Читать интересную книгу Черный Гетман - Александр Трубников

Сколько времени прошло, пока появился сотник, Ольгерд не ведал. Кочур, чернее тучи, прошел к поленнице, взгромоздился на поколотые утром дрова, кивнул на стоящую напротив колоду, садись мол, потолкуем…

Опустился Ольгерд на посеченную колуном древесину, как осужденный в ожидании приговора. Затих, сжался, сотника слушая. Тот тоже помолчал, заговори непривычно глухо, словно в нехорошем сознался:

— Открылась мне Оленька, во всем открылась. Любит она тебя, но замуж пойти не может. Тут вишь какое дело. Брат мой названный, Иван, стрелецкий сын, мало ему того, что свою жизнь всю неладно прожил, так еще и дочке своей, помирая, долю женскую попортить решил. Помнишь, сказывал я, что поместье его на кровь заговорено? Так вот, он перед тем, как дух испустить, священника позвал, да приказал Ольге икону целовать в том, что замуж выйдет она за наследника старых хозяев. Сын ихний, вишь ты, к нему когда-то на двор приходил, а мой брат Иван велел его батогами гнать. Умом он от болезни совсем, видать, ослаб, вот и решил, что связав Ольгу клятвой, род свой от проклятия избавит. Она же, бедная, теперь разрывается. И тебя терять ей невмочь, и божбу нарушить не в силах.

Потемнело в ольгердовых глазах.

— Кто же счастливец этот, которому Ольга назначена?

— Не ведаю. Знал бы, из-под земли достал. Убил бы, женил на другой, или заставил его деньгами или чем еще девочку нашу от клятвы освободить. Завтра же пошлю человека, чтоб разведал в подробностях кто таков был прежний помещик и куда сгинул его сын.

— Ольга сама-то что думает?

— Думает ждать года три, а потом в монастырь уйти.

Вскинулся Ольгерд так, что сотник от неожиданности стукнул назад спиной и обрушил вниз полполенницы.

— Не ее и не моя эта доля, в черницах чужие грехи замаливать! Сам найду того человека, сам ее от клятвы избавлю.

— Негоже так поступать, литвин, — потирая ушибленное плечо, ответил Тарас. — Наше это дело, семейное. Если ты в него встрянешь, да чего доброго жизни наследничка этого лишишь, то только все попортишь. Уж поверь, я все сделаю как нужно…

Помолчал Ольгерд. кивнул, признавая тарасову правоту.

— Поговорить-то с ней хоть могу?

— Я что? — вздохнул старый сотник. — Сам знаешь, кто в этом доме заправляет. Постучись. Впустит — твоя удача.

Вошел Ольгерд в дом. Стараясь не топать сапогами, пробрался в дальние комнаты. Поскребся в дубовые доски девичьей спальни.

— Оленька, пусти или выйди сама. Все мне дядя твой рассказал. Мучить не буду, два слова всего скажу…

Дверь приоткрылась чуть больше чем на вершок. Девушка стояла, привалившись плечом к косяку. Ольгерд толкнулся вперед, хотел отодвинуть дверь, сжать в объятиях, но в грудь ему уперлась твердая маленькая ладонь.

— Ступай. Худо мне.

Он повернулся, молча ушел. Как запрыгивал на коня, несся по лоевской улице, разгоняя кур, с кем и о чем говорил, видел, как сквозь туман. Ночь провел без сна, а к утру, взяв себя в руки, надумал, наконец, как будет жить дальше. С тем и уснул.

* * *

Ольгерд уезжал на рассвете. Неделю потратил на то, чтобы привести в порядок дела. Обратившись по чину к сотнику, получил отпускную. На деньги, накопленные во время службы, купил вьючного коня и дорожный припас. Ехать думал сперва в Чернигов, попытать счастья на службе, а если не повезет, то оттуда и до Киева недалече.

Добрался до берега, вышагивал по песку, ожидая, когда вялые спросонья паромщики наладят переправу, когда над невысоким обрывом замелькала знакомая Тарасова шапка. Старый сотник спешился, бросил повод подскочившему джуре и, обрушив дерн, по-медвежьи спустился вниз. Посмотрел на Ольгерда горько:

— Уговаривать снова не буду. Нет у меня для тебя привады. Хорунжим хотел поставить — ты отказал. Обещал, как полковником стану, возвести в осавулы, ты и этим не польстился. Но я на тебя камня не держу — вижу, невмоготу тебе рядом племянницей нести службу.

— Не то слово, невмоготу, пан Тарас. Не служба для меня здесь теперь — ад кромешный.

— Понимаю, потому и неволить не могу. Только вот не откажи в двух просьбах старику. Они тебя не обяжут.

— Как можно, батько? Добром ты меня отпустил, коня и зброю оставил, жалованье отдал все до последнего медяка. Говори, что могу — сделаю.

— Добре. Ты ведь в Чернигов собрался? Так не в службу а в дружбу, доставь тамошнему сотнику этот вот пакет, да позаботься о том, чтобы он по дороге чужим не достался.

