Читать интересную книгу Приютки - Лидия Чарская

— У нас нет средств! — послышался короткий ответ Наруковой, и глубокий вздох, полный затаенной печали, всколыхнул грудь этой старой женщины.

— А на второе что дадут детям? — спросила баронесса, хмуря свои тонкие брови.

— Кашу с маслом.

— Но она по крайней мере питательна и здорова! — успокоившись немного, проронила Софья Петровна.

— Если не с прогорклым маслом, как давали осенью, — прозвучал резко чей-то молодой демонстративный голосок.

Мгновенная тишина воцарилась за столом попечительницы. Багрово покраснела начальница. Бледнее своей белой манишки стал эконом.

— Кто сказал это? — прозвучал затем спокойно и громко голос Екатерины Ивановны.

— Я! — И высокая фигура Тани Шингаревой поднялась со скамьи.

— Танечка Шингарева — известная бунтовщица! — промямлил Жилинский, нервно подергивая кончики усов.

Бледная не менее его самого старшеотделенка Таня взглянула пристально и серьезно в самые глаза баронессы.

— Это правда, — проговорила она, — все же помнят, что и осенью два раза, и зимою, еще недавно, в начале декабря, было худое масло в каше и мы жаловались Екатерине Ивановне… Она нам из своих денег колбасы покупала. А я не бунтовщица, а люблю правду… Софья Петровна, поверьте мне… Вон и Антонина Николаевна и тетя Леля не раз заступались… — и взволнованная Таня махнула рукой и, опустившись на свое место, неожиданно громко заплакала.

— Нервы-с! Как у барышни, подумайте-с! — чуть слышно прошипел Жилинский.

— Павел Семенович, а ведь это правда… То есть правду Татьяна сказала, — вмешалась Екатерина Ивановна, и ее обычно прищуренные, плохо видящие глаза теперь раскрылись широко, как у ребенка, — масло было дурное… Ну, да дело прошлое, былого не исправишь никак! Вот мы с Софьей Петровной попросим вас поставщика сменить; может быть, другой молочный торговец будет лучше и станет поставлять продукты свежее, — и, кивнув головой растерявшемуся Жилинскому, начальница заговорила с попечительницей, присаживаясь тут же за стол рядом со старшими приютскими на их скамейке.

Получив должную мзду по заслугам, шарообразный эконом куда-то исчез, словно сквозь землю провалился.

— Ужасно, ужасно все это! Бедные дети! Милые мои рыбки! Кто мог знать, что они голодали за время моего отсутствия. Ах, боже мой! Боже мой! — искренне сокрушалась Софья Петровна.

В то же самое время за столом младшеотделенок шла непрерывная беседа другого характера.

Белобрысая Нан, восседая на почетном месте, уступленным ей тетей Лелей, говорила:

— Мы давно не виделись. Ты, Дорушка, подросла, Соня Кузьменко тоже… И Васса… А вот новенькая у вас — крошка! Новенькая, тебе не скучно больше в приюте? Домой не хочешь?

Маленькие серые глаза Нан обратились к Дуне. Та как раз в эту минуту вылавливала кусочки мяса из супа и укладывала их в бумажку.

Зорким взглядом Нан заметила, чем занималась новенькая, и глазки ее зажглись любопытством.

— Что это? Для кого это? Зачем ты прячешь мясо в карман?

Ах, как растерялась Дуня! Она стала вся красная, как кумач, и голубые глазенки ее испуганно замигали.

Растерянно, молча смотрела она на белобрысую «барышню», не смея произнести ни слова.

— Что же ты молчишь? Ты — немая? Дорушка, скажи мне, она не немая, нет?

Дорушка тихо подтолкнула под локоть свою подружку.

— Что ж ты, Дунюшка, отвечай. Нан — добрая барышня, она не обидит.

Но Дуня не знала, что ответить. Сказать, что мясо пряталось для Хвостика и Мурки, было нельзя. Разве можно выдать «секрет» отделения? Разве эта белобрысенькая Нан не скажет о нем баронессе-матери, а та в свою очередь Екатерине Ивановне, и Хвостик с Муркой будут изгнаны из приютского сада…

Но тут Дорушка снова подтолкнула Дуню.

— Ничего, Дуняша, я скажу сама. Нан можно сказать, она не выдаст. Нан, ты никому не скажешь? Перекрестись! — живо обернулась она к маленькой аристократке.

Белобрысая Нан с самым серьезным видом перекрестилась, глядя на образ.

— Ну, вот. Страшно, что вы мне не верите. Разве я когда-нибудь выдавала вас?

Действительно, белобрысая Нан не выдавала сверстниц своих — приюток.

