Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того как мы разжали руки, а печать исцеления скользнула внутрь тела вождя, Иосиф Виссарионович отступил от меня на шаг. Он уже открыл было рот, произнеся нечто похожее на «я настаиваю…», но точно я не расслышал, поскольку его речь неожиданно сбилась и стала невнятной. Лицо Иосифа Виссарионовича неожиданно изобразило крайнюю степень изумления, а его брови поползли вверх.
Но это было еще не самым страшным, потому что в следующий момент товарищ Сталин сложился пополам, схватившись руками за живот. Похоже, что целительская энергия, генерируемая печатью моего собственного изготовления, добралась-таки до его желудка. Я быстро перешел на магического зрение, подхватывая товарища Сталина под руку, чтобы он с размаху не брякнулся на пол. Хотя ничего страшного бы не случилось — моя печать очень быстро починит любые повреждения.
Да, так и есть, в магическом зрении это было видно, как на ладони — волна целительской энергии быстрее всего добралась до желудка… Вернее, немного не так — попадались и мелкие повреждения на её пути, которые она исправляла влет, не принося болезненных ощущений объекту лечения — товарищу Сталину. А первый орган, подвергнувшийся основательному восстановлению, как раз желудком и оказался. И я об этом даже читал там, у себя, в будущем.
Дело в том, что в далёком 1921-ом году Иосифу Виссарионовичу удалили аппендикс в Солдатёнковской[3] больнице в Москве. Но операция, которую проводил хирург Розанов (один из врачей, лечивший также и Ленина), оказалась очень тяжелой. Сталину даже была проведена резекция желудка, то есть удаление его части для улучшения пищеварения.
Состояние Сталина было критическим, существовала реальная угроза его жизни. Но Иосиф Виссарионович выжил, но с желудком время от времени испытывал определённые проблемы. А моя целительская печать в данный момент запустила ускоренную регенерацию этого весьма важного органа, которая оказалась весьма болезненной. Вот и завернуло Виссарионыча не по-детски.
Надо будет, как вытащу Глашу, внести в печать кое-какие доработки, по части болеутоления. Я-то, когда её на себе тестировал, на такие «мелочи» внимания не обращал, поскольку научился болевые рецепторы отключать. Вот и остался не в курсе насчет этого нюанса, блин…
Все произошло так неожиданно и стремительно, что в первое мгновение никто не сумел понять, что произошло. Но находящиеся в кабинете вождя чекисты были еще теми боевиками — дерзкими, жесткими и стремительными. Тот же Судоплатов сам являлся опытным разведчиком и диверсантом, лично участвующий во многих силовых операциях. Да и Фитин от него недалеко ушел.
В общем, в себя они пришли очень быстро, и среагировали на происходящее в кабинете товарища Сталина, до смешного одинаково — первым делом выхватили оружие и направили на меня. Хотя я всё время думал, что стволы перед встречей с вождем сдавали. Если так оно и было, то, видимо, в этот раз что-то пошло не так.
— Что ты сделал с товарищем Сталиным, урод? — заорал глава разведки, скорчив зверскую физиономию и тыча в меня стволом пистолета. — А ну быстро от него отошел!
— Тихо-тихо, ребятки! — примиряюще выставив вперед свободную ладонь — второй рукой я продолжал придерживать Иосифа Виссарионовича. — Спокойно! Я просто хотел помочь!
— Отойди! Или… — Павел Михайлович резко взвёл курок, и слегка придавил пальцем спусковой крючок. — Считаю до тех и получишь пулю в лоб! Раз! Два! Тр…
[1] Телеграф Бодо — система буквопечатающего мультиплексного (то есть позволяющего отправлять параллельно несколько сообщений по одной линии) телеграфа, использовавшего двоичный код.
[2] Строка про «вечный бой» изначально принадлежит Блоку, в его стихотворении-цикле «На поле Куликовом» (1908). Она встречается и у Бродского, который использует известную строку Блока как аллюзию в своем стихотворении «И вечный бой…» (1965)
[3] Солдатёнковская больница (ныне Городская клиническая больница имени С. П. Боткина, 2-й Боткинский пр., дом 5) построена в 1910 году на деньги фабриканта Козьмы Солдатёнкова.
