Читать интересную книгу Черный Гетман - Александр Трубников

Ольга вышла на опушку чуть прихрамывая и потирая колено. Волосы ее, обычно собранные в косу, сейчас раскинулись по плечам золотым русалочьим водопадом.

Спросил тревожно:

— Цела?

— Цела. Ушиблась только немного. Лошадь ходко неслась — не спрыгнешь, а повод на землю упал. Я глаза зажмурила, так и ехала, пока на ухабе не подбросило, тут, словно птаха, и полетела. Страхов натерпелась пока в воздухе была, благо на мох упала. Колено оцарапала, подорожник нашла, приложила…

— Главное, голова цела, а ссадины и ушибы — ништо. До свадь… — Ольгерд осекся на полуслове, замолчал, страшась за чуть не брякнутую со перепугу глупость.

Ольга в ответ покраснела, сделавшись от этого еще пригожее.

— Что уж там. Девчонкой когда была — в лес ходила, по деревьям лазила. Так что к царапинам не привыкать.

Оба помолчали.

— Ладно, — сказал он просительно, — пойдем что ли обратно, ищут ведь. Пока твой дядюшка в сердцах всех холопов на кол не пересажал.

— Скажешь тоже, — фыркнула Ольга. — Дядя на вид лишь грозен, а душа у него добрая. Пошумит, потом пожалеет…

"Видела бы ты своего добродушного дядю, перед тем когда зубры выскочили, когда он про убийство Ивана Золоторенка сговаривался", — подумал про себя Ольгерд. Сам же кивнул, улыбнулся, словно приглашая на танец и по-шляхетски, с поклоном предложил девушке руку. Ольга, приняв игру, присела в книксене, оперлась на Ольгерда и пошла чуть прихрамывая на ушибленную ногу.

Шли медленно, отдыхая чуть не через каждые десять саженей. По пути болтали про все подряд. Так увлеклись, что оба прозевали, когда птицы, словно повинуясь безмолвному приказу, разом умолкли, а ясное июльское небо затянуло набухшими от воды черными грозовыми тучами.

В темя ударила тяжелая капля. Ольгерд поднял глаза и охнул. Из-за леса, прямо на них двигалась водяная стена. "Добрая охота получилась, — с досадой подумал он. — Вот только ливня нам сегодня и не хватало". Перехватил за руку ойкнувшую девушку, вжимая голову в плечи, под учащающимися ударами капель двинулся под деревья.

Когда ливень добрался до укрытия, сразу же выяснилось, что большая разлапистая ель цедит через себя воду похлеще, чем мельничное решето. Оставив девушку, Ольгерд, накинув на голову рубаху ринулся на разведку. Вернулся скоро, махнул Ольге рукой, мол, давай за мной. Крикнул, перекрывая водяной гул:

— Шалаш охотники оставили, там и переждем непогоду!

Девушка кивнула, съежилась, путаясь в отяжелевшем подоле, побежала за ним. Шалаш-не шалаш, скорее схрон у звериной тропы был обустроен под большой низкой веткой которую неведомые засадчики обставили кольями и наглухо заложили дерном. Ольгерд, проверив, не успел ли занять укрытие кто-то из лесных обитателей, кивнул девушке:

— Ныряй вовнутрь.

Два раза упрашивать не пришлось.

— Мокро! — пожаловался из темноты девичий голос.

— Сейчас сухо станет, — успокоил Ольгерд.

То и дело стряхивая текущие по лицу струи, он споро нарезал гору еловника, и набросал на крышу. Ветки, что помягче, передал вовнутрь, чтобы вниз подстелить. Выслушав из шалаша радостный доклад о том, что "сверху больше не течет, а снизу не хлюпает", нагнувшись, забрался в пахнущий хвоей скит. Привык к темноте, встретился взглядом с Ольгой. Они улыбнулись друг другу уже как друзья, успешно справившиеся с общим и нужным делом. Дождь снаружи ударил пуще, но крепкий шалаш выдержал разверстые небесные хляби, не пустил внутрь воды.

Укрывшись от непогоды они понемногу пришли в себя. Только сейчас Ольгерд ощутил. что вымок насквозь с головы до ног. Поглядел на Ольгу. Девушка сидела у дальнего края, поджав ноги и обхватив руками колени. Зубы у нее постукивали.

— Выжмись, — сказал ей, — застудишься. Я отвернусь.

Девушка благодарно кивнула.

Ольгерд крутнулся на месте, сел лицом ко входу, порывшись в сумке достал чудом не промокшую ветошь и, прислушиваясь к шуршанию за спиной, начал насухо протирать патроны.

Он ждал разрешения повернуться, но дождался совсем другого. Вздрогнул от неожиданного прикосновения, когда шею обхватили тонкие девичьи руки. Ольга прижалась к нему всем телом — мокрая и холодная, обняла, задышала в ухо.

