Читать интересную книгу Восхождение. Кромвель - Валерий Есенков

У Гемпденов, Баррингтонов, Сент-Джонов и Хэммондов толковали о том же. Для людей, мыслящих трезво, пример европейских, католических стран убедительно демонстрировал необходимость сильной власти. Единоличная самодержавная власть торжествовала в Испании, в королевствах и княжествах Католической лиги, а в самое последнее время укрепилась во Франции. Результат был налицо. Во всех этих странах никем и ничем не ограниченная монархия служила интересам дворянства и горожан, под сенью её процветали ремесла, торговля, горожане обогащались неслыханно и вместе с ними богатело дворянство. Королевская администрация работала превосходно, обеспечивая строгий порядок, во все времена необходимый для процветания. Королевская армия, большей частью наёмная, обеспечивала победы Испании, победы Католической лиги, а в последнее время и Франции на континенте, на всех морях и в колониях, так что Испания, одержав полную победу над Португалией, нынче владела половиной мира, и куда бы ни направился английский корабль, он всюду бывал атакован двумя или тремя испанцами или французами.

Во всех домах, в которых Оливер бывал как близкий родственник или хороший знакомый, сходились на том, что Англию нельзя относить к семье европейских держав. Её история выпускникам Оксфорда, Кембриджа и Линкольн-Инна представлялась слишком самобытной, своеобычной, во всём не похожей на прошлое континентальной Европы, в особенности ближайших соседей и неутомимых врагов, в первую очередь, разумеется, Испании и Франции. Они находили, что именно в Англии невозможно единоличное, никем и ничем не ограниченное самодержавие, которое пытался установить маленький человек с большой головой и кривыми тонкими ножками, постоянно указывая на пример испанского и французского королей. В Англии издавна сильная власть устанавливалась только тогда, когда достигалось согласие между королём и парламентом. Старшее поколение отлично помнило счастливое правление королевы Елизаветы и упрекало её только в том, что упрямая девственница так и не пожелала обрести мужа и произвести на свет принца-наследника, на чём безуспешно настаивали министры, не пожелала из страха потерять власть, как только рядом с ней появится соправитель-мужчина. Не будь она так труслива и так упряма, теперь Англией управлял бы протестантский король, а не плюгавый сынок проклятой папистки, шотландской королевы Марии Стюарт, с которым, как ни старайся, ни о чём договориться нельзя.

В самом деле, сколько бы ни провозглашал себя маленький человек с большой головой и кривыми тонкими ножками абсолютным монархом, с какой бы настойчивостью ни убеждал его испанский посол Гондомар, что это именно так, без парламента власти у этого слабого человека оказывалось очень немного. Он должен был, по всем своим обязательствам, и хотел помочь пфальцскому курфюрсту Фридриху, протестанту, женатому на его дочери, только что наголову разбитому под Белой Горой и выгнанному из собственных владений войсками Католической лиги, однако ему нечем было помочь, не было ни армии, ни денег, чтобы навербовать наёмных солдат. В его отуманенном Гондомаром уме возник поразительный план воротить протестанту утраченные владения руками католического испанского короля. Он шёл на уступки, ради сближения он решился женить своего сына Карла, наследника, на Изабелле, испанской инфанте, яростной католичке, Гондомар усердствовал, переговоры велись, его обнадёживали и уже не просили, а требовали, как всегда приключается со слабым правителем, всё новых и новых уступок.

Нечего делать, семь лет спустя король Яков созвал новый парламент, лишний раз подтвердив непоколебимое мнение большинства, что в Англии никакому правителю без парламента не обойтись. Королю нужны были деньги. К его немалому удивлению, представители нации довольно спокойно обсудили плачевное состояние королевской казны, положение Англии, её международные обстоятельства, на которые король особенно напирал, испрашивая согласия ввести новый налог, и вотировали семьсот тысяч фунтов стерлингов. Сумма была поистине чрезвычайная.

