Большинство богачей — избалованные распутники, они с легкостью сочетаются узами брака, еще легче разводятся, а потом даже не утруждают себя официальным оформлением отношений. Нувориши, актеры и актрисы, спортсмены. Деньги словно сметают все запреты; определенно, они сметают большинство препятствий на пути к моментальному удовлетворению. «Срывайте розы поскорей». [33]Carpediem. [34]Бери от жизни все. Пускался ли Ханнан по этому пути, прежде чем обратиться к религии? По-видимому, нет.
Когда утром Лора вела гостей в кабинет Ханнана, показывая комплекс «Эмпедокл», как она его называла — было в этом нечто фрейдовское. — Кроу заметил:
— Напоминает религиозную общину.
— А Нат — наш настоятель.
— Каким он был до возвращения к вере?
— Игнатий всегда вел монашеский образ жизни, так что ничего особо не изменилось.
От Кроу не укрылось стремление Лоры дистанцироваться от набожного энтузиазма босса. Никакой простодушности, никакой снисходительности. Скорее, тоскливая зависть к его простоте. Кроу захотелось узнать, какова ее жизнь. Джон, похоже, полагал, что Лора — очаровательная молодая женщина, слишком занятая работой для замужества, однако Кроу почувствовал что-то, когда к ним присоединился Рей Синклер. То, о чем он, разумеется, ни за что не заговорил бы с Джоном.
Ханнану понравилась небольшая лекция о Фоме Аквинском. Они с Кроу сели на одну из скамеек, расставленных в ряд на равном расстоянии друг от друга вдоль дорожки.
— Отец, я хочу, чтобы за дело взялись именно вы.
— Конечно, это очень лестно…
— Буду с вами откровенен. Возможно, кто-то знает столько же, сколько знаете вы. Лично я в этом сомневаюсь, но предположим. Однако у вас есть связи в Риме.
— Совершенно верно. Именно поэтому ваше предложение неосуществимо.
— Мне казалось, мы все уладили.
— Неужели?
Кроу поймал себя на мысли, что ему самому очень хотелось бы этого.
— Вы будете главным консультантом. Вовсе не обязательно перебираться в Штаты, вы в любой момент сможете прилететь сюда. Это никак не коснется ваших привычных занятий.
Похоже, Ханнан действительно в это верил. Он предлагал Кроу мобильность, какой не располагал даже сам Папа. Двойную жизнь.
А разве не вел он двойную жизнь на протяжении многих лет? Он с готовностью откликнулся на призыв Катены, разделяя убеждения епископа-отступника в том, что после Второго собора дела в католической церкви идут плохо. Эти убеждения ослабли при Иоанне Павле II, ослабли, но не исчезли. Только подумать, каких при нем назначали епископов! Безумных еретиков, не ведающих ни дисциплины, ни критики. У Ватикана золотое терпение — таким было обычное объяснение. Но при Бенедикте XVI появился новый научный подход. Кроу уже давно пришел к выводу, что происходит тихая революция. Он помнил, какие надежды породило интервью, взятое Витторио Мессори у кардинала Ратцингера, знаменитый «Доклад Ратцингера». Тогда этим надеждам не суждено было сбыться. Но вот Ратцингер стал Бенедиктом XVI. Хотелось верить, что десятилетиям смуты пришел конец. Иоанн Павел II с первого и до последнего дня на Святом престоле неустанно проповедовал идеи Второго собора. Но Бенедикт открыто заявил о допущенных ошибках, ошибках, которые необходимо исправить.
— Так почему же он этим не занимается? — как-то спросил Катена с неприкрытым скептицизмом.
На их встрече настоял Кроу, желавший узнать, меняет ли братство отношение к официальной церкви с приходом нового Папы.
— Нельзя ведь просто вернуть литургию на латыни.
— Почему же?
— Десятки лет люди пребывали в смятении, и как же они отнесутся к столь внезапной перемене?
Катена явно наслаждался идеей крутого поворота. Казалось, он жаждал немедленно отделить овец от коз.
— И не забывайте про аферу с третьей тайной.
Разговоры вспыхнули с новой силой, когда кардинал Бертоне опубликовал книгу «Последняя провидица Фатимы». В ней он заявил, будто сестра Лусия подтвердила, что сведения, обнародованные в 2000 году Бертоне и его тогдашним боссом кардиналом Ратцингером, и есть третья тайна. Однако фанатики сразу же обрушились на Бертоне, обвинив его во лжи перед верующими. Скоччи, Трепанье и, разумеется, Катена.
