?
— Да беги же! — снова крикнул Партизан. И побежал прочь.
— Я не побегу, — сказал Егор.
— И я не побегу, — сказала Люська. Но голос ее дрогнул.
Жулик, слишком приблизившийся к привидениям, с визгом отскочил, обожженный. Привидения упрямо стремились к крови Пыркина.
Егор подхватил Пыркина под мышки и потащил его в сторону от призраков. Это было глупое решение, потому что он двигался медленнее, чем призраки. Люська бросилась помогать. Пыркин застонал. Голова его свешивалась набок.
К счастью, привидения задержались. Они замерли, сливаясь воедино, куском студня, розовеющим у земли, — они впитывали кровь, вытягивая ее из земли.
И неизвестно, чем бы кончилась вся эта история, если бы они не услышали голос Партизана:
— Сюда, скорее! На помощь!
По дорожке у реки ехали два велосипедиста в черных плащах и касках.
— Мы людей теряем! — звал Партизан.
Один из велосипедистов остался держать машины, второй стал карабкаться по склону следом за Партизаном.
В руке у него было нечто напоминающее фен, которым мама сушила волосы. Внутри фена светилась красная проволочка.
Привидения начали дергаться, словно им было больно, и, как парус под напором ветра, их масса стала изгибаться прочь от велосипедиста.
Егор опустил плечи Пыркина на землю.
Велосипедист присел возле него на корточки.
— Огнестрельное ранение? — спросил он.
— Да. В него стреляли из пистолета, — сказал Егор. Сейчас он не боялся велосипедиста. Велосипедист превратился в местного милиционера, хоть и странно одетого. Ведь он не виноват, что здесь нет автомобилей. Почему нет, лучше не спрашивать, все равно они ничего не скажут. Но про призраки спросить можно.
— Кто на нас нападал? Кто эти призраки?
— Откуда мне знать? Они, скорее, как тараканы. Только ядовитые. Хорошо еще, что наших пушек боятся. А то бы все заполонили.
Велосипедист достал из внутреннего кармана баночку, открыл ее — острый запах, похожий на запах вьетнамского бальзама, ударил в нос. Велосипедист набрал мази на палец и стал растирать лоб и переносицу Пыркина.
— Ты иди, мальчик, иди, — сказал велосипедист. — Мы без тебя справимся.
Второй велосипедист подошел к ним, оставив машины под охраной Люськи.
— Понесем? — спросил он. — Или пшик?
— Понесем.
Они ловко подхватили Пыркина — один под мышки, второй за ноги — и понесли к бытовке.
Егор пошел за ними.
Он увидел впереди, недалеко от бытовки, Партизана, стоящего над грудой тряпок. Когда подошли поближе, Егор сообразил, что это то, что осталось от боевой подруги Марфуты. Перед смертью Марфута скорчилась, подтянула ноги к животу — видно, последняя боль была невыносимой… У Марфуты не было головы.
Егор понял, что его сейчас вырвет. Он побежал к реке.
И, не добежав десяти шагов, остановился.
Посередине Москвы-реки, удаляясь к дальнему берегу, медленно плыла лодка. Два разбойника гребли, третий держал в середине лодки шест высотой чуть больше его самого. На вершину шеста, как картофелина на палочку, была насажена голова Марфуты, совсем живая, черные курчавые волосы растрепались, на намазанных помадой губах странная лягушачья улыбка.
И тут Егору стало совсем плохо.
Когда он пришел в себя, лодка уже отплыла далеко. К Егору подошел велосипедист — оказывается, они уже отнесли Пыркина в бытовку. Велосипедист смотрел на лодку.
— Мы до них доберемся, — сказал он. — Ну зачем было женщину убивать? Что им от этого за выгода?
— Они у нее золото отнимали, — сказал Егор. — У нее много золота было.
— А ты подумай, парень, кому здесь золото нужно? Хочешь, я пойду с тобой в ювелирный магазин, там наберешь себе драгоценностей, как египетский фараон.
— А зачем же они ее убили?
— Они хотели вас с девчонкой захватить, — сказал велосипедист. — Им вы нужны. Не получилось — озлобились.
Велосипедист снял темные очки, вздохнул, лицо у него оказалось пожилым, морщинистым, белым от здешнего климата. Он был похож на человека, который приходит домой, снимает пиджак и тесные ботинки. И становится добрым.
— Зачем мы им?
«Странно, — успел подумать Егор, пока ждал ответа велосипедиста. — Я страдал, переживал оттого, что никому не нужен».
— Тебе разве не сказали?
— Сказали, но я хочу поскорее отсюда уйти, а для этого надо понять, как тут все устроено.
— Боюсь, что и тысячи лет тебе не хватит. У нас тут рассказывают истории про людей, которые старались уйти. Все плохо кончали. Так что постарайся найти себе место потеплее, отдыхай, не спеши.
— И оставайся мальчиком? — спросил Егор.
— А чем плохо?
— Взрослый мальчик, пожилой мальчик, старенький мальчик.
— Это незаметно, — вздохнул велосипедист. — Как там, дома, — времени нету, а оно летит как оглашенное.
Велосипедист улыбнулся.
— А потом уже не захочешь ничего. Я тебе честно говорю, все здесь эту стадию проходят. Сначала суетятся — я убегу, я уйду, вы меня не задержите. А кто тебя задерживает? Ну нету дырки обратно.
— Вы это точно знаете? — спросил Егор.
— Если не считать сказок и легенд, — сказал велосипедист. — Но когда людям нечего делать, они начинают придумывать сказки.
— Я хочу услышать сказки.
— А ты у нас упрямый!
— Я уйду.
— Такие плохо кончают.
— А почему голову отрезают? — спросил Егор.
— Мы здесь живучие, убить человека трудно. Ты же видел, как Пыркин ожил. Наверное, это следствие того, что времени здесь нет и внутри метаболизм понижается. Ты меня понимаешь?
— Понимаю. Вы имеете в виду обмен веществ?
— Приблизительно. Я раньше доктором был. Можешь себе представить?
— Поэтому вы голову у самоубийцы отрезали?
— Это был не я. Это другой. Но такой порядок.
— Какой порядок?
— В каждом обществе есть порядок. Если человек покончил с собой, пути обратно нет. Мы не хотим здесь плодить психов.
— А почему отрезали голову Марфуте?
— Потому что они бандиты. Не добрались до вас с девчонкой, вот и вымещали зло на тетке. Нет, они скучают. Со скуки и хулиганят. Ничего, скоро мы экспедицию организуем, карательную.
Они пошли наверх, к бытовке.
В бытовке Пыркин лежал на старом диване, он был потный и тяжело дышал. Возле него сидела Люська.