— О чем разговор? Как в Чернигове буду — первым делом к нему и заеду. А вторая просьба какова?

— Вторая и того проще. Наш лекарь Сарабун мне живот прогрыз — просится отпустить его в Киев, на обучение в коллегию. Хочет науки одолеть, да заиметь, наконец, патент врачевателя. Я ему денег дал на первое обустройство, письмо для ректора написал, мол он раненых казаков после боя от верной смерти не раз и не два спасал. Ты уж хоть до Чернигова его проводи.

— Да не служба, пан сотник! Пошли к нему гонца, пусть собирается и не мешкает. Я подожду.

— Тут он уже, со мной приехал.

Ольгерд поднял голову. На обрыве, вслушиваясь издалека в разговор, мялся, кутаясь в балахон, маленький лекарь. В руках он неловко сжимал длинный повод повод, на котором пряла ушами невысокая крепкая лошаденка.

— Добро. Побеспокоюсь о нем.

— Ну а если в Чернигове не задержишься, то вот тебе еще одно письмо. Это в Киев, к куреневскому кошевому. Друг он мой старый, поможет тебе службу найти. Да и мне спокойнее будет.

— Поклон тебе низкий, отче. И за спасение, и за заботу. Паром вот уже готов. Давай прощаться, пора коней по мосткам вести.

— Ну прощай, Ольгерд. Слово тебе даю: как прознаю про судьбу невольного вашего разлучника, сообщу тебе враз, где бы ты ни был. А до того поспешностей не твори. Ты ведь Ольге живой и здоровый нужен.

Паром отошел от берега и, под тревожный храп коней, двинулся наискось через реку.

Ольгерд, не решаясь глядеть назад, рассматривал медленно приближающийся лес. Не слышал, как подошел к нему Сарабун. Долго ждал лекарь, чтоб слово вставить, наконец решился, заговорил:

— Ты уж не терзайся так, господин. У панны Ольги спиритус, дух то есть, покрепче, чем у многих воинов. Справится она с горем, любовь свою запросто не отдаст. Так что все у вас еще впереди.

Глянул Ольгерд на лекаря, усмехнулся горько в усы.

— Да ведь не только в ней одной дело, пиявочный мастер. У меня ведь тоже своя клятва есть. Ни Ольге, ни сотнику я того не рассказывал, что поклялся двоим обидчикам за родню свою отомстить. Да только слабость проявил — как ее встретил, так на службу легкую пошел, в Лоеве остался…

— Двоим? — удивился лекарь. — Про первого ведаю. Ты рассказывал. Это тот разбойник, что дом твой разорил. Кто же еще?

— Второй — тот, кто в поместье моем поселился. За то, что от царя Михаила он наш родовой надел получил, зла не держу — не он моих отца и батюшку убивал. За другое наказать должен. Я ведь, когда мальчишкой из полона сбежал, не сразу к казакам подался — первым делом воротился домой. Весь в обносках, три дня не ел, спал в лесу. Подошел к нему чуть не с поклоном: так мол и так вырос я под этой крышей, возьми хоть дворовым, хоть казачком, хоть свиней пасти, некуда мне больше податься. Верно служить тебе буду, о том, что вотчина здесь моя, ни полусловом ни заикнусь.

— И что же он?

— Ништо. Выслушал до последнего слова, развернулся, кликнул своих конюхов, да приказал меня гнать плетьми до самой реки. Те спину мне исхлестали, дождались пока я на ту сторону переплыву, да крикнули, мол хозяин велел передать, что если еще вернусь, то самолично пристрелит как зайца. Так что сперва я найду Душегубца и с ним поквитаюсь, а потом уж вернусь в свой родной Ольгов и со стрельцом тем поговорю по душам…

* * *

Из окон верхнего клета река смотрелась как на ладони. Ольга с Тарасом стояли у распахнутого окна, наблюдая за тем как на той стороне сводят на берег и грузят вьюками лошадей.

— Ладный бы муж тебе был, а мне помощник, — вздохнул тяжко сотник Тарас. — Ох и неправа ты, Оленька. Ох неправа. Он ведь, даром что безземельный, а непрост. Я людей навидался и княжью кровь от холопской могу на раз отличить. Нам бы, казакам, вот такого в гетманы. Пусть и дальнего, но потомка великих князей литовских, а не худородного Хмеля-Абданка с его чигиринами да субботовыми.

— Не береди душу, дядюшка. И так себя чувствую, словно в гроб положена. Будь проклята эта клятва моя.

— Ну так за чем дело стало? У иудеев хитроумных да мусульман коварных нужно учиться, как заповеди с клятвами обходить. На то и попы, чтоб епитимьи накладывать да грехи отпускать.

— Может и так. Но я же на иконе родовой клялась. Вот она, и сейчас здесь в углу стоит. Клятву словами опутать да обойти, словно камень, на дороге лежащий, задача не велика. Да только как дальше жить? Икону из дому убрать, чтоб не глядела вечным укором? Род наш проклят и без того. Заговоренная — что чумная, много ли счастья Ольгерду принесу?