Они встретились на парапете замка Святого Ангела, огромного мавзолея, где покоились останки императора Адриана. Прошло два тысячелетия, а здание по-прежнему стояло — еще одна достопримечательность Вечного города, теперь заброшенный полустанок на туристических маршрутах. Кроу украдкой взглянул на суровый профиль Катены. Епископ смотрел на купол собора Святого Петра, сверкавший в полумиле от них, сурово, словно на вражеский лагерь. Внезапно Кроу поймал себя на мысли, что все это ему бесконечно надоело. Неужели он действительно когда-то полагал, что сварливый американец знает больше самого Папы?
Катена не говорил ничего нового: не может быть, чтобы обнародованное составляло всю тайну. Это никак не стыкуется с более ранним текстом, обрывающимся на том месте, где Лусии говорят открыть остальное только его святейшеству. «В Португалии вера будет…» Почему послание не продолжается с этого самого места?
— Мы знаем почему.
А Катена имел в виду вот что. Он был уверен, что далее в пророчестве говорилось об испытаниях, которые выпадут на долю церкви в других странах; о том, как растоптали веру на Втором Ватиканском соборе. И разумеется, эту часть послания нужно было скрыть. Префект Конгрегации вероучения вряд ли мог предать огласке то, что Богородица отвергла собор. Вот в чем ключ. Требовалось любой ценой сохранить статус-кво, даже вопреки желаниям Матери Божьей.
— Должно быть, вы видели тайну, — сказал Катена.
Повернувшись, он пристально всмотрелся Кроу в лицо.
— Нет.
— Определенно, вы могли заглянуть в нее.
— Документ находится под непосредственным контролем префекта. И его святейшества.
— Разумеется.
Теория Катены была прелестна тем, что в нее вписывалось все на свете.
Воспоминание об этой встрече у замка Святого Ангела вернулось, когда Кроу обнаружил документы на ночном столике в спальне кардинала Магуайра. Ему не пришлось долго спорить с самим собой: он положил папку в чемоданчик и вынес из библиотеки. У священника не было ни малейшего желания их читать, им двигало стремление не допустить, чтобы бумаги попали в руки таких, как Катена. Или Реми Пувуар. Он закроет вопрос раз и навсегда. Наверное, так же рассуждал в 2000 году Ратцингер, обнародуя то, что у него было.
И вот теперь Брендан Кроу сидел на скамейке рядом с Игнатием Ханнаном в комплексе «Эмпедокл» в Нью-Гемпшире, и эта тема снова всплыла.
— Что вы думаете о тех, кто утверждает, будто часть документов осталась неопубликованной? — спросил бизнесмен.
— Ничего хорошего.
— Где он хранится?
— В Ватиканском архиве.
— Там, где вы работаете?
— Да.
Достав сигарету, Брендан закурил. Ханнан зачарованно смотрел на него.
— А я никогда даже не пробовал курить.
— Для спасения души это необязательно.
Не сразу, но Ханнан все же улыбнулся.
— Вы ее видели?
Тайну.
— Нет.
— А могли бы?
Как бы повел себя Ханнан, узнав, что документ лежит в чемоданчике Кроу, оставленном в гостевом люксе?
— Подобно любому другому человеку. Тайну опубликовали в двухтысячном году.
— Позвольте рассказать вам об одном священнике по имени Жан Жак Трепанье.
IV
«Я полагал, вам нужны деньги»
Габриэль Фауст защитил докторскую диссертацию по искусствоведению в Чикагском университете, однако его научная карьера оказалась недолгой. Соблазнившись всевозможными грантами, краткосрочными заказами вроде составления каталогов частных собраний и скромными сделками с незначительными художественными работами, к пятидесяти годам Фауст понял, что стал совсем не тем, кем в свое время собирался. Его идеалом был Бернард Беренсон, [35]чья вилла во Флоренции перешла в собственность Гарвардского университета. После посещения виллы И-Татти, где легендарный Беренсон, давно отправившийся к праотцам, оставался гением местного масштаба, Фауст отвернулся от лекций и студентов и пустился в плавание, которое, как он надеялся, повторит карьеру Беренсона. Однако пока результаты не удовлетворяли его.