Глава 9
Не знаю, привел бы Фитин свою угрозу в исполнение или нет, но неожиданные действия Бомбадила, не дали мне этого выяснить. Так-то ничего страшного бы не произошло — я спокойно выдерживал попадания и куда более мощного заряда, чем пистолетная пуля. Но Том вовремя взмахнул рукой, и в направлении вооруженных чекистов с пальцев рыжего ведьмака сорвалось заранее сформированное им заклинание.
Что собой представлял этот магический конструкт, я понял немного позже, когда оба старших майора госбезопасности замерли неподвижными соляными столбами. Причём, они оба застыли в тех позах, в которых их застал сформированный Томом Бомбадилом поток магической энергии. И позы эти были весьма и весьма неудобными. Долго в таком положении по собственной воле не простоишь. Однако, ничего с этим поделать коллеги-чекисты не могли — собственной воли у них больше не было и замершие в неподвижности тела им больше не подчингялись.
— Прошью никого не нервничайт! — произнес Том, обращаясь к превращенным в статуи чекистам. — Ваш верховный правитель ничто не угрожайт! Как только вы это понимать, ми снимать заклятие неподвижность, — закончил он, ловко вынимая пистолеты из рук чекистов.
Естественно, что Фитин с Судоплатовым согласно промолчали, открыть рот они тоже не могли, как и языком пошевелить. Однако, моргать они не перестали, и теперь пожирали меня глазами, отчего-то не утратившими своей подвижности. Похоже, что заклинание, используемое Бомбадилом, было весьма щадящим. Он не хотел навредить простакам, если эта вынужденная ситуация продлится слишком долго.
— Иосиф Виссарионович, что у вас происхо… — Сунулся было в дверь Поскребышев, но он так и остался стоять в проходе, нарвавшись на очередную порцию обездвиживающего заклинания. Сквозь открытую дверь я увидел, что досталось не только ему, но и охранникам, следующих на шум из кабинета за секретарём вождя.
— Что… он с ними… сделал? — просипел сквозь стиснутые зубы товарищ Сталин, пытаясь распрямиться и встать ровно. Уж чего-чего, а стойкости вождю не занимать! Да и выдержке можно только позавидовать.
— Ничего страшного, Иосиф Виссарионович, — поспешно ответил я, — Том их просто обездвижил, чтобы по дурости глупостей не натворили. Сами же видели их реакцию на ваше состояние…
— А со мной… что?.. — Сталин, наконец, сумел побороть болезненный спазм в желудке и разогнуться.
Побороть-то он его поборол, но боль никуда не делась. И ведь молчит, как партизан! Блин, железный он, что ли? Я видел по цвету его ауры и обрывочным мыслям, которые удавалось считать, насколько ему приходилось худо. Но Виссарионыч держался молодцом! Разве что холодный пот выступил на лбу крупными каплями, да скрип зубов стал громче.
— Ваш организм сейчас усиленно регенерирует, товарищ Сталин, — сообщил я ему, глядя в слезящиеся глаза. — Не думал, что он так изношен… Нужно было восстанавливать его дозировано… Извините…
— Восстанавливается… говоришь… — прохрипел вождь, играя желваками, и давя рвущиеся из груди стоны. — Ай, джандаба[1]!
— Так точно, товарищ Сталин, — ответил я. — Нужно только немного потерпеть — и будете, как новенький! — Я попытался тупой бородатой шуткой отвлечь его от боли.
Но куда там — энергетические потоки, наконец-то, накрыли весь организм вождя и принялись беспощадно «выкручивать» ему суставы. Дело в том, что еще до революции будущий руководитель СССР заработал суставной ревматизм — так называемую подагру, болезнь суставов и тканей, вызываемая нарушением обмена веществ в организме, что стало последствием пребывания вождя в заполярной Туруханской ссылке.
Ревматизм сопровождался острыми непереносимыми болями в левом предплечье, которые стали еще и следствием перенесенной в детстве травмы, когда на маленького Сосо Джугашвили наехал конный экипаж, повредивший ему левую руку и ногу. В результате этой травмы на всю жизнь левая рука вождя осталась короче правой и плохо сгибалась в локте.