Никто не задавал вопросов. Даже Люська понимала, что разговаривать некогда. Но удивительнее всех вел себя Жулик. Он первым выполз из убежища и на полусогнутых лапах побежал именно туда, куда велел бежать Партизан.
Партизан пополз следом за ним. Егору показалось, что место настолько открытое, что их сразу заметят.
Но заметили их не сразу. Крики послышались тогда, когда последний из них, Пыркин, покинул убежище и, пригибаясь, помчался за остальными.
— Вот они! Держи!
Партизан скатился вниз по склону, как куль с картошкой. Егор тоже потерял равновесие и старался удержаться за какие-то палки и железки, которые торчали из земли. Люська бежала легко, она была невесомая и ловкая.
Уже внизу, схватившись за вылезающий из асфальта кусок рельса, Егор смог посмотреть наверх, откуда доносились крики, неслышные, пока бежишь, и громкие, стоит тебе остановиться.
И он увидел, как Пыркин стоит на пути противников, размахивая толстым дрыном.
— Не подходи! — кричит он. — Убью! Всех перестреляю!
Мефистофель сделал шаг вперед и вытащил из-за пояса саблю. Пыркин крутил палкой так отчаянно, что Мефистофель не смел приблизиться к нему.
— Заходи сбоку, Мартын! — закричал Мефистофель своему помощнику.
Тот начал обходить Пыркина, но сделать это было нелегко, потому что слева от Пыркина была стена, справа — крутой откос. Мартын старался пробраться по крутизне, но сорвался вниз и хлопнулся на живот, чтобы не скатиться в воду.
Третий бандит никак не мог придумать, как подобраться к Пыркину, и метался за спиной Мефистофеля.
— Убери его! — кричал Мефистофель.
Партизан толкнул Егора в сторону, где оказалась дыра, прикрытая стоявшей под острым углом гигантской плитой.
Люська прыгнула внутрь первой, за ней — Партизан, который тянул за собой Егора, но Егор смотрел, как Пыркин сражался с бандитами.
И успел увидеть, как бандит по имени Мартын, поднявшись на ноги и с трудом балансируя на крутом склоне, вытащил из-за пазухи пистолет.
— Давай же! — крикнул Мефистофель.
Мартын прицелился, и больше Егор ничего не увидел и даже не услышал выстрела, потому что Партизан утащил его внутрь, в черную нору.
— Ползи! — приказал он.
Егор послушно пробирался в полной темноте, осыпалась земля, что-то холодное и скользкое упруго дернулось под рукой, Егор сжался от ужаса, а Партизан все торопил и торопил его:
— Ползи, ползи!
— Все, — глухо ахнула спереди Люська. — Здесь стена.
— Тогда сиди и молчи, — проговорил Партизан.
Наступила тишина.
Все слушали, что происходит снаружи, но нора, в которую они забрались, была достаточно глубокой, и не было слышно ни звука.
— Боюсь, — вдруг произнес Партизан, — что Жулик к нам побежит. Он их наверняка на нас выведет.
— Там что-то было, — сказал Егор. Он вытер влажные ладони.
— Не бойся, — сказал Партизан. — Здесь улитки бывают. Крупные улитки. Давно завелись. Они не кусаются. И слизь у них не опасная. Но если будут Марфуту пытать, она наверняка на нас покажет. Она это убежище знает. Лучше бы ее сразу убили.
— Ой, что вы говорите! — ахнула Люська.
— Фуражку потерял, вот что говорю, — ответил Партизан.
Было душно. Долго не просидишь.
— Нам долго здесь сидеть? — Люська как будто угадала мысль Егора.
— Пока не уйдут, — ответил Партизан. — Ты не бойся, не задохнемся. Мы как-то здесь вчетвером сидели. Часа два. Но живые остались.
— Что им от нас нужно? — спросил Егор.
— Вы им нужны, — сказал Партизан. — Они выследили, что у нас молодежь.
— А почему молодежь?
— Глупый, молодежи здесь нехватка. Молодежь всем нужна. И новенькие тоже. А если молодежь и новенькие, то тут цены нет.
— На что я им?
— Продать, — сказал Партизан. — Или использовать.
— Как?
— Как, как! Рано тебе еще знать как! — рассердился Партизан. — Твое дело сидеть.
— Уйду я от вас, — сказала Люська. — Нельзя мне с вами жить. Лучше уж дома.
— Надоело, — сказал Партизан. От него пахло немытым телом и дешевым одеколоном. Задохнуться можно от такого одеколона. — Никто отсюда не уходит.
— А кто нам скажет, когда выходить? — спросил Егор.
— Птичка пропоет, — ответил Партизан. — Помолчи.
Они молчали. Чтобы не было грустно, Егор стал думать. Он уже немного привык к своему положению и даже поверил в то, что стал как бы привидением. Ведь невероятно то, что происходит с другими. С тобой невероятного не бывает. Дядя Боря когда-то любил повторять: «Будем решать проблемы по мере их возникновения».
«Вот мы сейчас сидим в черной дыре. Я, один пожилой человек, которого не успели уменьшить до нужного ничтожества, девочка Люська, не очень образованная, по-своему симпатичная, и ее жалко. И надо отсюда выбираться. Как с необитаемого острова. Как из тюрьмы. Не может быть, чтобы отсюда нельзя было выбраться. Нет тюрем, из которых не убегали бы графы Монте-Кристо».
Совсем близко, как будто в ухо, залаял Жулик. Ну просто заливался отчаянно, будто хотел сказать что-то важное.
— Молчи! — зашипел Партизан.
Жулик замолчал, будто удивился.
Снаружи зашуршало.
— Ох и выдаст он нас! — прошептал Партизан.
Холодный нос Жулика ткнулся в щеку Егору.
— Ты чего? — спросил Егор.
Жулик попытался схватить Егора зубами за рукав.
— Он нас зовет вылезать, — сказал Егор.
— Он здесь? Гони его! Нет, не гони. Держи его! Не выпускай!
Жулик скулил, и Егору показалось, что он понимает его. Выходи, умолял Жулик. Чего ты сидишь в норе, словно червяк!
— Я выгляну, — сказал Егор.
— И не мечтай. Они рядом. Я чувствую, что они рядом.
— Нет, я пойду!
Жулик, услышав Егора, взвыл от восторга. Он пытался вылезти наружу, как будто был уверен, что Егор его не оставит.
— Егорушка, — умолял Партизан. — Если вас уведут, с кем я останусь! Они же Марфуту наверняка уничтожили, а Пыркина застрелили. Я без населения пост свой потеряю.
— Какой пост?
— Но я же начальник аванпоста, — пояснил Партизан. — У меня привилегии, положение. Неужели не понимаешь?
— Нет, не понимаю, — сказал Егор. — Ничего не понимаю.
Он пополз к выходу за Жуликом.
Жулик уже выскочил наружу и бегал вокруг, деловито тявкая.
— Стой! — Партизан схватил Егора за ногу, но Люська стала бить Партизана. Егор слышал частые удары и ее слова:
— Пусти, пусти же! Мы уйдем, зачем в дыре сидеть?
Егор вырвал ногу и выбрался на белый свет. Правда, свет был не очень белым, скорее серым, но после черной норы он показался ослепительным.