Однако маленького человека с большой головой и кривыми тонкими ножками в дальнейшем ожидало глубокое разочарование. Заплатив королю столь серьёзные деньги, парламентарии нашли справедливым потребовать от него скорейшей и полной отмены всех монополий. Охваченный благородным негодованием, монарх наотрез отказался, а затем отверг почтительную просьбу предать суду тех министров, которые патенты на монополию продавали за взятки. Тогда парламент, пренебрегая мнением упрямого короля, подверг самых наглых монополистов и самых отъявленных взяточников собственному суду, таким образом возвратив себе старинное право, как-то само собой заглохшее при последних Тюдорах. В число обвиняемых попал и королевский канцлер Фрэнсис Бэкон барон Веруламский. Это было уж слишком. Король возражал, ссылаясь на то, что судить королевских министров имеет право только палата лордов. Однако и с этой стороны его ждал внезапный и сильный удар: палата лордов, ненавидевшая Фрэнсиса Бэкона за его неродовитость, поддержала обвинение, выдвинутое палатой общин.

Маленький человек с большой головой и кривыми тонкими ножками не успел прийти в себя после такой неслыханной дерзости, а представители нации уже принялись сокрушать его внешнеполитические хитросплетения. В жарких прениях двадцать шестого и двадцать седьмого ноября 1621 года тридцать семь ораторов высказались категорически против внешней политики короля, причём кое-кто из самых решительных выступил дважды. Сближение с Испанией отвергалось самым категорическим образом, брак английского принца с испанской инфантой признавался несовместимым с коренными интересами Англии. По мнению многих, с Испанией предстояла война. Джордж Гастингс предлагал без промедления направить в испанские Нидерланды на помощь протестантским повстанцам от двадцати до тридцати тысяч солдат. Его предложение взбудоражило всех. В самых горячих головах возник план морской экспедиции против испанской Вест-Индии, откуда рекой текут несметные богатства Испании, которым куда как приличней течь в английские закрома. В речах ораторов вновь и вновь вспыхивало ярким светом благородное имя нынче боготворимой королевы Елизаветы, которая не страшилась противодействовать претензиям католической Испании и давать отпор ненавистному папскому Риму.

Одного упоминания римского папы оказалось достаточно, чтобы разразилась буря протеста. Е Англии становится слишком много папистов, испанский посол наглеет день ото дня и вмешивается во внутренние дела королевства. Престарелый Эдуард Кок, юрист, главный королевский судья, объявил, что Англия кишмя кишит внутренними врагами, которых тайно поддерживают испанцы, сокрушался о том, что испанский посол установил тесные связи кое с кем из влиятельных англичан, и с особенным ударением упомянул о троянском коне. Томас Уентворт, будущий граф и министр, пробовал умиротворить представителей нации:

— Король и народ друг от друга не отделимы, цель настоящего собрания связать короля и народ теснейшими узами.

Его не хотели слушать. Большинством голосов было принято решение подать петицию королю. Петиция была составлена в несколько дней. Члены комиссии испросили аудиенцию. Король согласился принять депутацию третьего декабря. Иронически улыбаясь, он приказал перед началом приёма:

— Приготовьте двенадцать кресел: я буду принимать двенадцать королей.

Двенадцать депутатов разместились на двенадцати креслах. Председатель комиссии в полной тишине зачитал категорические требования представителей нации. Отвергая сближение с Испанией, парламентарии именовали это сближение дьявольскими ухищрениями папизма. Возражая против предполагаемого брака английского принца с испанской инфантой, представители нации настаивали, чтобы принц Чарлз, в русскую историю вошедший под именем Карла, своевременно и счастливо женился на принцессе, которая исповедовала бы не католическую, а его собственную религию. Они предлагали королю неукоснительно исполнять принятые королевой Елизаветой суровые законы против папистов, которые отказывались признать государственную англиканскую церковь.

Бешенством исказилось угрюмое личико самодержца. Король закричал истерически, брызжа слюной, проглатывая слова, так что удавалось не без труда разобрать, что он запрещает общинам совать свой нос в дела столь глубокой государственной важности, как его сношения с французскими Бурбонами или испанскими Габсбургами, тем более касаться такого сугубо личного дела, как брак наследного принца. Выплеснув давно копившийся гнев, он поднял брови и растерянно замолчал. Не найдя, что возразить, сомневаясь, нужно ли это делать, двенадцать депутатов молча поднялись и так же молча, гуськом, один за другим покинули тронный покой.