Она часто во время прошлой зимы навещала воспитанниц и, привезенная сюда с утра в эти коричневые стены, оставалась здесь до самого вечера, присутствуя на уроках приюток, играя с ними до ужина в большой зале. Перед ужином за ней присылалась худая, прямая, как палка, англичанка мисс Топ, и Нан уезжала, обещая приехать через неделю.

Дорушку, Вассу, Любочку и прочих приюток она знала по прошлым двум годам, а с Дуней, поступившей за ее отсутствие, еще не успела познакомиться. Но Дуня сразу понравилась своей кротостью чопорной и холодной по внешности Нан. Дуня же со страхом и смущением поглядывала на «барышню», обладавшую такими сдержанными манерами, каждое движение у которой было рассчитано, точно у взрослой.

Тут Любочка Орешкина наклонилась к плечу Нан и стала ей оживленно шептать что-то. Любочка лучше других знала маленькую баронессу, так как ее, Феню Клементьеву и еще кой-кого из «любимиц» Софья Петровна часто брала на воскресенья и праздники к себе для развлеченья Нан, казавшейся слишком старообразной и недетски серьезной без подходящего общества для своих лет. Эти побывки считались огромным праздником для детей приюта. Избранницам завидовали все, так как мечтою каждой девочки, не только стрижки, но и «старшей», было провести хоть часик в роскошной квартире баронессы, где было столько сказочно-прекрасных вещей, где целый день звучал рояль и подавались на обед такие царски-изысканные блюда!

Хорошенькое личико Любочки почти вплотную приникло к некрасивому большому уху маленькой баронессы. Слышны были только изредка срывающиеся, слишком звонко сказанные ответные слова…

— Мурка… Хвостик… в саду… Носили кушать ежедневно… Живут в огромном ящике… Мы придвинули к забору, чтобы не ушли… В ящике отверстие есть, чтоб не задохлись… Огромадный он, тот ящик… Им не скучно… Мы на два часа их выпускаем… гулять… Хочешь, покажем? Оставайся до вечера!

Любочка хотела еще прибавить что-то, но тут приютский сторож внес огромную корзину с лакомствами, купленными баронессою для «ее рыбок и пташечек». И детские головки закружились от предстоящей радости «пиршества».

После обеда надзирательницы разобрали гостинцы и по очереди вызывали приюток к столу с разложенными на нем ровными горками леденцов, пряников и мармеладок и оделяли ими всех поровну.

Нан в это время, стоя подле стула Софьи Петровны, просила мать:

— Maman, будьте так добры, оставьте меня здесь до вечера. Мисс Топ приедет за мною… Можно, да?

Софья Петровна мельком оглянула всю нескладную фигуру дочери… И опять, как и в миллионный раз со дня рождения дочери, подумала бегло:

«Бедная Нан! Как она некрасива! Немного радостей даст жизнь этой девочке. И потом, этот характер! Ни приласкаться, ни поговорить не может! Холодная, черствая, замкнутая натура! Странно, что у меня, такой жизнерадостной и откровенно-ласковой со всеми, такая дочь?»

Но она принудила себя улыбнуться девочке и потрепала ее по бледной, анемичной щечке.

Та неловко чмокнула на лету душистую ручку матери и ровным, неторопливым шагом отошла к стрижкам, сиявшим от щедрых приношений попечительницы.

Софья Петровна уехала тотчас же после раздачи лакомств, наскоро перецеловав теснившихся к ней ближайших девочек, указав Екатерине Ивановне, кого к ней прислать в ближайшее воскресенье и пообещав начальнице изыскать новые средства для улучшения стола приюток.

Маленькая Нан осталась среди детей.

Глава восемнадцатая

— Скорее! Скорее в сад! На прогулку, девицы! — послышался послеобеденный призыв, и обычная суматоха поднялась снова в коричневых стенах приюта.

Вслед за тем девушки и дети высыпали шумной гурьбой в побелевший от инея красиво разубранный морозом обширный приютский сад. Среди безобразных бурых салопов и теплых приютских капоров выделялась резким пятном франтоватая котиковая шубка Нан, ее щегольской берет и огромная, чуть ли не с рост девочки, пушистая муфта.

— В задний угол, направо, Нан, знаешь, там, где кусты лиловой сирени цвели прошлой весной.

Дорушка шепчет эти слова чуть слышно, не разжимая губ и быстро-быстро впереди Любочки, Вассы, Они Лихаревой и Дуни спешит на заднюю дорожку. За нею сверкает своим шелковистым отливом щегольская шубка Нан.

Сегодня, как нарочно, дежурная по «саду», то есть по ежедневной прогулке приюток, Пашка… Тетя Леля сводит обычные в конце недели (нынче суббота) счеты с начальницей, Антонина Николаевна помогает старшеотделенкам сдавать белье кастелянше. Пашка же своим ястребиным взглядом видит не только то, что происходит в саду, но и «на том свете», по меткому выражению кого-то из старшеотделенок.