— Не оборачивайся пока, — шепнула. — Слушай пока что скажу. Полюбила тебя еще тогда, раненого, в лесу. Думала-наваждение. В церковь ходила, свечки ставила. К ворожке лесной бегала много раз. Пока болен ты был, просила чтоб выжил. Потом, как встал, — уже про другое… Ворожка сказывала, что ты мой суженый. Что небеса нас давно повенчали. А ты за все время мне и не усмехнулся ни разу. Едва оклемался, так с хутора сбежал, будто чего боялся. Почему? Не мила я тебе?

От пронзительного желания Ольгерда бросило в жар. Он перехватил девушку за запястья, подержал, не зная как дальше быть — разомкнуть ли сладкую цепь судьбы или, отозвавшись на зов, ринуться, сломя голову, не загадывая к каким берегам вынесет его скупая на счастье судьба. Приложил дрожащие девичьи ладони к своим горящим щекам. Ответил, высказывая то, в чем и сам себе признаваться не смел:

— Мила, Оленька! Так мила, что боялся глаза поднять, чтобы не обидеть взглядом бесстыдным!

Рассмеялась девушка. Выдернула ладони, ужом проползла под рукой, навзничь легла, голову на колени устроила, раскинув волосы по ногам.

— Глупый. Сильный, смелый, а глупый. Сам подумай, ну как любовью обидеть можно?

Больше сдерживаться не было сил. Обнял девушку за плечи, прижал к себе, впился в губы огненным поцелуем. Ольга ответила ему — открыто, без смущения и боязни. Целовались долго, сладко, до тумана в глазах.

Любуясь девичьим телом, он стянул прилипшую к телу тяжелую от влаги рубаху, приник к гибкому стану. Провел дрожащими пальцами от шеи и до бедер, ощущая ответную дрожь… Ринулся в нежданную любовь словно с обрыва в пропасть.

Подгоняемые шальным северным ветром, тучи, разрешаясь на ходу грозовым дождем, шли по небу волна за волной, словно наступающие полки. В одном из промежутков между атаками, когда дождь, давая недолгий отдых промокшему до корней лесу, на время утих, из чащи к шалашу вышел матерый волк. Гроза застала его на охоте и он укрылся в пустой барсучьей норе, а теперь возвращался в логово, где ждали волчата.

Уловив в сыром воздухе прибитый дождем человечий запах, мягко ступая лапами волк подкрался ко входу. Разглядел внутри сплетенные, двигающиеся в сладкой истоме тела, принюхался, узнал. С этим самым человеком он встречался зиму назад. Не мешая чужой любви, волк тихо тявкнул о чем то своем, и сторожко ушел в глубину мокрого взъерошенного леса.

Ольгерд лежал на спине, чувствуя себе беспомощным младенцем, не в силах пошевелить и пальцем. Лицо спящей девушки светилось тихим счастьем. Монахом Ольгерд никогда не был. Впервые женщину познал еще казачком, и в дальнейшей походной жизни было их у него немало. Но распутные горожанки, шаловливые крестьянки и сребролюбивые маркитантки в обилии сопровождавшие любое войско, не шли в сравнение с тем, что испытал он сейчас. Любовь — настоящая, выстраданная и обоюдная оказалась чем-то гораздо большим, нежели то разговление плоти, какое он знал до сей поры.

Ольга открыла глаза, улыбнулась устало. Протянула руку, провела по плечу, прошептала:

— Глаза у тебя зеленые

Он сел, выглянул наружу.

— Дождь уходит. Можно идти.

— А я уж думала, здесь ночевать придется.

— Нельзя. Сотник с ума сойдет, весь полк сгонит под Любеч, лес прочесывать.

— Тогда собираться будем.

Не высохшая одежда снова прилипла к телу. Они выбрались из шалаша, обнялись.

— Ты прямо иди, пока голосов не услышишь, — сказал Ольгерд, кивая в сторону где, по его прикидкам располагался лагерь.

— А ты?

— Я рядом буду, но осторонь. Негоже чтоб видели нас вдвоем. Казаки на язык остры, начнут болтать — не остановишь.

— Молвы боишься?

— Не молвы. За тебя боюсь, да за тех, кого мне в поединках придется на тот свет отправить, честь твою защищая.

Засмеялась, головой приникла к плечу.

— Тогда ладно, делай как знаешь. Что дядюшке говорить?

— Как есть, так и говори. С телеги упала, дождь в шалаше пересидела. А я лагерь обойду, выйду с другой стороны. Скажусь что заблукал. Посмеются, да забудут.

— Они забудут. Я — нет.

Провожал он девушку до тех пор, пока не услышал вдали голоса. Убедившись, что свои, скрылся меж деревьев. Когда возвратился в лагерь, над бескрайним лесом стояла мокрая непроглядная ночь.

* * *

Первым порывом хотел Ольгерд сотнику в ноги кинуться, каяться да руки ольгиной просить. Поостыв немного решил все сделать без суеты — чтоб пересудов не вызвать объяснение отложил на потом. Под подначки казаков, заплутал, мол в трех соснах десятник, глотнул горилки, пожевал свежины(голод не тетка), но за полночь со всеми засиживаться не стал. Сослался на службу, поехал к своему десятку. В приготовленной для него джурой палатке заснул, словно на дно ушел.